Книги Носова приносят в дом добрый весёлый смех. Благо и радость, если в семье живёт смех, признак здоровья физического и душевного.
Возьмите, к примеру, рассказ Носова «Фантазёры». Двое мальчишек сидят на скамейке и несут непроходимую чушь: сочиняют небылицы. Зачем? Ни за чем. Весело, легко на душе, вот и соревнуются, кто кого переврёт. Как тонко и нежно знает Н. Носов психологию раннего детства, чтобы неподражаемо верно передать ребячьи диалоги, чтобы попять, что именно в этом вранье «ни за чем» бушует фантазия, которая после призовёт к добрым делам. Так и два бескорыстных враля приголубят обиженную девочку, по-братски разделят с нею порцию мороженого.
Жизнь героев Николаи Николаевича полна забавных приключении и серьёзных чувств. Дети чувствуют и сочувствуют. Они сострадают.
Чем дальше я читаю Носова вместе с детьми, тем глубже понимаю, как при полном отсутствии назидательности писатель глубоко педагогичен. Повесть «Весёлая семейка» по-носовски заразительно весело рассказывает о труде, страстно увлечённом ребячьем труде, — сооружают инкубатор для выведения цыплят. В повести «Витя Малеев в школе и дома» не только дети, мы, взрослые читатели, с захватывающим интересом следим за решением Витей задачки. Детскую непосредственность, образность мышления, яркость фантазии изобретательно и необыкновенно правдиво показывает писатель. Судьба этой повести началась на удивление счастливо. И сейчас так называемые «взрослые» журналы детской литературе слишком мало уделяют внимания. В 40―50-е годы и тем паче. Вдруг самый солидный авторитетный журнал «Новый мир» печатает уж такую что ни на есть детскую повесть о Вите Малееве. Редактором «Нового мира» тогда был А.Т. Твардовский. Замечательный поэт, он был предельно объективен и взыскателен в оценках творчества товарищей. В Носове он увидел и понял талант недюжинный и оригинальный. Увлёкся, более того, влюбился в носовский дар.
Признание, слава, Государственная премия СССР — все эти дары судьбы, заработанные, впрочем, неустанным трудом, пришли к Николаю Николаевичу. Тогда я с ним и познакомилась ближе.
Весёлый и мудрый талант — так я определяла его про себя. В жизни он оказался отнюдь не весёлым. Напротив, сосредоточенный, молчаливый, даже иногда угрюмоватый. Я ожидала шуток, острот. В писательской среде много остроумных людей. Есть «испытанные остряки», неизменно собирающие возле себя круг веселящихся слушателей. Есть негромкие, но полные умного юмора, каким был Михаил Светлов.
Я не слышала, чтобы Носов в разговорах острил. Он избегал себя демонстрировать. Мне показался он замкнутым, скупо открывающимся.
Однажды группа детских писателей в числе других «взрослых» поехала в Минск на юбилей классика белорусской литературы Якуба Коласа. Целый вагон был занят писателями. Среди других я встретилась с молодым украинским писателем, редактором детского журнала «Барвинок» Богданом Чалым. Я заметила, он — неотрывно в обществе Носова. Полная противоположность ему, Богдан Чалый, неистощимо жизнерадостный, добрый, живой, разговорчивый, увлечённо беседовал с Носовым. Я видела вспыхнувший огонёк в глазах Николая Николаевича. Видимо, беседа его захватила. О чём она — я узнала позднее. Они вдвоём проговорили всю ночь, стоя у вагонного окна.
Потом был юбилей и широко гостеприимный дом Якуба Коласа, где гостей привечали две красивые, в национальных костюмах невестки юбиляра. После юбилея состоялось совещание детских писателей, произносились речи, а потом — не забыть! — белорусы привезли нас в свой Дом творчества в глухом, почти непроходимом лесу. В годы войны здесь стояли партизаны, отсюда наносили удары по гитлеровцам. Белорусские писатели, наши хозяева, все были партизанами. Молодые, счастливые, сильные, они весь вечер пели партизанские и белорусские народные песни. Как было это чудесно!
Я не выпускала из поля зрения Носова. Он снова вернулся в своё обычное молчаливое состояние. Но заметила я в его молчании особинку. Как будто какая-то новая мечта им овладела, не отпускала, волновала, томила.
После узналось: да, явилась мечта — творческий замысел. Ночь в вагоне они с Чалым его обсуждали. Носов задумал своего «Незнайку». Чалый подхватил, разом влюбился в замысел. Обговаривали сюжет, эпизоды, детали. Увлеклись, как увлекаются мальчишки в повестях Носова. И Богдан Чалый, талантливый, смелый редактор, предложил Носову тут же печатать «Незнайку» в «Барвинке».
— Да ведь надо ещё начать, дописать, — колебался Носов.
― Начинайте и тотчас шлите к нам в Киев, в «Барвинок».
― А конец? — всё ещё не решался Носов.
— Продолжение и конец пришлёте вслед за началом.
Носов был рад. Киев — его родина, там прошли его детство и юность.
И случилось редкое в нашей литературе событие. Б. Чалый опубликовал первые главы «Незнайки», когда до последних было ещё далеко. Чалый верил — «Незнайка» будет дописан.
Нет ни в нашей стране, ни в других странах мира ребёнка, кто не знал бы, не любил «Незнайку»! Слава его поистине необыкновенна.
