не единичное, а общественное, порицание чего-то предосудительного не с точки зрения того или иного отдельного человека, а с точки зрения целого общества. Может быть, от этой причины и зависит та огромная воспитывающая сила смеха, которого, как сказал Гоголь, «боится даже тот, кто ничего не боится».
Подлинное юмористическое произведение отражает глубокую правду жизни и поэтому также имеет огромное воспитательное значение. Сила юмора, как и всего нашего искусства, — в жизненной правде. Произведение несомненно будет смешить читателя, если писатель изобразит смешное, увиденное в жизни. Для этого писатель должен уметь подмечать всё, что осуждается смехом в нашем обществе. Конечно, писатель должен обладать необходимым мастерством, чтобы верно изображать жизнь вместе с существующим в ней комическим. Я приведу выписку Ленина, которую он сделал в своих «Философских тетрадях» из «Лекций о сущности религии» Фейербаха: «Остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум также и в читателе, что она высказывает не всё, что она предоставляет читателю самому себе сказать об отношениях, условиях и ограничениях, при которых высказанная фраза только и является действительной и может быть мыслимой».
«Незнайка на Луне». Роман-сказка. Рис. Г. Валька. М., «Детская литература». 1967.
Ленин неспроста назвал это определение метким. Художник, изображающий правду жизни, изобразит её более глубоко, если нарисует не один голый статистический факт, но и окружающую его обстановку со всеми отношениями, условиями и ограничениями, которые в ней существуют. Это применимо и к изображению небольших жизненных фактов с самой простой бытовой обстановкой, применимо и к изображению больших социальных явлений с большим социальным фоном. В этом определении предусматривается такое изображение жизненной правды, при котором читатель должен задумываться над прочитанным, давать себе на что-то ответы, находиться в состоянии не пассивного, а активного восприятия, что делает его как бы участником описываемых событий и помогает воспринимать прочитанное более живо, картинно, что приводит не только к рассудочной оценке событий, но и к эмоциональной, которая проявляется в форме смеха.
Поскольку разговор идёт о моих произведениях, я позволю себе остановиться на том же примере из «Мишкиной каши», когда Мишка утопил в колодце ведро. Читателю в этом эпизоде известно не всё. Он ещё не знает, что ведро утонуло. Происходит разговор:
«Где же вода?» — спрашиваю. — «Вода?.. Вода там, в колодце». — «Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?» — «И ведро, — говорит, — в колодце».
Смешит здесь не буквальность ответов Мишки, а именно то, что читатель догадывается, почему Мишка так отвечает, догадывается о тех отношениях, условиях и ограничениях, из-за которых Мишка не может прийти, после того как утопил ведро, и сразу рассказать обо всём. Ведь свои отношения с другом Мишка строит на том, что хочет всё время верховодить и командовать, а теперь условия сложились так, что необходимо признать свою неловкость, а поскольку самолюбие не позволяет, иначе говоря, ограничивает его, Мишка медлит с ответом, переспрашивает, чтоб выиграть время, старается выкрутиться, отвечая не по существу. Наблюдая, как Мишка выкручивается, читатель видит, что стоит за его короткими фразами, читателю становится яснее виден характер Мишки. Он видит, что Мишка при его характере именно так и должен был поступать. Убеждаясь, что всё изображено так, как и на самом деле происходило, читатель верит изображаемой картине, высказывая тут же о ней своё суждение в эмоциональной форме, то есть смеётся.
Фраза Мишки, когда он вообразил, что овёс попросили у лошади, смешна вовсе не потому, что абсурдна, а потому, что за этой фразой очень хорошо становится виден Мишка, увлечённый до самозабвения, заработавшийся, озабоченный всеми сложившимися обстоятельствами до такой степени, что способен слушать собеседников только краем уха, то есть очень рассеянно. Услышав слова о лошади, он совсем не расслышал слов о колхознике, у которого попросили овёс.
Точно так же фраза Алика «это я», после вопроса о том, кто карася съел, говорит о том, что Алик взволнован и давно хочет ответить на вопрос, кто же на самом деле во всем виноват. То обстоятельство, что ответ попал не на свое место, говорит о состоянии Алика, о той борьбе, которая происходит у него внутри, гораздо больше, чем если бы это описывать на целой странице.
Я думаю, что как в этих, так и в других примерах смешат вовсе не буквальные или неточные ответы и возникающие от этого абсурдные предположения, а то, что в результате описания более живо выступают те или иные черты характера героев. Если комический эпизод в произведении описан с такой сжатостью, что читатель затрачивает минимум усилий на его восприятие, и вместе с тем с яркостью, достаточной для того, чтобы воображение читателя само дорисовало недостающие детали картины, то читатель сам сможет себе сказать о существующих в данной обстановке условиях, которые заставляют героя поступать так, как он поступает, благодаря чему и обнаруживаются те или иные стороны его характера.
