Об издательских планах М. К., и прежде всего о будущей антологии, дает представление информация, помещенная в «Книжных новостях» (раздел «Хроника»):
В большом плане проектируется издание «Сибирских сказок» (2 тома) в обработке проф<ессора> Азадовского.
Под его же редакцией должен выйти сборник «Сибирь в дореволюционной лирике». В сборник намечается включить стихи следующих поэтов: тобольские поэты первой половины XIX века (Ершов, Милькеев, Нагибин), восточносибирские поэты (Петров, Степанов, И. Козлов, Ф. Бальдауф, А. Таскин, Давыдов, М. Александров), поэты-декабристы (Рылеев, Одоевский, Кюхельбекер, В. Раевский), поэты-шестидесятники и народники (Омулевский, Ф. Покровский, Филимонов, поэты «Сибирской газеты»), поэты-областники, символисты и их эпигоны (Чулков, Вяткин, Сорокин, Пруссак и др.)[44].
Таким образом, задуманный сборник призван был включать в себя как произведения поэтов-сибиряков, так и стихи тех русских поэтов XIX–XX вв., которые, не будучи сибиряками по рождению, познакомились с Сибирью в ссылке (декабристы, Г. Чулков, В. Пруссак и др.). Присутствовали в списке и «не-сибиряки», то есть поэты, никогда не бывавшие в Сибири, но отдавшие в своем творчестве дань сибирской теме (например, К. Рылеев, автор «Ермака»). Некоторые из авторов еще были живы; одни принадлежали к числу знакомых М. К. (Г. Вяткин, П. Драверт), другие находились в эмиграции (Г. Адамович, К. Бальмонт, Д. Бурлюк).
С вопросами относительно будущей антологии М. К. обращался к Георгию Вяткину, который оставался секретарем редакции «Сибирской советской энциклопедии» вплоть до ее окончательного разгрома в 1937 г. «Несколько затрудняюсь ответить, т<ак> к<ак> не знаю установок антологии», – отвечал Вяткин и просил уточнить: «Включаются ли вещи несибирского характера или идет только sibirica? Иначе говоря: даете Вы в образцах характеристики поэта в целом или ограничиваетесь сибирскими мотивами того или иного автора? А сколько строк можно дать?»[45]
Сохранились материалы, отражающие проделанную М. К. работу: картотека, библиография, проспект издания, предварительные наброски, краткие характеристики отдельных авторов. Судя по этим заготовкам, М. К. собирался представить под одним переплетом более 50 поэтов и, соблюдая одновременно хронологический, исторический и историко-литературный подходы, сгруппировать их по следующим разделам: «1. Сибирь у классиков; 2. Сибирь в лирике декабристов; 3. Романтики и их эпигоны; 4. Ершов; 5. Сибирь в лирике политических ссыльных <18>60—<18>80‑х гг.; 6. Омулевский и поэзия областничества; 7. Н. Ядринцев, Ф. Филимонов, М. Цейнер; 8. Поэты „Сибирской газеты“; 9. Поэты „Сибири“ и „Восточного обозрения“; 10. Символисты и акмеисты; 11. Неообластническая поэзия: Г. Вяткин, П. Драверт; 12. Футуристы: Д. Бурлюк». Предполагалось и такое название (для поэтов начала XIX в.): «Сибирь в лирике Пушкина и поэтов пушкинской плеяды (Пушкин, Языков, Дельвиг, А. Шишков, А. Муравьев, П. Ободовский)» (25–3; 114–115).
Все отобранные произведения объединялись сибирской темой.
Договоренность об издании антологии была достигнута во время переговоров М. К. с А. Н. Губановым осенью 1935 г. в «Узком». Условия издательского договора, не раз уточнявшиеся, выясняются из письма Губанова от 11 января 1936 г.:
…объем антологии Вами лично определялся первоначально 8–10 листов, а в «Узком» мы его установили в 12 листов, из которых 2–2,5 листа комментарии и другой текст. Если же дело требует некоторого расширения, то я не возражаю довести ее до 14 листов, но не более, причем 10 листов текст и 4 листа комментарии (61–59; 1).
О причинах неудачи, постигшей антологию, М. К. сообщил С. Е. Кожевникову в письме от 6 апреля 1939 г.:
Еще в 1936 году я заключил с Иркутском договор на издание антологии «Сибирь в русской лирике». Подобрал очень много материала, в том числе и неопубликованного, и вообще антология обещает быть чрезвычайно интересной. Но… я основательно просрочил, и издательство договор со мной расторгло, обещав возобновить его вновь[46].
«Возобновить» договор не удалось, среди прочих, по той причине, что весной 1938 г. Губанов был арестован и приговорен к десяти годам заключения.
В конце 1952 г., комментируя высказанную в одной из рецензий идею о сборнике «Поэты Сибири», М. К. писал Г. Ф. Кунгурову:
Такой сборник – только под иным заглавием – я предложил в свое время Иркутскому издательству – тогда еще был Губанов. Книга была принята, и договор был подписан, но я запоздал. А потом наступили всякие события – и так и не пришлось реализовать этот замысел. А около сотни листов, т. е. страниц, на машинке переписанных, кажется, и сейчас где-то полеживает[47].
