[1083]»[1084]. Можно предположить, что хотя бы частично собранные материалы были использованы Ниной Михайловной в очерке, написанном ею для «Физической геологии» Д. И. Мушкетова, но об этом мы будем говорить ниже.
По возвращении в Петроград в 1926 г. и даже раньше, во время ее командировки 1924 г., Н. М. Субботина со страстью окунулась в научную жизнь, которой она так долго была лишена, восстановив свое членство в научных обществах, посещая различные научные собрания, съезды, совещания. Например, ее имя можно встретить в «Списке членов Русского общества любителей мироведения», опубликованном в 1927 г., среди его «действительных членов»[1085], и известно, что она посещала заседания общества. Через много лет, в 1951 г., скорбя о безвременном уходе из жизни Наума Ильича Идельсона[1086], Нина Михайловна вспоминала: «Вспоминаю доклад Н[аума] И[льича] в РОЛМ в 1925 г. о книге Морозова»[1087]. В 1928 г. она участвовала в работе Четвертого Астрономического съезда, проходившего в Ленинграде 23–29 декабря[1088]. К этому времени была создана Ассоциация астрономов РСФСР, членом которой Нина Михайловна также стала[1089]. В 1930 г. она посетила торжественное заседание в честь 300-летия со дня смерти Кеплера, о чем написала Н. А. Морозову 20 декабря: «С удовольствием недавно была в Астр[ономическом] ин[ститу]те на 300-летнем юбилее Кеплера. Какое интересное тогда было время! О нем хорошо говорили Покровский, Идельсон и Яшнов. Жалко, что Вас не было». И добавляла: «Интересно, что и в настоящее время начинается новая — важная эпоха жизни человечества с совершенно непредвиденными результатами. А тогда были Шекспир, Галилей, Бруно, Кеплер, Рубенс, Филипп II, Альба, Эгмонт, Реформация, Бэкон, Декарт etc., etc.!»[1090] Примерно в это же время она интересовалась у С. К. Костинского, не организовал ли кто заседание в память о Бредихине: «Теперь хочу Вас спросить вот о чем: в этом году исполнилось кажется 25-летие смерти Бредихина?[1091] Было ли какое-ниб[удь] заседание его памяти в Р[усском] астр[ономическом] об[щест]ве? На днях я была на засед[ании] в память Кеплера и вспомнила Ф[едора] А[лександровича] и свою юность, полную такой глубокой любовью к Астрономии и стремлений к научному изучению ее. <…> Я рада была бы очень попасть на заседание в память Ф[едора] А[лександровича], если я его не пропустила»[1092].
Невозможность заниматься регулярными астрономическими наблюдениями чрезвычайно угнетала Нину Михайловну, но она продолжала живо интересоваться всем происходившем в ее любимой науке. Во время апрельской сессии АН СССР 1931 г. в Ленинграде она присутствовала на проходившей в ее рамках «Первой Всесоюзной конференции по вопросам изучения Солнца и солнечной энергии»[1093], о чем также писала Н. А. Морозову или скорее его супруге, Ксении Алексеевне Морозовой: «Приехала Вас проведать прямо с Солнечной конференции Академии наук, т[ак] к[ак] Н[иколай] А[лександрович] ни разу там не был, и я обеспокоилась об его здоровье. Сегодня особенно было интересно: Иоффе докладывал об гелиотехнических установках и о превращении тепловой энергии Солнца в электрическую. Сейчас уже можно использовать до 3 % ее, а через несколько лет м[ожет] б[ыть] до 40 %!! Николай Александрович был бы очень заинтересован этим, а также богатыми литературными материалами, которые были на выставке сегодня в конференц-зале А[кадемии] н[аук] от Архимеда до нашего времени»[1094]. И продолжала: «Да, конференция Солнца еще будет 2 дня. М[ожет] б[ыть] Н[иколай] А[лександрович] приедет? Заседания в Астр[ономическом] ин[ститу]те и в Ак[адемии] наук. 30 заключительное заседание, но еще не известна его программа и где оно будет. Особ[енно] жаль, что Н[иколай] А[лександрович] сегодня не был и не принял участия в обсуждении вопроса о солнечных двигателях!»[1095] Однако Нина Михайловна чувствовала некоторую недостаточность всего этого. В письме Дмитрию Ивановичу Мушкетову 22 октября 1931 г. она писала: «Весной у нас в Академии наук была дискуссия о внутреннем строении звезд, но подготовка была мала, докладчики не успели подготовиться, и этому вопросу был посвящен только один вечер на всесоюзной Солнечной конференции… Я была на нее приглашена и послушала заседания, просматривала у секретаря канцелярии конспекты докладов, но этого было мало!..»[1096]
В общем и целом, как и в юности, Нина Михайловна старалась не пропускать научных докладов, конференций, совещаний, касавшихся интересовавших ее вопросов. А круг ее научных интересов был очень широким. В ее письмах упоминания и более или менее подробные рассказы о событиях научной жизни вполне типичны. Например: «Что-то я Вас нигде не встречала, — писала она К. А. Морозовой 28 декабря 1932 г., — даже не видела на докладе Шмидта в Доме ученых и на сессии Узбекистана в Акад[емии] наук. Здоровы ли? Или просто не рискуете выезжать в плохую погоду?»[1097]
Но активная социальная жизнь не заменяла астрономических наблюдений. Сожаления просачивались в письма Субботиной друзьям и коллегам-астрономам. Например, прочитав в газете, что Н. А. Морозов передал свое имение Борок в ведение АН СССР с намерением превратить его в дом отдыха для ученых, Нина Михайловна тут же написала К. А. Морозовой (19 марта 1932 г.): «…нельзя ли будет похлопотать побывать там и мне? За плату, конечно, и за мой научный и физический труд (астрономия, ботаника, метеорология, садоводство). <…> М[ожет] б[ыть] можно было бы со своим телескопом туда поехать? Он у меня стоит в углу комнаты и тщетно ждет такого времени, когда можно будет его взять куда-ниб[удь] со мной, но последние 2 года условия были совершенно не подходящие»[1098].