В этом, как мне кажется, и заключается творческий процесс, который сопровождает не только создание художественного произведения, но также и его восприятие. Произведение не будет художественным, если в нём ничего не оставлено для творческой мысли читателя, для его воображения.
Определение остроумной манеры писать, на которое указал Ленин, объясняет также, почему юмор (под которым обычно понимается вообще всё смешное) не всем доступен в одинаковой мере. Если остроумная манера писать предполагает ум не только в писателе, но и в читателе, то нельзя не учитывать, что среди читателей могут оказаться люди с различной степенью развития ума. Там, где один сможет много сказать себе из того, о чём умолчал писатель, другой скажет меньше или совсем ничего. Каждый, таким образом, обнаруживает то понимание юмора, на которое он способен. Это говорит о необходимости для писателя хорошо знать не только тех, о ком он пишет, но и тех для кого пишет. Особенно это относится к детскому писателю, которому, независимо от того, являются его герои взрослыми или детьми, необходимо хорошее знание детей, которые к тому же очень меняются с возрастом.
«Вопросы детский литературы. 1956 год» Москва, 1957.
Из переписки
«Незнайка на Луне». Роман-сказка.
Рис. Г. Валька. М., «Детская литература», 1967.
«Приключения Незнайки и его друзей». Рис. А. Лаптева. М., Детгиз, 1954.
Дорогой Николай Николаевич!
Я был болен — грипп, ангина — и потому лишь сейчас могу поблагодарить Вас за чудесный подарок.
Портрет очень хорош, но мне дороже оборотная его сторона, так как там запечатлены те чувства любви и дружбы, которые связывают нас — Бармалея и Витю Малеева — с первой же нашей встречи.
Горячо благодарю
К. Чуковский
Переделкино. 14 мая 1955 г.
Дорогой Корней Иванович!
Насилу собрался напечатать карточки. Видите, сколько тянул?! Но ведь фотографы вообще никогда не дают карточек сразу, а всегда заставляют ждать. Я, однако, поставил своеобразный рекорд, потому что, когда снимал, ещё был снег, а теперь уже никакого снега нету.
Думаю, что Вам приятно будет взглянуть на посылаемые карточки, т.к. дни стоят жаркие, а на карточках столько снегу, что Вам сразу станет прохладнее.
К моему великому сожалению, групповой снимок в комнате на диванчике не получился. Слишком мало было света, а с выдержкой я не мог снимать.
Кстати, снимки производят впечатление забрызганных чем-то белым вроде извёстки, это снежники. Если помните, они в тот день были очень крупные и, падая перед объективом, оставили длинные размазанные следы. В фотографии это явление называется явлением «кометы» (шучу).
Ваше письмецо я получил и пожалел, что невольно заставил Вас взяться за перо, но в то же время я рад, что имею свидетельство Вашего доброго дружеского расположения ко мне.
Н. Носов
Москва. 1956 г.
Дорогой Николай Николаевич!
Напрасно Вы воображаете, что в Переделкине жара. Лютый холод, и кажется, что вот-вот пойдёт снег, и снова будет явление «кометы».
Мне особенно милы те снимки, где мы вместе с Вами, особенно один из них. Этот снимок я отдам обрамить и повешу его в своей детской библиотеке (впрочем, Вы и не знаете, что у меня в Переделкине есть библиотека для местных детей, уже есть около 600 книг, есть каталог и т. д.).
Что Вы поделываете?
Спасибо за те милости, которыми Вы так щедро меня осыпаете.
Ваш К. Чуковский
Переделкино. 1 июля 1956 г.
Дорогой Николай Николаевич.
Так как я из-за болезни не читаю газет, я сейчас совершенно случайно узнал, что Вам в этом месяце исполнилось — с завистью пишу эту маленькую цифру — всего-навсего 50 лет.
От души обнимаю Вас, желаю Вам дожить до моих мафусаиловых лет и по-прежнему радовать своим неиссякаемым творчеством всех восьмилетних и пятнадцатилетних Малеевых, а также их внуков и правнуков.
Я построил в Переделкине небольшую библиотеку для детей, у меня 1300 читателей, и поэтому я имею возможность убедиться своими глазами, как любят Вас дети.
Между тем Вашего портрета у нас нет. Есть портреты Барто, Маршака, Катаева, Кассиля и других, а Вашего нет.
Будьте добры, пришлите мне Ваше лучшее фото — изображение и сверху напишите
В детскую Переделкинскую библиотеку
Н. Носов.
Не упоминая в надписи моего имени. Мы отдадим этот портрет в рамку и повесим его рядом с другими.
Любящий Вас К. Чуковский
Простите бессвязность письма. Мне все ещё нездоровится. Я в Барвихе и горестно чувствую, что 77 это не 50.