отин писал Б. А. Федченко 10 мая 1920 г. (за несколько недель перед поездкой в Петроград, о которой упоминала Субботина в письме к О. А. Федченко): «Собираюсь в скором времени (недели через 3–4) в Питер навестить Вас, дорогих друзей, и разузнать судьбу, по-видимому, печальную нашего квартирного имущества, осталось ли что-нибудь и где оно находится. За все то, что Вы сделали для спасения части нашего имущества я сердечно тебя благодарю и постараюсь отплатить тебе чем могу»[997]. И продолжал: «Какие планы у тебя на лето? Ведь теперь большой простор для проявления своей инициативы по части всяких научных исследований, экспедиций, изучений и прочее? У тебя наверно много намечено интересного. Напиши мне пожалуйста про это!»[998] Отсутствие известий от двух куда-то запропастившихся в тот момент братьев (Игоря и Олега), конечно, беспокоило Сергея Михайловича, но весьма умеренно: «От братцев никаких вестей нет. Теперь очень надеюсь что-нибудь узнать через знакомых моряков, которые поехали в Баку, какие там были последние вести»[999]. 11 июля 1922 г. С. М. Субботин посылал привет Б. А. Федченко из Царицына: «Дорогой друг Боря. Шлю тебе <…>[1000] привет на пути в Астрахань, куда плыву на своем пароходе во главе товарообменной экспедиции для закупки там рыбы для нашего завода. Собираемся дойти на своем пароходе до взморья и там посмотреть как ловят белуг и осетров. В Жигулях остановились на день. Много лагун по пути, очень хорошая растительность, цветут липовые леса, т[ак] ч[то] удивительно хорошо. Брат Леня тоже едет с нами — он <…>[1001] [в] командировке по делам землечерпалок. Остальная наша компания осталась в Сормове»[1002].
Младший из братьев, Олег, «нашелся» в том же 1920 г. и больше не пропадал из поля зрения семьи. О своих самых настоящих приключениях он красочно, хоть и коротко рассказал в письме Б. А. Федченко 22 декабря 1920 г. «Дорогой Боря! Наконец после двухлетнего отсутствия я возвратился к родным пенатам и имею возможность писать друзьям. Эти два года я провел на Кавказе — главным образом в Баку. Приходилось ездить по делам на Чемкен в Закаспий и Персию. В Персии в 1919 г. я провел 4 месяца в Барфруте, Метедессере и Энзели, пришлось также сделать очень интересную поездку вдоль побережья от Метедессера до Шахсувара по девственным лесам где водятся тигры, пантеры и где дубы, азады и „желтунное дерево“ толщиною в несколько обхватов. В Персии я был в самый сезон апельсинов и уничтожал потрясающее количество. Вообще о Персии у меня остались самые лучшие воспоминания если бы там… не жили персы, а это таки жулики, подобных более на свете кажется нет. Вообще за эти два года я стал большим противником всяких инородцев, — не без иронии замечал О. М. Субботин и продолжал: — Осенью этого года я был в Тифлисе, откуда поехал в Ташкент в отдел Внешней торговли для переговоров о товарообмене от французской фирмы CU Optorg. По этим же делам я проехал в Москву. Сейчас я жду дальнейших инструкций из Тифлиса от главноуполномоченного m-r Perrant, и если будет заключен договор товарообмена мне придется вернуться в Тифлис — но это очень маловероятно и мне предстоит поступать здесь на службу»[1003].
К сожалению, приключения не всех Субботиных заканчивались благополучно. И если самый младший из Субботиных, Олег, нашелся и смог порадовать родных рассказами о своих приключениях, то об Игоре Субботине нам больше не встретилось никаких упоминаний. Его имя не появлялось в письмах родных и друзей, его собственных писем после 1920 г. обнаружить не удалось. Высказывались предположения, что он эмигрировал и в дальнейшем жил во Франции, однако с той же долей вероятности он мог погибнуть и остаться лежать в какой-то безвестной могиле. На настоящей момент его судьба неизвестна.
Третий съезд Российской ассоциации физиков
Однако приключения приключениями, но Нина Михайловна никогда не забывала о научной работе и старалась не упускать ни малейшей возможности поучаствовать в научной жизни. Такую возможность, например, предоставил ей Третий съезд Российской ассоциации физиков, проходивший в Нижнем Новгороде 17–21 сентября 1922 г.
