ужной суд 30 ноября 1909 г. для исчисления государственной пошлины за наследство.[777]
Дом в Москве оценивался в 162 561 рубль 25 копеек; земля в Крыму в 12 рублей. Общая стоимость оставшегося от наследодателя имущества составила: движимого имущества 16 858 руб. 92 к.; недвижимого имущества 162 573 руб. 25 к. После различных исключений, полагавшихся по закону, наследникам следовало уплатить пошлину с общей суммы 88 341 руб. 06 к. в размере 1325 руб. 12 к.[778] Общая стоимость наследства могла показаться астрономической большинству подданных Российской империи — современников Субботиных — и более чем адекватной для комфортной жизни семьи. Но это только на первый взгляд. Несмотря на то что сдававшийся в наем московский дом приносил стабильный доход: «Чистый доход с этого владения по оценке 1900 г. определен в 7137 руб. в год, а валовой в 13 532 руб.» в соответствии со справкой, выданной Московской городской управой[779], выручавшиеся средства были намного меньше суммы имевшейся задолженности.
Как выяснилось из документов, московский дом был заложен: «Сумма долга по залогу имения ко дню смерти наследодателя: 87 803 р. 42 к.»[780] Кроме того, оставались и другие долги: «Московскому гор[одскому] Кред[итному] обществу: срочного платежа к 10 ноября 1909 года 1493 руб. 75 к.; пени 14 р. 94 к.»[781]; «по 6 счетам 1767 р.». Таким образом, общая сумма долга М. Г. Субботина на момент его смерти составляла 91 079 руб. 11 к.[782] Эта сумма была несоизмеримо больше, чем все оставленные им семье денежные средства и получаемые от аренды московского дома доходы. Не говоря уже о том, что выплатить долг по закладной за дом, совершенно очевидно, также было не из чего.
Михаил Глебович оставил завещание, в котором его единственной наследницей была названа его супруга — Надежда Владимировна Субботина. На ее плечи легло улаживание всех дел с наследством и определение того, как будет жить семья в новых обстоятельствах. Конечно, ее сыновья уже были взрослыми и уже закончили или заканчивали образование, но вопрос о том, насколько успешно они могли заработать себе на жизнь, оставался открытым. Правда, по крайней мере теоретически такая возможность присутствовала. Сама же Н. В. Субботина и ее две дочери, из которых Нина Михайловна вряд ли могла устроиться на достаточно хорошо оплачиваемую работу, и Ольга Михайловна, которая все еще была подростком и не успела получить образование, — оказались в очень тяжелом положении.
В перспективе замаячила возможная необходимость продажи любимого подмосковного имения семьи — Собольков — того самого, в котором располагалась обсерватория Нины Михайловны. Имение не фигурировало в документах, касавшихся наследства, поскольку, по-видимому, принадлежало самой Н. В. Субботиной. Обычно его использовали как дачу, а окружающие земли сдавали в аренду, получая небольшой доход. Его продажа стала бы последним, отчаянным средством.
В 1910 г. Субботины переехали на новую, можно предположить, более скромную квартиру. Как сообщал С. М. Субботин О. А. Федченко 3 мая 1910 г.: «Мы наняли новую квартиру Александровский проспект 19; с 1-го буду там…»[783]. 9 августа 1912 г. Сергей Субботин вновь писал О. А. Федченко: «Сообщаю Вам наш новый адрес (с 1 авг[уста]) Большой пр. № 83, угол Карповки[784] — очень близко от Вас и сада»[785]. Новую смену места жительства подтверждает и сообщение Нины Михайловны от 11 сентября 1912 г. «…мама меня очень печалит и заботит, ломаю голову, как ей помочь, не прибегая к миллиону лекарств, — писала Н. М. Субботина О. А. Федченко из Собольков. — Думаю, что переезд в С.-П[етербург] был бы ей полезен, как перемена обстановки, и очень хочу устроиться там поскорее. Задерживает только <…>[786] да моя простуда: я ее схватила на пожаре у нас на дворе, в Москве. Но думаю числа 18 быть в Петерб[урге] и приняться за устройство квартиры…»[787].
