— Сколько раз можно повторять одно и то же слово? Вот я подсчитала: на неполной странице десять раз слово «разговаривать». Ну, что это, товарищи?
— Но ведь это приём. Как вы но понимаете? Ребята купили телефон, а разговаривать не о чем, и остаётся только это слово «разговаривать».
— Но это неправдоподобно...
— Позвольте, — включается мелодичный голос Ады Артемьевны, — а вы прислушивались к детским разговорам? Они очень любят повторять одно и то же слово.
— Может быть, но у Носова это уже чересчур.
— А вы не думаете, что с некоего «чересчур» и начинается искусство?
— Ребята у него никак не обрисованы, мы не знаем, какой из себя Костя, какой Мишка, какой «я»? Чем они отличаются друг от друга?
— Чем отличаются? Мишка трусоват, но корчит из себя храброго, Костя ехида, любит подначивать, «я» — вполне ответственный товарищ, готов с топором на разбойников... И фотографии не надо — нос такой, глаза такие — каждый сам себе может их представить.
— В прозе должна быть поэзия. Вот ребята приехали в пионерлагерь. Где природа? Где пейзажи? «Вверху красные облака, внизу — наш самовар». И всё. Это поэзия?
— Как раз поэзия. Предельно кратко, ёмко передано настроение этого вечера.
Однажды, уже много позже, я была у Носова в гостях. Все стены его маленькой квартирки сплошь увешаны картинами. Оказывается, его жена художник, сын тоже рисует. А разве сам Николай Николаевич не художник?
«Если бы у меня были краски, — пишет Носов в рассказе «Тук-тук-тук!», — я бы тут же нарисовал картину: вверху красные облака, а внизу наш самовар. А от самовара поднимается дым прямо к облакам... Потом облака потухли и стали серые, как будто горы. Всё переменилось вокруг...»
Как передана тут весенняя необжитость этого вечера и состояние ребят. И хорошо, и грустно, и одиноко.
— У Носова, — говорит Ада Артемьевна, — поэзия жизни и простоты. Поэзия характеров. Да, его ребята ещё не герои, они и не могут пока быть героями. Но они — деятельные, изобретательные, справедливые. Это будущие герои, первооткрыватели, полезные, хорошие люди.
— И ребята у него и вообще люди — совершенно живые, ― добавил кто-то из кружковцев.
— У него даже шляпа живая,— засмеялась Ада Артемьевна.
— А как вы думаете, Ада Артемьевна, в чём секрет юмора Носова? Юмор у него какой-то неожиданный и всегда естественный.
— Трудно сказать... Но самое неожиданное предлагает всегда жизнь. В жизни очень много смешного, только мы не обращаем внимания. Посмеёмся и — мимо. А у Николая Николаевича ухо и глаз настроены на смешное. Он всё собирает в свою писательскую корзинку.
Кружковцы выступали в школе перед ребятами.
Носов вошёл на трибуну, расположился, не слишком-то возвышаясь над ней, и начал читать, как всегда, тихо.
В зале крикнули: «Громче!»
Носов посмотрел па ребят, переждал шум и продолжал читать тихо, но явственно.
— «Она живая. Кто живая — шляпа?..»
Ребята захихикали, и сразу стало тихо. Прослушали следующую фразу — и хохот.
Носов читал один рассказ за другим. И тишина сменялась шумом, шум — тишиной. Тихая фраза — хохот. Тихая фраза ― хохот.
Когда Носов кончил читать, ребята совсем ошалели. Кричали: еще! Ещё! Кидали вверх номерками от пальто, топали ногами, хлопали... Звон, крик, топот не замолкали, пока Носов не ушёл.
Дети приняли Носова и полюбили навсегда.
«Тук-тук-тук!». Сборник. Обложка Г. Валька. М., Детгиз. 1945.
«Весёлые рассказы». Сборник. Обложка Г. Валька. М., Детгиз. 1947.
«На горке». Сборник. Обложка И. Кеша-Проскурякова. М., Детгиз. 1952.
«Витя Малеев в школе и дома». Обложка Г. Фитингофа. Лениздат, 1952.
«Как Незнайкины друзья Винтик и Шпунтик сделали пылесос». Обложка И. Семёнова. М., «Детский мир», 1960.
«Незнайка в Солнечном городе». Обложка А. Лаптева. М., Детгиз. 1959.
«Незнайка на Луне». Роман-сказка. Обложка Г. Валька. М., «Детская литература», 1967.
«Незнайка в Солнечном городе». Обложка А. Борисова. М., «Советская Россия», 1978.
«Незнайка на Луне». Обложка А. Борисова. М., «Советская Россия». 1979.
«Витя Малеев в школе и дома». Япония. Токио, 1961.
Рассказы. КНДР, 1956.
«Витя Малеев в школе и дома». Австрия. 1953.
«Витя Малеев в школе и дома». Португалия.
«Незнайка на Луне». ГДР, 1960.
«Незнайка в Солнечном городе». Вьетнам, 1961.
Приключения Незнайки». ЧССР. 1970.
Юрий ЕрмолаевТри встречи
Первые две моих встречи с Николаем Николаевичем Носовым были около тридцати лет назад. Работал я тогда на Всесоюзном радио, в детской редакции, корреспондентом. Получил задание: организовать в воскресный выпуск «Пионерской зорьки» писателя Носова.
