И я утешаю себя надеждой, что, быть может, и читатели не откажут автору в том, чтобы разделить с ним эту трудную задачу и сопутствовать ему в его странствиях».
В «заманчивый путь странствий по таинственному миру души и сердца юных современников» писатель отправился в первой же своей послевоенной повести, сам заголовок которой как нельзя лучше отвечает такому намерению, — «Дальнее плавание». Собственно, повесть писалась не после войны, а в год ее окончания, и на всем, о чем рассказывает в ней автор, лежит еще жаркий отблеск войны. Вот герои «Дальнего плавания», в основном выпускницы-десятиклассницы, в первый день нового учебного года одна за другой идут на уроки, и «с каждой девочкой, что отворяла высокую дверь своей школы, входила в класс война в своем разном обличии, в своих разных подробностях». Начать с того, что в руках школьниц почти не видно традиционных школьных портфелей, их заменили полевые сумки с ремешками, с кольцами, подаренные братьями или отцами и особенно дорогие от того, что они служили им на полях сражения. И обувь на девочках необычная — почти все обуты в сапоги. Есть тут и ладно сшитые из мягкой хромовой кожи, попадаются и грубые, тяжеловатые для девичьей ноги, есть и совсем неказистые из ноздреватой кирзы. Но сапоги, это еще ничего. Вот в классе вдруг раздаются непривычные резкие клацающие шаги — это пришла девочка в башмаках на деревянной подошве. И такая обувь была привычной в годы войны.
С губ девочек частенько слетает солдатское словцо «точно». И оно рождено войной.
Многие предметы напоминают о войне. Одна из девочек принесла «в класс совершенно удивительную вещь — стеклянную ручку, сделанную в форме птичьего пера, сквозь которую можно было смотреть на солнце. Она казалась такой хрупкой, что ею страшно было писать. Но Вера говорила, что если эту ручку ударить даже о камень, то и тогда она не разобьется, что такое же точно стекло вставлено в фонарь боевого самолета, на котором летает брат. Он подарил ей эту ручку. И сквозь это волшебное стекло следит он в небе врага, и лучше стали защищает оно его со всех сторон. Даже осколки зенитных снарядов не оставляют на нем никакого следа, только слегка белеет, будто покрывается снегом, его прозрачная поверхность».
И еще одна очень важная примета военного лихолетья, которая бросается в глаза в первый же день нового учебного года: в классе собираются далеко не все прежние друзья, с кем разлучили летние каникулы. «Кто на войне, кто учится в другой школе». Начиная первый урок, классная руководительница Анна Ивановна обращается к ученикам с такими словами:
— Я не мать — у меня нет детей, я не сестра — у меня нет братьев. Я учительница. Но и у меня есть потери... Есть потери в нашем маленьком кругу, в нашем тесном отряде, в котором мы жили вместе много лет. Где наши мальчики? Уже многих нет, — тихо сказала она, и руки ее вдруг задрожали. Она убрала их со стола. — Где многие наши девочки? Где Лида Звонарева, где Ныркова Оля, где Самарова, где Днепрова, Люхина?.. Одни уехали на фронт, другие поступили на работу. Не все дошли до десятого класса. Кто-то остался в пути. Они не все учились плохо. И это мои потери. Но горе пройдет, оно не вечно. Вечна только радость, дети.
Уже занимается заря долгожданной победы. Но пока еще война неотступно преследует героев. Ближе к середине повести в школе появится учитель истории фронтовик Иван Сергеевич. В мирные дни он был любимым учителем. Девочки, и в их числе в особенности Галя Стражева, умница и красавица, первая ученица в классе, были даже влюблены в него. Но с войны Иван Сергеевич возвращается до неузнаваемости изувеченным. Класс застывает в ужасе при первом его появлении. Потрясение настолько глубокое, что девочки остаются после урока и обсуждают, как им дальше вести себя, чтобы не дать почувствовать любимому учителю, сколь сильно они потрясены тем, что с ним сделала война.
Потом с фронта приезжает на побывку бывший одноклассник, а теперь боевой летчик Ваня Полосухин. Вместе с ним до всех доносится живое дыхание войны. Ваня получил свой отпуск за отличие в боях, и когда он встречается с одноклассницами, то кажется, что еще не остыл от жарких схваток с врагом.
Отблеск продолжавшейся войны особенно ярко высвечивает скудный быт людей, их более чем скромный достаток, потери и горе, ведомые едва ли не каждой семье и переживаемые как самые мучительные трагедии. В повести особенно подробно и с большим участием описаны трагические переживания Гали Стражевой, потерявшей на войне отца, единственную и самую надежную опору в семье.
Зловещая тень войны висит над всей страной. «Великий труд войны затоплял все города и деревни, все равнины страны, поднимаясь до самых высоких гор». До Отечественной войны существовало понятие фронта и тыла. Некогда тыл означал мир, покой, тишину даже в моменты самых напряженных сражений с неприятелем. В тылу, естественно, тревожились за близких, что воевали на фронте. В минувшей войне и тыл, даже далекий, являлся как бы продолжением фронта со всеми его тревогами, а часто и ужасами, вплоть до воздушных налетов. Война потрясала всю страну. В повести отмечается: «грозный шум огня, на гребне которого поднимался ужас», гнал «людей из жилищ»... Писатель с большой силой запечатлел суровую атмосферу тех лет.