Вероятно, именно из-за невозможности заниматься систематическими астрономическими наблюдениями, которые в течение многих лет составляли такую большую часть ее жизни, Нина Михайловна все больше начала интересоваться историей астрономии Древнего мира и историей науки в целом. Она внимательно следила за новой литературой, за археологическими раскопками. Например, в уже упоминавшемся письме Н. А. Морозову от 20 декабря 1930 г. она писала: «Вчера, в библиотеке Палаты мер нашла еще одну ст[атью] в „Americ[an] Scientific“[1099] о раскопках в г. Ур. Там описываются гробницы 5 царей „уровня почвы города в эпоху 3500 лет“; <…> говорится, что это были скифские цари — с погребением почти таким, как описывал Геродот, а образец имеется у нас в Эрмитаже — (модель гр[ани]цы Боспорского царства). Вокруг них были могилы слуг царя и царицы, убитых на их похоронах. (Миленький обычай!?). Metropolitan Museum в Чикаго относит их к эпохе за 6000 лет до нас». И продолжала, перечислив еще несколько подробностей: «Страшно интересны эти находки древних цивилизаций с их научными сведениями. Ясно, что Библия только передаточное звено древней науки?»[1100].
Но Н. М. Субботина не ограничивалась только чтением научной литературы по истории. Так, в ее письме Ульяне Васильевне Мушкетовой[1101], супруге Д. И. Мушкетова, 22 сентября 1931 г. Нина Михайловна рассказывала: «Дорогая милая моя Кума! Как живете и где теперь находитесь? Я только что приехала из Житомира: работала там в Научно-исслед[овательском] Волынском музее в Библиотеке по изучению первоисточников по Истории Естествознания. Вообразите: богатейшее собрание книг XV–XVI века! Одних Ельзевиров 183 книги! „Инсunabul“[1102] около 200! Попались мне в связке изданий XV века (из коллекции бывшего Литовского Камерария), между сочинениями Альберта Великого, Бонавентуры, Бернарда Клервоского и др[угих] такая историческая драгоценность, как экземпляр Региомонтана 1473 года, которым Колумб и др[угие] Великие Мореплаватели 15 и 16 веков руководствовались в скитаниях по неведомым морям. По этой книге Колумб предсказал Лунное затмение Караибам, а в ней есть предвычисление для… 1927 г.! т[о] е[сть] для нас!»[1103] Эта работа не была простым удовлетворением личного любопытства. В одной из автобиографий, написанной в период между 1935–1936 гг., Субботина отметила, что подготавливает «биографию Региомонтана[1104] по материалам Волынского Гос[ударственного] Книгохранилища» и занимается другими литературными работами[1105]. К сожалению, никаких подробностей об этой ее работе найти не удалось.
Эти занятия, однако, не мешали Нине Михайловне пытаться найти возможность для астрономических наблюдений. Так, в ее письме Н. А. Морозову 14 ноября 1932 г. можно найти следующую просьбу: «Действует ли обсерватория Ин[ститу]та Лесгафта и нельзя ли приехать на нее наблюдать Леониды? Их ждут в ночь с 16 на 17, но следить надо с 13 по 19. Я уже видела 11, 12-го, но на улицах научно наблюдать невозможно! В этом я убедилась 33 года назад, в то возвращение Леонид. Погода дает надежду на удовлетворительные условия! Не образуется ли у Вас коллектив наблюдателей? Надо заготовить комплект карт»