Был в моей писательской жизни довольно долгий (четверть века), трудный и счастливый период. Это годы, когда я писала повести о Ленине. Неизмерима помощь и поддержка, какую я получала от издателя детской литературы директора издательства того времени К.Ф. Пискунова. Выдающийся советский издатель, он многих детских писателей воспитал, скажем сильнее — создал. Моя книга «'Жизнь Ленина», самая мне дорогая книга, была написана благодаря его помощи и вдохновению. И вот повесть готова к изданию, когда вдруг я узнаю, что о том же пишет книгу Н.Н. Носов. Не он мне об этом сказал, не помню точно, от кого я услышала, но слышала ― и настойчиво. И чрезвычайно, признаюсь, была расстроена. Слишком серьёзный конкурент писатель Носов. Если даже его книга выйдет после моей, жить будет она, а не моя. Сейчас трудно сказать, действительно ли были у Николая Николаевича намерения написать биографию Ленина.
Моя книга выходит. Я получаю от Николая Николаевича письмо. Цитирую (не полностью): «Пребольшое спасибо за Вашу «Жизнь Ленина», которую прочитал, мало сказать, с большим интересом, а с глубоким волнением. Хотя Вы берёте, как говорится, быка за рога и пишете прямо о деле, но книга очень лирична... Какой-то художник сказал, что подлинное мастерство там, где не замечаешь самого мастерства. Это как раз можно сказать о Вашей книге».
Я была поражена, счастлива! «Какая душевная щедрость большого таланта! — думала я. — Так высоко оценить, позабыв, что сам намеревался о том же писать».
Это Носов.
Годы идут. Были у меня сыновья мальчиками. Стали взрослыми. И вот появляется третье поколение. Со мной живёт внук Кирилл.
Однажды слышу в смежной комнате смех. Мой внук в раннем детстве смеялся как колокольчик. Слышу заливчатый звон колокольчика. В чём дело? Читает Носова. Хотите — верьте, хотите — нет, читает рассказ «Живая шляпа».
Конечно, меня особенно тронуло, что вот тот же рассказ!
Я написала Николаю Николаевичу о том, как увлечены были им мои сыновья, а теперь внук.
Между нами завязалась переписка. Последние годы, в силу болезни, он не выходил из дома. Но какие добрые душевные письма я получала от него!
Виню себя и казню, что, будучи вообще к архивам своим небрежна, не сохранила его письма, только два. Сунула в мешок вместе со всеми, а их за многие годы — груды, и всё собиралась в свободное время разобраться, а свободного времени нет и нет, так и пропадает что-то дорогое и важное.
Николай Николаевич прислал мне и Кириллу свои книги с добрыми надписями. Как жаль, что мы не успеваем вволю дружить. Не успеваем сказать другу при жизни: СПАСИБО!
С. МиримскийЧеловек из детства
Было время, когда книги Николая Носова далеко не всем казались бесспорными. Одни находили их не очень серьёзными, что ли, другие винили их в слабой связи с жизнью школы и пионерской организации, недостатком кое-кто считал отсутствие в них полнокровных образов взрослых и т. д. От души, между прочим, смеясь над уморительными приключениями носовских героев, иные из нас смущённо задумывались: а не самоцелен ли смех, который они вызывают? Так ли он хорош как средство воспитания? И нет ли в комизме носовских книг вызова общепринятым требованиям?
Дело давнее, конечно, сомнения эти кажутся теперь диковатыми, но, вспоминая время первой известности Носова, я думаю сейчас: а не в этих ли сомнениях кроется то обстоятельство, что и сам он не очень верил в свою литературную работу как профессию? Начав печататься в 1938 году, когда был опубликован его первый рассказ «Затейники», он издал свою первую скромную книжку «Тук-тук-тук!» только в 1945 году и лишь в 1951 — в возрасте сорока трёх лет, уже став лауреатом Государственной премии после опубликования его «Вити Малеева» в «Новом мире» — решил оставить кино, где около двадцати лет проработал режиссёром научно-популярных, мультипликационных и учебных фильмов. Только прочный, всё более растущий успех его книг у детей преодолел консерватизм наших взрослых вкусов, в том числе и авторскую неуверенность в себе. Спасибо детям, которые оказались прозорливее взрослых!
Однако и после «Малеева» жизнь у Носова складывалась не так легко, как могло бы показаться. Одно дело — рассказы и повести на темы привычные, другое дело — сказки с идейной подкладкой, и не одна, а сказочная эпопея, состоящая из нескольких частей. В Детгизе, где я работал тогда, ждали рукописи с некоторой тревогой: а как-то он справится с новым для себя жанром? Полюбится ли она читателям, как «Веселая семейка», «Дневник Коли Синицына» или «Витя Малеев в школе и дома»?
Все наши сомнения рассеялись, однако, как только вышла книга — тут же в издательство посыпались восторженные письма читателей, вслед за ними откликнулись газеты и журналы, прямо-таки любовным признанием обласкал Носова такой мастер в области сказки, как Юрий Олеша («Вот это для детей!», «Литературная газета» от 28 июля 1955 года). В каком-то смысле сказка была традиционной, напоминая похождения Мурзилки и других маленьких человечков, ведущих свое происхождение едва ли не от гномов из фольклора разных стран, но зато каким выдумщиком, каким мастером сказочной интриги показал себя Носов, а главное, как легко угадываются в смешных коротышках современные дети! Успех сказки был безоговорочный.