Рис. 36. Н. М. Субботина (в центре) на ступенях дома в Собольках. 1910-е гг. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)
Но этой меры оказалось недостаточно. Надежда Владимировна Субботина начала раздумывать о переезде в Москву, поближе к Соболькам, поближе к домам, которыми она владела, и к сестре, Ольге Владимировне Соколовой, жившей и работавшей в Москве, рассчитывая между прочим, что кто-нибудь из ее сыновей устроится на службу именно в этом городе и сможет помочь ей с ведением дел, в том числе и с хозяйством в Собольках. Хотя эта последняя надежда оказалась нереалистичной. «…теперь, когда Олег[788] кончит[789], и Нахимов предложил его устроить <…> в министерство Торг[овли] и промышл[енности], и когда Олег охотно ухватился за эту мысль и просит за него похлопотать, то, конечно, уже отошла всякая мысль у меня о том, что Олег будет служить в Москве, — писала Н. В. Субботина О. А. Федченко. — А без него мне и Оле[790] будет очень трудно направить на должный путь дела с домом и с Собольками для чего я, главным образом, и решила переезд в Москву. А также и денежный вопрос при разделении на 2 дома тоже заставляет задуматься и подсчитать, что это будет стоить. Вообще очень боюсь, что у меня не хватит решимости поставить в первый вопрос изыскан[ие] способа удержать последние крохи, а не думать только об радостях жизни около деток. Кажется я пойду на сделку со своей совестью, как ни стыдно в этом признаться, и возьму 2 маленьк[ие] кв[артиры] — одну в Москве, в доме, а другую в Петерб[урге], тоже небольшую, где и я с дочерьми могу останавливаться, и где поселятся Сережа и Олег. <…> Да и Нина время от времени захочет приезжать в Петерб[ург], и ей приятно будет у Сережи и Олега останавливаться. До осени еще время много, и обдумаю. Во всяком случае, Игорь хорошую кв[артиру] — на Петровке д. 4 — взял, мы свою нашим перед[адим], а имущество пока в Игореву кв[артиру] поставим»[791].
Переезд в Москву. Собольковский лазарет
Однако с течением времени и после долгих раздумий Надежда Владимировна Субботина приняла все-таки решение отказаться от съемной петербургской квартиры и переехать в Москву, предположительно в одну из квартир в собственном сдаваемом внаем доме, но и это по каким-то причинам не удалось, и уже зимой 1913/1914 гг. Нина Михайловна жила в Собольках. Хотя, возможно, в этот раз дело было не только в ограниченных финансах семьи, но и в рекомендации врачей. Не очень-то ей это понравилось. 11 января 1914 г. она писала О. А. Федченко: «Дорогая Ольга Александровна! Сердечно Вас целую и желаю всего хорошего. Как Ваше здоровье и настроение? Сижу в Собольках, где ужасно скучно и холодно; все печи дымят, а лампы коптят; в комнатах было +5° и я чуть не плакала, что уехала из Петербурга. А все потому что послушалась доктора! Ничего он не понимает хоть и профессор. Крепко Вас целую!»[792] Но несмотря на такие не очень пригодные для зимней жизни условия в Собольках, Надежда Владимировна все-таки решилась на окончательный переезд. 21 марта 1914 г. Нина Михайловна писала К. А. Морозовой: «Дорогая Ксения Алексеевна! Вы как-то говорили, что хотели бы иметь абонемент на <…>[793]. Т[ак] к[ак] мы переезжаем весной в Москву, то не хотите ли взять себе мое место, № 1 между колоннами? <…> Другой билет, № 2-ой, кажется, оставит за собой Сережа (мой брат)»[794]. 31 мая 1914 г. Нина Михайловна писала Ольге Александровне Федченко: «Все еще как-то не верится что мы переезжаем в Москву! Я даже часть своей мебели оставляю в П[етер]б[урге] у друзей. Не позволите ли поставить и к Вам на время маленький диван, 2 кресла и столик? Думаю — все. Это не займет много места»[795]. Таким образом, по возвращении из Карадагской экспедиции для наблюдения полного солнечного затмения в начале осени 1914 г. Нина Михайловна отправилась не в Петербург, а в Москву и далее в Собольки, где и провела зиму 1914/1915 гг. Как она написала в своих воспоминаниях: «Вернувшись в Москву, я сразу начала работать в воен[ном] лазарете в Можайске»[796].
В это время война, которая вначале, казалось бы, совсем не затронула жизнь Н. М. Субботиной, начала потихоньку вносить свои коррективы. Занятия научными исследованиями уступили место совсем другим заботам. В конце 1914 г. в Собольках был организован лазарет для раненых, в работе которого Нина Михайловна принимала самое активное участие. 3 декабря 1914 г. она сообщала Н. А. Морозову: «Сейчас я с мамой и Олей в Собольках (Можайск[ий] [уезд] Моск[овской] г[убернии]). У нас лазарет Земского союза на 30 чел[овек]. Всю зиму здесь будем. Олег в автомобильной роте, пока в П[етербурге]»[797]. Лазарет быстро увеличивался, и хлопот с ним хватало. В декабре 1914 г. Н. М. Субботина рассказывала К. А. Морозовой: «У нас лазарет увеличивается. Будет с февраля 40 чел[овек]. Пока устроила читальню и ввожу ручной труд. 13.I земство поручило делать доклад по этому поводу — предполагаем ввести работы для желающих во всех наших лазаретах… А на Р[ождество] Х[ристово] устраивали 2 спектакля и елку, совсем забегалась!»