Поехал я к нему на следующее утро. Без предварительного звонка, чтобы не отказал сразу по телефону. Это был уже выработанный мною метод организации видных писателей. При встрече, лицом к лицу, отказов было меньше.
Жил Николай Николаевич тогда рядом со станцией метро « Кутузовская», в многоэтажном доме из серого кирпича. Приехал я на Кутузовскую в начале десятого, но решил ещё немного погулять. Вдруг писатель ещё в постели. Прошёлся раза два вдоль дома. Подумал, что начать разговор с ним нужно с поздравления. Ведь недавно Николаю Николаевичу была присуждена Государственная премия за книгу «Витя Малеев в школе и дома». Поднялся на пятый или шестой этаж. Сейчас уже точно не помню какой. Из-за обитой дерматином двери донёсся до меня чей-то резкий, но не грубый, а скорее беспрекословный мужской голос:
— Нет, нет! Ни под каким видом! Нельзя!..
У меня похолодело где-то внутри живота. Я поскорее нажал кнопку звонка, чтобы не впасть в уныние. Дверь тут же отворилась, будто открыл её не говоривший по телефону человек, а сработанный от звонка механизм. Человек же продолжал говорить по телефону так, точно вошёл в квартиру кто-то из членов его семьи или сосед, с которым он только что виделся. Я перешагнул через порог, закрыл за собой дверь. Разговаривающий по телефону был невысок, но широкоплеч, с большой продолговатой головой и крупным прямым носом. Голова, нос и плечи явно претендовали на гораздо больший рост. До этого я Николая Николаевича не видел, но, обратив внимание на его нос, твёрдо решил — это он, Носов! Я застыл у двери, а Носов продолжал слушать кого-то но телефону, изредка выстреливая своими твёрдыми, как сухие горошины, словами:
— Нет!.. Не позволю!.. Не дам!..
Закончив разговор, он направился было в комнату, но, вспомнив, что впустил кого-то, обернулся и спросил:
— Вы к кому?
— К вам, Николай Николаевич.
— Что ещё? — спросил он совсем неприветливо.
После этого мне трудно было поздравить писателя с заслуженной наградой, и я, стараясь быть как можно короче, изложил ему просьбу детского радио.
— Не могу! — также твердо и коротко, как говорил в телефон, отчеканил он и вдруг совсем огорошил меня: — Я вообще не люблю радио. И оно меня не любит.
— Как же не любит, когда мне главный редактор велел организовать вас,— возразил я, чувствуя уже, что у меня ничего не получится.
— Вы из литературной редакции? — спросил он.
— Нет. Из «Пионерской зорьки».
― А из литературной детской вы кого-нибудь знаете?
— Всех. Мы все на одном этаже, и летучки у нас общие.
— Вот вы и скажите на своей летучке. Происходят очень странные вещи: я посылаю в вашу литературную редакцию рассказ. Мне его возвращают как негодный, неподходящий. Через некоторое время он выходит в «Мурзилке» или в моей книжке, и его сейчас же передают в эфир, да ещё не один раз. Впрочем, можете не говорить, — махнул он рукой, — я больше не посылаю свои рассказы на радио.
Он пошёл в комнату, очевидно решив, что сказал мне всё. Я постоял немного, раздумывая, уйти мне или продолжить разговор, и сказал из передней громче обычного:
— А как же «Пионерская зорька»? Мы за «литераторов» не в ответе!
— Занят я! — заявил Николай Николаевич и в подтверждение своей занятости вышел ко мне с толстой рукописью к руках. — На этой неделе ещё в одной библиотеке выступаю. Так что извините.
Я воспрянул духом:
— А вы не будете против, если мы приедем в эту библиотеку и запишем вас?
— Запишете, а в эфир не пустите, — усмехнулся Носов.
— Обязательно пустим! — горячо заверил я.
— Ваше дело. Только там я буду не один.
— Спасибо, — поблагодарил я и попрощался.
Через день, накануне записи воскресного выпуска «Пионерской зорьки», я поехал с радиопередвижкой в библиотеку имени Усиевича на Большую Почтовую улицу. Там должна была состояться встреча Николая Николаевича Носова и другой замечательной писательницы, Валентины Александровны Осеевой, с ребятами. Приехали мы с оператором заранее и к приходу писателей расставили всю необходимую аппаратуру. Осталось только предупредить, чтобы выступающие говорили в микрофон.
Николай Николаевич и Валентина Александровна приехали вместе точно к назначенному времени, к двум часам дня. Ребят было много. Не очень большой читальный зал старой библиотеки был переполнен. Столы были убраны, сидели по двое на одном стуле. Ребята постарше стояли вдоль стен, сидели на подоконниках. Первой выступила Валентина Александровна. Она удовлетворила и младших школьников, и ребят постарше. Прочитала «Волшебное слово» и главу из своей новой работы — повести про девочку-подростка Динку. Принимали её хорошо, и я немного заволновался. Если Николай Николаевич будет разговаривать с ребятами и читать сухо, сдержанно, придётся дать на воскресенье Осееву, а запись с ним использовать в обычный, будничный день. Неудобно, конечно, но что же делать? Вон и Осееву он как-то слишком уж серьёзно и даже хмуро слушает. А ведь у неё есть места, где можно и улыбнуться.