[817] Нина Михайловна скучала по Петербургу, по научным занятиям, привычному кругу общения. «Путешествие в П[етер]б[ург] теперь труднее Памирского даже не знаю, когда я выберусь, — писала она О. А. Федченко, прославившейся своими путешествиями по Памиру, и спрашивала: — Как ваше здоровье? Выезжаете ли? Бываете ли в Географическом об[щест]ве и что там нового? Я ужасно отстала ото всего!»[818] Депрессия усугублялась еще и тем, что где-то в начале 1916 г. местные власти закрыли работавший в Собольках лазарет, которому Нина Михайловна отдавала столько сил и времени, и сделали это как-то неловко, сильно обидев чувства Субботиных. «Лазарет наш закрыли за неимением раненых, а в городе[819] открыли 1 большой, на 50 чел[овек], но помещение плохое: до ½ стены еще мокрые, воздух сырой, — рассказывала Нина Михайловна Ольге Александровне. — Удивляюсь на врачей, сделавших такой плохой выбор. Лежит там 10 чел[овек]. И на них 5 сиделок и 4 сестры. А нас закрыли, т[ак] к[ак] на 20 чел[овек] была сестра, сиделка и кухарка. Находили что дорого. Вообще — начудили, а мы обиделись и больше верно не откроем помещения на 20 чел[овек]»[820].
Однако закрытие лазарета высвободило часть времени Нины Михайловны. В апреле — мае 1916 г. она ездила в санаторий, располагавшийся где-то около Крюкова Московской губернии, поправить здоровье. Но приобрела, по ее собственным словам, только несколько лишних фунтов веса и сильную простуду[821]. Лето 1916 г. вступало в свои права, и знакомые астрономы Н. М. Субботиной собирались в полевые экспедиции. Она одновременно и отчаянно хотела отправиться с ними, и чувствовала себя слишком усталой. 10 июля 1916 г. она писала О. А. Федченко: «Астрономы наши едут на Кавказ 15 VII, а мне не удается, хотя Преображенская[822] пишет что теперь тропа широкая и на [Девдораке][823] ходят большие 4-х колесные арбы и они не скатываются с тропы, а только тряские. Почему-то на меня напала слабость и апатия. Доктор, к[ото]рого я спросила в Москве, ответил „и не думайте ехать“, а мне все же очень хочется. Очень тянут горы, особенно Кавказские. Ну что Вы скажете на все это? Случалось ли с Вами такое?»[824] Но и провести все лето в Собольках Нина Михайловна не могла. Рассказывая о делах и планах молодых Субботиных на лето 1916 г., Надежда Владимировна писала О. А. Федченко в начале июня: «Я сегодня получила [письмо] от Игоря и Сережи. Игорь уезжает на Кавказ, не знаю на долго ли — пишет только что путь на Владикавказ-Батум. Сережа по секретному поручению едет с 2 <…> в Самару нед[ели] на 3. Нина думает 25 июня ехать в Евпаторию с Наташей Митиной, кот[орой] дадут помещение в бараках, вместе с артистами и ученицами Худож[ественного] театра, режиссер котор[ого] снимает Нинину дачу и сдал ей комнату, где помещается только 1 кровать»[825].
«Нинина дача» в Евпатории
Здесь надо сказать несколько слов о, как ее называли Субботины, «Нининой даче», занимавшей немало сил и внимания Нины Михайловны в предвоенные годы. Состояние здоровья Нины Михайловны, на которое она сама особенно не обращала внимания, тем не менее беспокоило ее семью. Еще в детстве врачи рекомендовали ей жить на юге, и она провела тогда два года в Евпатории. Эти рекомендации оставались в силе и в более позднее время, тем более что, ведя активный образ жизни, Нина Михайловна регулярно что-нибудь себе повреждала или «подхватывала». Например, в 1910 г. она заболела малярией. «… у меня малярия целый месяц, — писала она К. А. Морозовой в раздражении, — а теперь еще простуда и я сижу дома, доктор запретил заниматься и гонит в санаторию до января. Ужасно скучно! Как раз начала очень интересную работу по теоретической астрономии и принялась за вычисление кометы»[826]. Видимо, хорошо зная как эти особенности своей дочери, так и рекомендации врачей, Михаил Глебович Субботин приобрел участок земли рядом с Евпаторией под дачу. Когда это было сделано, точно установить не удалось, но сохранилось уведомление Евпаторийской земской уездной управы (Таврической губернии) от 24 февраля 1910 г., направленное в ответ на запрос С.‐Петербургской казенной палаты, в котором сообщалось: «…по окладным книгам управы за Михаилом Глебовичем Субботиным при дер[евне] Ялы-Мойнак, Донузлавской волости евпаторийского уезда числится одна десятина 898 сажень земли. Вся земля евпаторийского уезда оценена: для взимания земского сбора по 10 руб. за десятину, а для исчисления крепостных пошлин по 12 рублей — других же сведений не имеется»[827]. С.‐Петербургская казенная палата в это время проводила расследование об оставшемся после смерти М. Г. Субботина имуществе для исчисления налога на наследство. Она не только запрашивала Евпаторийское земство о находившемся во владении М. Г. Субботина участке земли, но и просила Евпаторийское уездное полицейское управление Таврической губернии сообщить о наличии или отсутствии на этой земле каких-либо построек и их характера (в случае наличия)[828]. Сохранилась малоразборчивая надпись на оборотной стороне «Отношения», отправленного С.‐Петербургской казенной палатой, датированная 4 марта 1910 г. сообщающая, что «… при деревне Ялы-Мойнак, имеется лишь пустопорожнее место принадлежащее Михаилу Глебовичу Субботину, построек никаких нет»[829].