Заметим, что антологии, подобной той, что готовил М. К. в середине 1930‑х гг., не существует и по сей день. Правда, время от времени появляются сборники под аналогичным или близким названием; однако их содержание и научный уровень не может идти в сравнение с масштабным проектом М. К.
Таким образом, из трех крупных начинаний, которые М. К. замыслил и пытался осуществить в 1930‑е гг. в Восточно-Сибирском издательстве, успешным оказалось только одно (да и то наполовину): том сочинений Омулевского.
Известие об аресте А. Н. Губанова (май 1938 г.) явилось, по-видимому, последней точкой в отношениях М. К. с иркутским издательством; далее все его замыслы и проекты переносятся в Новосибирск. Он стремится к сотрудничеству с Новосибирским областным издательством, которое возглавлял Савва Кожевников. Талантливый литературовед и критик, Кожевников становится во второй половине 1930‑х гг. едва ли не центральной фигурой в писательской жизни Западной Сибири, организатором и руководителем литературно-издательского процесса в этом регионе. Будучи патриотом своего края, Кожевников уделял особое внимание сохранению и популяризации литературного наследия Сибири. Вполне естественно, что, планируя рабочую программу новосибирского издательства, он должен был – рано или поздно – обратиться к Азадовскому. Понимая научное и общественное значение работ М. К., Кожевников старается начиная с 1937 г. привлечь его к деловому сотрудничеству.
Договорившись с Кожевниковым, хотя и предварительно, об издании Полного собрания сочинений Ершова, М. К. откликается весной 1938 г. на новое предложение издательства: составить и подготовить к печати том под названием «Сибирские былины». В ответ на письмо Кожевникова, проявившего заинтересованность в таком издании и даже приславшего договор, М. К. выдвигает контрпредложение:
Я думаю, надо давать что-то цельное, законченное. Поэтому я предлагаю следующее: в свое время (в 40‑х – 60‑х годах) на Алтае жил замечательный краевед, имя которого Вам, конечно, хорошо известно, – Степан Иванович Гуляев. Главное его внимание было обращено на производительные силы края, но вместе с тем он занимался и собиранием фольклора. В 1848 г. он опубликовал ряд песен в «Библиотеке для чтения», и затем ряд записанных им былин и исторических песен был опубликован в изданиях Академии наук и оттуда перепечатан в сборнике Киреевского[48]. Затем в <18>50‑х годах он составил сборник былин и исторических песен, главным содержанием которого явились былины, записанные от замечательного алтайского сказителя Леонтия Тупицына. <…>
Таким образом, хотя записи Гуляева и не погибли фактически для науки, но целостный сборник его, который к тому же был бы единственным сибирским специальным сборником, фактически не существует. Воссоздать его я Вам и предлагаю[49].
Предложение было принято, и за несколько месяцев 1938 г. М. К. подготовил сборник, включив в него также былины, записанные Г. Н. Потаниным в Бухтарме, станице на Иртыше (первая публикация – 1864 г.). Название книги удалось согласовать не сразу. В цитированном письме от 24 марта 1938 г. М. К. называет возможные заглавия: «Алтайские былины, записанные в 50–60‑х годах С. И. Гуляевым»; «Алтайские былины. Сборник С. И. Гуляева», добавляя: «…или что-нибудь иное без указания на Алтай в титуле, хотя лучше бы это указание сохранить»[50]. Однако в окончательном варианте «Алтай» отсутствует, что вызвано было, возможно, желанием М. К. подчеркнуть принадлежность алтайских былин к общерусской культурной традиции.
Сообщая в подробной вступительной статье о судьбе гуляевского архива, М. К. подчеркнул, что его задачей является «подобрать эти разбросанные куски некогда единого целого и соединить их вместе»[51]. Книга открывалась фрагментом из письма С. И. Гуляева к Л. Н. Майкову (о Л. Г. Тупицыне).
Издание было выдержано в характерной для М. К. научной стилистике: варианты, примечания, два указателя (собственных имен и географических названий). А кроме того, удачно проиллюстрировано (художник В. А. Прожогин): заставки, концовки, оформление титульного листа вполне соответствовали духу старинных былевых песен. Об этом позаботилось издательство, высоко оценившее работу М. К. «Постараемся издать книгу хорошо, – обещал Кожевников в письме к М. К. от 1 июля 1938 г. – Она этого вполне заслуживает, ценная интересная книга. Вступительная статья – отличная» (62–60; 4).
В конце своей вступительной заметки М. К. выражал благодарность за «большую дружескую помощь» А. М. Астаховой[52] и благодарил также Л. В. Брун, составившую оба указателя.
Новосибирское издание не осталось незамеченным. Наиболее подробный отзыв, хотя и не лишенный полемических замечаний (впрочем, аргументированных), принадлежал перу литературоведа-слависта и этнографа Константина Александровича Копержинского (1894–1953), преподававшего с 1937 г. в Иркутском университете историю русской литературы (с 1940 г. – профессор)