е известных лиц. Спор, как всегда бывает, обратился в простую журнальную полемику и, наконец, в намеки и в разбор личностей. К несчастию, вместо молчания, которым следовало бы отвечать на этот новый вид, принятый журнальной критикой, Пушкин полагал, что зло должно быть истреблено его же собственным оружием. «Некоторые писатели, — говорил он, — ввели обыкновение, весьма вредное литературе: не отвечать на критики. Редко кто из них отзовется и подаст голос, и то не за себя. Разве и впрямь они гнушаются своим братом-литератором?.. Если они принадлежат хорошему обществу, как благовоспитанные и порядочные люди, то это статья особая и литературы не касается… Один писатель извинялся тем, что-де с некоторыми людьми неприлично связываться человеку, уважающему себя и общее мнение, что разница-де между спором и дракой, что, наконец, никто-де не вправе требовать, чтоб человек разговаривал, с кем не хочет разговаривать. Все это не отговорка. Если уже ты пришел на сходку, то не прогневайся — какова компания, таков и разговор; если шалун швырнет в тебя грязью, то смешно вызывать его биться на шпагах, а не поколотить его просто, а если ты будешь молчать с человеком, который с тобой заговаривает, то это с твоей стороны обида и недостойная гордость…» Со всем тем неосновательность этого мнения и его парадоксальный характер оказались на самом деле. Несмотря на огромную долю остроумия, едкости и ядовитого сарказма, расточенных Пушкиным в эпиграммах, принудивших противников его к молчанию, вся деятельность его на этом поприще разноречит с обыкновенным изяществом его произведений. Сатирические статьи его, как те, которые напечатаны были в «Телескопе» (1831, № № 13 и 14) под именем Феофилакта Косичкина, не искупают своей веселостью некоторой жесткости в форме и в языке. Спешим, однако ж, оставить весь этот период страсти и увлечения, побуждаемые к тому и хронологическим порядком, которому следуем. Почти с первых номеров «Литературной газеты» Пушкин находился уже в Москве. Нет никакой надобности подтверждать слова наши выписками из самих журналов, начавших это долгое, бесполезное прение: поводов к объяснению убеждений и мыслей тут уж нет, а сказанного достаточно для предостережения будущих писателей от дурного примера, остающегося на страницах истории литературы, как поучение и как заслуженное наказание. В полном разгаре полемики, в 1831 году, Пушкин слышал предостерегательные слова, которые, казалось, произносимы были самой мудростию: «Всякая брань бесчестит того, кто произносит ее, а не того, на кого направлена она. Оружие против нее — презрение. В сатирах Пушкина можно найти ум, но еще более желчи. Для чести его пера, а особенно для чести его рассудка — лучше было бы, если бы остались они в неизвестности».
Возвращаясь к литературному отделу газеты, упомянем, что сверх уже поименованных статей да отрывка из романа «Арап Петра Великого» под названием «Ассамблея при Петре I» («Литер[атурная] газ[ета]», 1830, № 18) и еще отрывка из «Путешествия в Арзрум» под названием «Военная Грузинская дорога, из путевых записок А. С. Пушкина» («Литер[атурная] газ[ета]», 1830, № 8), в ней было помещено много стихотворений его, и с подписью имени, и с пометкой их одними буквами Крс. Буквы эти составляют сокращенную анаграмму его арзамасского прозвища «сверчок». Почти все стихотворения «Литературной газеты», принадлежащие Пушкину, находятся в сборниках его сочинений с некоторыми вариантами[171]. Между ними блестит послание к к[нязю] Н. Б. Ю[супову] («Вельможе»), написанное уже в Москве, — образец мастерской живописи исторических лиц и эпох, где часто, в одном двустишии, полно и определенно выражается вся сущность их. При появлении своем оно, как и многие другие произведения поэта, возбудило недоумение. В свете считали его недостойным лица, к которому писано; в журналах, наоборот, недостойным лица, которого обвиняли в намерении составить панегирик. Любопытно суждение одного повременного издания об этой пьесе, одинаково поражающей и совершенством формы, и совершенством содержания. При разборе «Бориса Годунова» журнал («Московский телеграф», 1833, часть 49, № 1) замечал: «Мы уверены, что со временем сам Пушкин выбросит из собрания своих сочинений многое, как то: «Загадку», «Собрание насекомых», «Дорожные жалобы», «Послание к вельможе» — все это недостойно его». Понимание эстетических произведений, связывающее журнал 1833 г. с журналами 1820 года! Столько же, если не более, представляет странности и форма, в которую облеклась самая похвала. Журнал «Славянин» (1830 г., часть 14), перепечатывая стихотворение из «Литературной газеты», сделал к нему следующее примечание: «В сем классическом послании Протей Пушкин являет нам Шолье и Вольтера. Оно напоминает нам послание нашего блестящего Батюшкова к И. М. Муравьеву-Апостолу и взято нами из № 30 «Литературной газеты»… Понятно, отчего Пушкин в последнее время с одинаковым равнодушием встречал и укоры, и одобрения журналов.