Вместе с тем он великолепно уловил и другую характерную черту событий того времени, которая придавала особую окраску поре военного лихолетья. В войне наш народ отстаивал жизнь. Александр Твардовский в те дни писал: «Бой идет святой и правый, бой идет не ради славы — ради жизни на земле». Ради жизни! Этим сказано главное. И современного читателя не должно удивлять то обстоятельство, что в повести, воссоздающей грозное время войны, так много места уделено вопросам, как жить, что такое счастье, какую в жизни выбрать дорогу, как достичь намеченной цели. Все это не придумано и не надумано автором, этим жило юношество военной поры, как и сегодняшние ребята и девчата, только, может быть, выпускники школ военных лет более серьезно и строго относились к решению таких вопросов.
Герои повести «Дальнее плавание» готовятся покинуть «зеленый берег детства», они заканчивают школу. В эту пору возникает естественная потребность впервые со всей серьезностью и ответственностью, на какую только способен в том возрасте человек, разобраться в себе самом, в своих чувствах, в окружающем, принять первые по-настоящему жизненно важные решения. Можно, пожалуй, сказать, что повесть «Дальнее плавание» — это книга вопросов и ответов. Потому, видимо, так сильно взволновала она в свое время читателей, вызвав огромное количество писем, а кроме того, породила множество диспутов, обсуждений, жарких дискуссий.
Как и в других книгах Р. И. Фраермана, в повести «Дальнее плавание» читатель не найдет прямых указаний и советов, готовых рецептов, как именно следует поступить, покидая «зеленый берег детства», в каждом конкретном случае. Писатель приглашает своего читателя в собеседники, стремясь вызвать его на плодотворные раздумья. Выработав для себя обширную программу освещения наиболее важных вопросов воспитания подрастающего поколения, он отнюдь не помышлял целиком отказаться от того, чем надлежит заниматься в первую очередь писателю-художнику, — изображать, показывать жизнь своих героев, время, в которое они живут, и обстоятельства, в которых действуют. В этой повести даже в несколько большей степени автор остается лириком, относящимся с особенной душевной теплотой и сочувствием к своим героям. Быть может, потому, что это юное поколение военного времени, которое особенно дорого, ибо на его плечи выпало несравненно больше тягот, чем на плечи любого другого поколения. Как было отмечено выше, писатель обычно предпочитает оставаться, так сказать, «за кадром», оставляя своих героев наедине с читателем, как бы даже остерегаясь вмешиваться в их взаимоотношения. На этот раз он изменяет своему обычаю. Трижды в повести «Дальнее плавание» писатель выходит «на прямой разговор» с читателем. И каждый раз в его речи звучит особая любовь, даже восторженное отношение к юношеству. Глава одиннадцатая повести начинается с такого обращения: «Пусть те, кто случайно прочтет эту повесть, считают автора ее неправым или просто безумцем, если он скажет, что юность не так беспечна, как мы думаем об этом в старости, что наша юная пора, которая придает очарование всему и украшает все, что окружает нас, придает ему и чрезмерную, хотя и светлую печаль, что никогда потом сердце наше, отвердевшее в испытаниях и пережитых горестях, не бывает так исполнено внимания к самому тихому шепоту совести, как в то простое и трогательное время...»
И в тринадцатой главе писатель восторгается детскостью и вместе с тем взрослостью своих героев: «И как часто дети, поражая нас логикой, даже взрослостью своих суждений, удивляют нас своими поступками, вытекающими только из их желаний! Ибо как то ни странным покажется иным людям, но мысли человека становятся взрослыми раньше, чем его чувства, толкающие его на поступки, нередко столь смешные. Или, может быть, в сердце мы всегда остаемся детьми?» Сколько же тепла, доверия, сочувствия, добра заключено в этом высказывании, как оно ненавязчиво по тону и совершенно не случайно завершается вопросительной интонацией, доверительным обращением к читателю. Автор заканчивает повесть объяснением в любви своим юным героям: «Автор... кончил свою повесть, которую писал он только для юных сердец.
И, перечитывая ее еще раз сначала, он подумал о том, что, следя за их тревогами и волнением, он, быть может, вознес эти юные сердца чересчур высоко и простил им многие ошибки. Но он сделал это только из любви, ибо юность всегда прекрасна, и ничто не заставляет нас так сильно любить ее, как то, что с ней разлучает, — невозможность вернуться».
Эти как бы непроизвольно вырвавшиеся признания свидетельствуют о том, с каким волнением, пристрастием и любовью брался писатель за свою повесть, как глубоки и серьезны были его намерения. Классная руководительница Анна Ивановна, наблюдая своих подопечных, с удовлетворением отмечает: