Внимание к новым формам фольклора, возникшим в России после 1917 г., естественно соотносилось с ленинской темой. Рассказы и даже песни о вожде стали распространяться еще при жизни Ленина. М. К., например, слышал их еще летом 1918 г. на пароходе «между Барнаулом и Бийском». А смерть Ленина в январе 1924 г. дала импульс к появлению текстов в жанре «причитания».
Мы не беремся судить об истинном отношении М. К. к Ленину как к политическому деятелю (со временем оно, возможно, менялось). Очевиден, однако, его научный интерес к личности, литературному стилю, ораторской манере Ленина (то же можно сказать о многих советских писателях, художниках и ученых, пытавшихся, особенно в 1920‑е гг., запечатлеть и отобразить фигуру «вождя», осмыслить его наследие и т. д.).
12 декабря 1928 г. М. К. спрашивал М. П. Алексеева (из Ялты):
Не считаете ли нужным устроить заседание О<бщест>ва ист<ории>, лит<ературы> и яз<ыка> по случаю пятилетия со дня смерти Ленина? Темы есть, и они уже разработаны: «Стиль Ленина», «Грамматика» и пр<очее>. Помните специальный выпуск ЛЕФа[106], – и есть еще; эту литературу, конечно, хорошо знает Севочка[107]. Если не будет времени подготовить спецдоклад, можно сделать компилятивный: «Литература о стиле Л<енина>»*. <*Еще темы: «Ленин и художественная классическая литература». «Ленин и искусство». – Примеч. М. К.>. Все это более ли менее обработано и разработано. Только сначала обсудите этот вопрос в тесном кругу – и устраивайте только в том случае, если найдутся докладчики достаточно авторитетные и грамотные. Не давайте только докладов А<лександру> С<еменовичу>[108] или уж только в придачу к кому-нибудь. А вот хорошая тема – ей по-настоящему стоит заняться: «Ленин как револ<юционный> оратор». Будь я там, пожалуй бы, соблазнился такой темой. Разве только загрузка и перегрузка Ваша всеобщая помешает этому.
Ленинская тема воспринималась и воплощалась в различных формах; М. К. она интересовала прежде всего в фольклорном плане. Задержимся на истории с публикацией «„Покойнишный вой“ по Ленине», впервые появившейся в «Сибирской живой старине»[109] и спустя десятилетие оказавшейся фактом биографии самого М. К.
Это причитание, выдержанное в традиции народного плача по усопшему, было записано Н. М. Хандзинским в Иркутске в конце ноября 1924 г. от Кати Перетолчиной, девушки из села Кимельтей Иркутской губернии, и свидетельствовало, казалось, об истинном чувстве «народа», скорбящего по ушедшему вождю. М. К. (и впоследствии другие фольклористы) считали это произведение органичным и высоко оценивали его художественное значение. Однако в тексте плача содержалось упоминание о Л. Д. Троцком («Ой што адин будит да испалнять у нас, / Ой што адин толька да Леф Давыдавич»), и, упоминая в разные годы о «Покойнишном вое», М. К. приводил обычно эти строки. Дорабатывая первое издание «Бесед собирателя», он даже расширил его фрагментом из «Покойнишного воя», подкрепив ссылкой на публикацию Родиона Акульшина «Заклятие Лениным и Троцким. История появления одного заговора»[110].«Выдающийся памятник», открытый Н. М. Хадзинским, М. К. отметил также в появившейся через несколько лет работе, посвященной Иркутскому университету[111]. В проекте фольклорной серии «Библиотеки поэта», изложенном в письме к В. М. Саянову от 22 июля 1933 г., М. К. описывал том «Причитания» следующим образом: «…От плачей Ирины Федосовой до современных плачей – по Ленину…»[112]. Нет сомнений: если бы этот том состоялся, М. К. включил бы в него «Покойнишный вой».
Фрагмент этого плача вошел также в хрестоматию «Русский фольклор», составленную Н. П. Андреевым[113]; из дарственной надписи составителя (см. илл. 60) явствует, что М. К. принимал в этом издании непосредственное участие.
О научном значении «Покойнишного воя» идет речь и в статье М. К. «Ленин в фольклоре» (1934), где приведен фрагмент этого причитания (правда, без упоминания о Троцком). Эта статья М. К. известна в трех редакциях: краткой и развернутой. Первая появилась в ежемесячном журнале «Резец», печатном органе Ленинградского отделения Союза советских писателей[114]; вторая – в московском ежемесячном литературно-художественном, общественно-политическом и научно-популярном журнале «Молодая гвардия», печатном органе ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ[115]; третья, наиболее подробная, – в сборнике «Памяти Ленина», подготовленном Академией наук (во главе редколлегии стоял Н. И. Бухарин).
Каждая из этих статей воспринимается, на первый взгляд, – благодаря терминологии и формулировкам 1930‑х гг. – как вполне «советская». Так, народные повествования о конце мира, пришествии Антихриста и т. п., распространившиеся в первые послереволюционные годы, М. К. характеризует как «эсхатологический фольклор», выражающий «в основном антиреволюционные настроения кулацких и близких к ним слоев крестьянства, еще не осознавшего своей социальной позиции и шедшего идеологически еще на поводу у контрреволюционных элементов старой деревни»[116].
«Ленинские» статьи М. К. полемичны. Автор подвергает анализу и критике ряд советских сборников, в которых собраны легенды, песни и сказания, спекулирующие на имени Ленина, в первую очередь – сборник А. В. Пясковского «Ленин в русской народной сказке и восточной легенде» ([М.], 1930). Этот сборник не мог не привлечь внимания М. К., поскольку завершался отрывком из «Покойнишного воя», причисленного составителем к распространенным «сибирским причитаниям», и невнятным упоминанием о Пушкинском Доме, куда неведомо каким образом попал якобы этот текст. Убедительно, на основании конкретных примеров, М. К. демонстрирует, в какой степени тексты, опубликованные Пясковским, чужды фольклорной традиции. Критически отзывается он и по поводу «подфольклоренного стиля» у таких писателей, как Л. Сейфуллина и Р. Акульшин. Зато крайне удачным представляется ему фольклоризация образа Ленина в четвертой книге «Тихого Дона». «Трудно сказать, – замечает М. К., – передает ли здесь Шолохов какой-нибудь подслушанный и точно им воспроизведенный разговор или эта сцена является всецело его творческой композицией…»[117]
В качестве подлинных образцов ленинского фольклора названы «Покойнишный вой по Ленине» («Образ Ленина вошел в старую причеть и заставил ее загореться новым светом»[118]), сказка о золотой утке, записанная в 1926 г. в Саратовской губернии А. Н. Лозановой, и, наконец, сказания и песни, бытующие на Северном Кавказе и в среднеазиатских республиках (Киргизия, Узбекистан). Особое внимание уделено песенным импровизациям частушечного типа (бурятским, марийским, алтайским, киргизским и др.). Ссылаясь на книгу Л. Соловьева «Ленин в творчестве народов Востока» (Л., 1930), М. К. приводит несколько песен, сложенных якобы народными певцами (нельзя не отметить, что некоторые из них производят на современного читателя прямо-таки комическое впечатление):
Когда плавающая по воде лодка
Уносится течением – жалко;
Когда объединивший народ Ленин
Уносится смертью – жалко
Не ищите Ленина в Австралии,
Не ищите Ленина в Германии,
Не ищите Ленина в Америке,
Нигде нет подобного Ленина
Вероятно, желая видеть в фольклоре живое творчество, опирающееся на архаические образцы, но не равнозначное им, М. К. пытался даже в этих безыскусных и малограмотных строчках уловить некую «подлинность» и «первичность», рожденную воображением народного рапсода, а не усилиями литераторов или фольклористов.
Свою статью М. К. завершает такими словами:
Фольклор не создал образа реального Ленина, как вообще фольклор не создает исторических портретов. Фольклор творит легендарные, символические образы. В образах фольклора конкретизируются народные мечты и надежды. Каждая социальная группа имеет свой любимый образ, в котором сконцентрировано ее мировоззрение и ее идеалы. Таковы образы Зигфрида, Роланда, Ильи Муромца в старом эпосе. Центральным образом нового эпоса является образ великого борца революции, золотую легенду о котором беспрестанно ткут многочисленные народные певцы и сказители[121].
Апологетический пафос этих строк соответствует общему настроению того времени, когда писалась статья М. К. (1934 г.). Тем более что главным героем народного творчества, как и некоторых фольклористических штудий, становится уже не Ленин, а его «продолжатель». Так, в хрестоматии «Русский фольклор» (1936) Н. П. Андрееву пришлось заключить издание разделами: «Ленин в фольклоре» и «Сталин в фольклоре»; впрочем, уже год спустя первая тема все более оттесняется в работах советских фольклористов на задний план, тогда как вторая становится ведущей.
Хочется отметить, что ни в 1930‑е гг., ни позднее сам М. К. не касался или, вернее, старался избегать темы «Сталин в фольклоре» (сознавая, возможно, ее искусственность), хотя неизбежные для того времени ссылки на «великого и мудрого» постоянно встречаются в его работах и публичных выступлениях (не говоря уже о работах его учеников).