Возможно, однако, что в промежуток времени между 1910 и 1916 гг. Субботины успели что-то построить. Намерения такие, во всяком случае, были. Так, 6 апреля 1912 г. Нина Михайловна писала К. А. Морозовой: «Поеду через неделю в Крым, хочу строиться в Евпатории, на море, приезжайте тогда в гости!!»[830] Туда же Субботина приглашала Марию Александровну Островскую-Шателен: «Правда ли что будете летом в Евпатории? Загляните тогда к нам на участок, у маяка. Я там строю домик в 3 квартиры. Сейчас там пустыня и еще никого нет, но скоро будут построены 2 санатория и предвидится постройка третьей. Затем будут там и пароходная пристань, но это года через 3, а пока добраться до нас очень трудно, но море там чудесно и Вы непременно побывайте у нас! Сейчас я приехала в Севастополь повидать маму, а потом уеду опять туда»[831].
«Статистический справочник Таврической губернии», изданный в 1915 г., сообщал, что в Донузлавской волости при деревне Ялы-Мойнак существовало 4 дачи[832]. Сегодня Ялы-Мойнак (Заозерное) представляет собой поселок городского типа, расположенный в 11 километрах от центра Евпатории. Это курорт с великолепным широким песчаным пляжем с крупным золотистым песком, но первые каникулы, проведенные там в мае — июне 1912 г., очень не понравились Нине Михайловне. «Если бы Вы знали как я здесь подчас скучаю и как мне сейчас хочется цветов, трав, Собольков, Ольгино и т[ак] д[алее]!!» — писала она О. А. Федченко 27 мая 1912 г.[833] В то лето Н. М. Субботина жила в гостинице и, по-видимому, занималась организацией строительства летних домиков. «…я живу рядом с почтой, в премерзкой Петербургской гостинице и захожу каждый день за письмами, — сообщала она О. А. Федченко 18 июня 1912 г., жалуясь одновременно на скуку своих занятий: — Я ужасно соскучилась в Крыму — он меня всегда привлекал больше цветами, а в этом году я их совсем и не вижу, а вожусь с постройкой и плутнями подрядчиками — хорошо хоть что умеренными! Ну, все же рассчитываю, что к 1 VII моя душа будет отпущена на покаяние в Собольки. Что-то у меня пропала охота строить крымские домики и питаться акридами! С великим удовольствием приеду посмотреть Ваши эремурусы и ирисы, надеюсь, что они меня подождут!»[834] В начале этого письма, в верхнем левом углу первого его листа, где Н. М. Субботина традиционно указывала место, откуда письмо отправлено, она написала: «премерзкая Евпатория», — правда, потом слово «премерзкая» зачеркнула[835].
Н. А. Морозов, также проводивший в тот год время в Крыму, видимо, планировал заехать к Нине Михайловне на новоселье и немного ее подбодрить, но так и не собрался. «Да, ко мне собирался сюда приехать на новоселье Морозов и даже не приехать, а прилететь из Севастополя на аэроплане, — рассказывала она О. А. Федченко, — но что-то его до сих пор нет, я думаю, что он просто сел в вагон и мирно проехал домой — на благо его и мне, т[ак] к[ак] мы наверно бы сверзились с аэроплана, да еще раздавили бы нескольких обывателей…»[836]. В тот год, не успев вернуться из Евпатории, Нина Михайловна буквально «набросилась» на астрономические наблюдения. «Я сейчас с мамой и сестрой в Собольках (Можайск), пишите мне туда! — сообщала она Н. А. Морозову 31 июля 1912 г. — Как только вернулась из Евпатории — установила телескоп и принялась за работу на обсерватории»[837].
Но весной — летом 1913 г. освоение евпаторийских дачных земель было продолжено, и отношение Нины Михайловны ко всему проекту изменилось. Она занималась посадками растений, планировала сад и в общем очень увлеклась. «Милая Ольга Александровна! — с энтузиазмом писала она О. А. Федченко. — Посылаю Вам ту травку, название которой мне хочется знать, чтобы посеять ее у себя на берегу (укрепить пески). Раньше ее было там много, а теперь она почти пропала — верно потому что окрестности распаханы под пшеницу. Крепко Вас целую и желаю доброго здоровья. Не утомляйтесь над корректурами и огородом! Приезжайте сюда!»