Глава XXIIОбщее обозрение кабинетных заметок и трудов поэта за протекший период
Кабинетные труды, заметки, мысли, соображения, выписки, изучение языка, пословиц, старинных терминов. — Правдоподобие мысли, что Пушкин, изучавший книгу царя Алексея Михайловича, собирался написать что-либо по поводу соколиной охоты. — Заметка Пушкина о современном языке. — Разборы книг и заметки при их чтении. — Понятие Пушкина о критике. — Критические заметки о «Трех повестях» Павлова, «Недовольных» Загоскина и проч., сделанные во время чтения. — Мысли Пушкина о разнице между восторгом и вдохновением. — Значение этих мыслей и заметка на мнение «Телеграфа», делившего Европу на классическую и романтическую. — Заметка Пушкина об А. Шенье как классическом писателе. — О драме Олина «Корсар» и по поводу ее о Байроне. — Заметка Пушкина по поводу толков о народности в поэзии. — Объяснение мысли Пушкина по этому предмету. — План Пушкина изложить свой взгляд и понятие об отечественной словесности и о романтизме, приведение в систему отрывков по этому предмету. — Отрывок о скудости светской литературы в древнем отечестве нашем. — Тот же отрывок вчерне. — Значение этих мыслей. — Отрывок Пушкина о Петре I и его преобразованиях. — Мысли Пушкина о французской средневековой поэзии. — Продолжение того же и переход к веку Людовика XIV. — Анализ этих мнений. — В параллель с изображением французской литературы Пушкин составил программу и для статьи о русской словесности. — Программы исторического содержания. — Очерк видоизменений феодализма. — Повод к этому очерку. — «История русского народа». — Слова Пушкина о той же «Истории» по выходе 11-го тома. — Пушкинский разбор начальных стихов «Слова о полку Игореве». — Статьи «О драме», «Мысли на дороге». — Литературные соображения в отдельных заметках. — Роман в 10 письмах, приблизительное изложение его содержания. — Два отрывка из неоконченных повестей Пушкина. — Драматический этюд.
Мы достигли того времени, которое составляет перелом в существовании Пушкина. Прежде чем пойдем далее, находимся в необходимости остановиться на одной подробности, весьма важной в его жизни. До сих пор мы видели вдохновенную поэтическую деятельность Пушкина и цепь обстоятельств, в которых она вращалась. Кабинетный труд автора «Годунова» нам еще неизвестен, но он, гораздо ранее трудов по сбору исторических материалов для эпохи Петра Великого, составлял уже часть его деятельности и не может оставаться в неизвестности. Заметки, мысли, соображения, выписки из сочинений были невидимым, подземным основанием, на котором созидались и образ его мыслей, и понимание предметов, и самое настроение духа, направлявшее поэтический дар его.
Прежде всего является тут постоянное изучение русского языка. Как прежде служили для этого сказки, так теперь выступают народные пословицы, фразы и термины старой нашей литературы. Вот записка Пушкина по первому предмету, заключающая собственные его пояснения и заметки:
«Не твоя печаль чужих детей качать, т. е. не твоя забота.
Бодливой корове бог рог не дает. Пословица латинская.
Нужда научит калачи есть, т. е. нужда — мать изобретения и роскоши.
Кто в деле, тот и в ответе. В деле, т. е. в должности; в ответе, т. е. в посольстве.
Не суйся середа прежде четверга. Смысл иронический и относится к тем, которые хотят оспаривать явные, законные преимущества; вероятно, выдумана во время местничества.
Горе лыком подпоясано. Разительное изображение нищеты, см. «Др[евние] стих[отворения]».
Иже не вриже, его же пригоже. Насмешка над книжным языком: и в старину над этим острились» и проч.
Можно полагать, что эти заметки, теперь не новые, но свидетельствующие о скромном уединенном занятии поэта, будут занимательны для читателей. Между прочим, заметка о пословице «Кто в деле, тот и в ответе» помогла Пушкину указать М. Н. Загоскину одну обмолвку в его романе «Юрий Милославский» (См. «Литера[турную] газ[ету]», 1830, № 5). Не менее живое впечатление производят и выписки терминов соколиной охоты, из которых большая часть принадлежит книге царя Алексея Михайловича «Урядник, или Новое уложение и устроение чина сокольничья пути» (1668), а другие — летописям и актам. Вот пояснения Пушкина:
«Семеновский потешный двор.
Светлица для выдерживания птиц.
Челиг — самец, дикомыть — самка.
Обносцы — ремешок олений, с красным сукном.
Кречет больше и серее сокола. Сокол посизее.
Должик — в два аршина ремень сыромятный.
Вобил, вобила — гусиные крылья, с сырым мясом.
Шалгачь — мешок для живой птицы, на ремне.
Вертлуг железный, на нем вертится вобила.
Стул — где сначала сидят кречеты.
Толунбасы — род барабана для пуганья птиц.
Помцы, тайник — сети…»[172] и проч.
Может быть, эти сухие комментарии имели еще другую цель у Пушкина, кроме изучения самого предмета. Картина старой соколиной охоты нашей в поэтическом описании, вероятно, уже носилась перед его глазами, когда он составлял свои выписки, и труд его был, статься может, только ступенью для вдохновения. Мы скоро увидим, что самые строгие занятия разрешались художественными произведениями у Пушкина: натура поэта в нем никогда не ослабевала и поэтическая струя не иссякала даже и в кропотливом сборе и проверке ученых материалов.