Российская ассоциация физиков была создана 1 сентября 1919 г. Ее первый съезд состоялся в Москве в 1920 г., второй — в Киеве 1921 г. Идея провести третий съезд в Нижнем Новгороде принадлежала председателю ассоциации О. Д. Хвольсону[1004]. «Это — он, подметивший достаточную энергию в среде Нижегородского объединения физиков, после того как Петроград и Москва нашли невозможным организовать у себя Всероссийский съезд, обратился к В. К. Лебединскому[1005]. После некоторого размышления совет Нижегородской радиолаборатории, к которому обратился в свою очередь В. К. Лебединский, в июне принципиально разрешил в положительном смысле вопрос об участии радиолаборатории в организации съезда. Такое же решение было вынесено относительно Нижегородского государственного университета на частном собрании деканов по докладу В. К. Лебединского»[1006], — отмечалось в записке, посвященной истории организации съезда. Собрать съезд оказалось очень непросто: не было денег, официальных разрешений, средств на проезд участников, оборудованных аудиторий, которые могли бы вместить достаточное количество людей. Тем не менее 15 сентября 1922 г. участники съезда начали прибывать в Нижний Новгород. 16 сентября они посещали Нижегородскую ярмарку. 17-го — начались заседания. И только 18 сентября «в самый разгар работы съезда О[рганизационным] к[омитетом] было получено извещение, в ответ на ходатайство Моск[овского] отд[еления] О[рганизационного] к[омитета], что съезд физиков разрешен, но не в Н.-Новгороде, а в Москве. Однако, благодаря твердой поддержке замнаркома Любовича в центре и президиума Нижегородского губисполкома в Нижнем недоразумение было исчерпано, занятия съезда протекли без всякой помехи, и программа его была выполнена до конца, как это видно из протоколов съезда и отчета секретаря О[рганизационного] к[омитета]»[1007].
Организаторы отмечали, что нижегородский съезд физиков стал первой попыткой «организации очередного Всероссийского съезда в небольшом городе». «Этот опыт, — отмечали они, — был удачен, на что указывает пожелание III-го съезда об устройстве следующего в городе такого же порядка величины. Та струя широкого научного просвещения, которая должна забить в каждом городе, где собирается съезд, что представляет собою raison d’être постоянной перемены городов, эта струя была поддержана проф[ессором] Вейнбергом, прочитавшим две лекции (21 и 22 сентября) в Рабочем клубе и в Научно-техническом клубе Н.-Новгорода»[1008].
На съезд собралось 239 человек из 22 городов страны. Удивительно, но всего меньше половины из них были жителями Нижнего Новгорода и его окрестностей (94 человека)[1009]. Среди них и Н. М. Субботина. Приехав в Сормово, она, как мы упоминали выше, продолжала вести наблюдения солнечных пятен. Полученные данные Нина Михайловна отсылала как раз в Нижегородскую радиолабораторию. «В научном отношении Н[ина] М[ихайловна] продолжала свои Солнечные наблюдения, (начатые в Можайске в 1900 г.), сообщая данные Нижегородской радиолаборатории (для исследования влияния электромагнитных [ß] Солнечных бурь на радиопередачу (см. отчет в радиотехнике [№ 5 1919 г.])», — сообщалось об этой стороне ее деятельности в справке, выданной ей Сормовским отделом народного образования[1010]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что она решила принять участие в съезде. В первый день, в воскресенье 17 сентября 1922 г., собравшиеся в зале Дома Союзов заслушали приветствия от различных лиц и организаций, в том числе приветствие от Сормовского астрономического кружка, представленное Субботиной[1011].
На вечернем заседании подсекции геофизики 19 сентября Нина Михайловна выступила с сообщением «о произведенном ею сопоставлении высоты разлива р. Волги за 100 лет с количеством солнечных пятен. При этом обнаружился в ходе кривых ясный параллелизм», отмечено в протоколе[1012]. Речь в докладе шла о тех самых наблюдениях солнечных пятен и сопоставлении их с характером разливов Волги, о которых Н. М. Субботина писала Н. А. Морозову еще 1 мая 1919 г.[1013] Впоследствии она рассказывала об этой своей работе в письме к А. Н. Дейчу: «Вели мы наблюдения для Гидрологич[еского] ин[ститу]та над разливами Оки и Волги. Нашли записи ярмарки у Макария над высотами разливов за столетие. Особенно высокий был в 1846 г., как при нас в 1926 г. Тогда высота разлива достигала 13 метров, при снежной буре и волне в 2 метра! Избы рабочих поселков стояли „на причале“, привязанные к деревьям, а в полу прорубались отверстия, чтобы не опрокидывались на волне. Жители переселялись на баржи, а скот угонялся в леса, там, где находилось древнее русло Волги и рос вековой сосновый лес! Крестьяне на лодках переправлялись доить коров… Ока и Волга разлились тогда на 35 км вширь! Наш завод затопило! Залило 19 цехов из 23, а наши квартиры в зав[одском] поселке тоже залило на метр, полтора! Мебель плавала на уровне окон! (Мой отчет Главнауке и Г[идрологическому] ин[ститут]у). Похоже было, как мы попали в Крыму перед затменьем 1914 г. в ураган и наводнение! (см. отчет Абрамовой-Неуйминой и Штауде РОЛМ)»