[1148] о космогонии древних[1149], и советовалась с Ив[аном] Вас[ильевичем], а он не согласился с взглядами Гюйса как устаревшими»[1150]. И продолжала: «Какой огромный сдвиг произошел с тех пор в науке за эти 30 лет! В частности, мне совершенно не ясен диалектический подход к таким вопросам. В пр[ошлое] лето я отдыхала в подмосковном санатории ЦЕКУБУ[1151] „Узкое“ одновременно с одним профессором диалектич[еского] матер[иализма] в каком-то моск[овском] ВУЗ’е или исслед[овательском] ин[ститу]те (забыла его фамилию и назв[ание] учреждения, хотя это был мой сосед за столом целых 2 недели!). Он сказал что его спец[иальная] задача — подводить такую основу под Естествознание, но в области Небесной Механики они еще не работали. Вот это для меня самое большое затруднение, а другое — говорить просто о самых трудных соврем[енных] вопросах. Нужно быть таким гениальным ученым как проф[ессор] Moulton[1152] или James Jeans[1153], чтобы уметь так популяризовать космогонические теории, как проделывают они в своих курсах „Описательной астрономии“ (Moulton)[1154] или „беседах по радио“ (Jeans)[1155]. И этих книг у меня нет. Загляну в Астр[ономический] ин[ститу]т[1156] к Идельсону — не снабдит ли он нас соответств[ующей] литературой? А м[ожет] б[ыть] она имеется и у Вас?»[1157]
Кроме опасений по поводу диалектического материализма Нина Михайловна также беспокоилась о недоступности для нее источников — книг, особенно зарубежных. «Итак, дело стоит за источниками, — писала она. — Надеюсь, что меня снабдят ими Н. И. Идельсон или А. А. Иванов, а м[ожет] б[ыть] и Вы?»[1158] И продолжала: «Я рада принять посильное участие в этом деле — как будто опять побеседовать с Иваном Васильевичем, таким живым в моей памяти и сердце. И мыслю это свое участие в качестве „чернорабочего“ по разработке и [вычитке] [старого] и др[угого] материала, к[ото]рый будете редактировать и придавать соответствующий диалектический [поворот] сами Вы? Взгляды Ив[ана] Вас[ильевича] мне ясны, он сам высказывал их мне по <…>[1159]. В этом отношении он был строгий ученый и материалист эпохи 70-х годов прошлого века. Насколько его взгляды совпадают с современными — официальными требованиями, предъявляемыми к руководству по геологии для ВУЗов? Я не знаю! Надо сохранить дух Ивана Васильевича! Ведь эта глава — философское credo для всей книги! А времени так мало»[1160]. И, искренне беспокоясь о жизни своих старых друзей, Нина Михайловна продолжала, расспрашивая об их здоровье и делах: «Как Ваше здоровье и сердце? Ваш почерк что-то ослабел. Хорошо ли Вы отдохнули в Крыму с Ульяной Васильевной? Мою милую куму заочно крепко целую и желаю скорее поправиться от ее фурункула. С удовольствием приеду ее навестить в хорошую погоду, а теперь буду рада видеть ее и Вас у себя <…>. Будьте здоровы!»[1161]
Таким образом, когда Д. И. Мушкетов попросил Нину Михайловну помочь ему с переработкой первой главы первого тома «Физической геологии», она согласилась, предположив, что ее роль будет заключаться в сборе и анализе современной литературы по предмету, отборе материалов в соответствии со взглядами и духом Ивана Васильевича и некоторой помощи в редактировании. Она незамедлительно принялась за работу, не дожидаясь дальнейших указаний. Посылая Мушкетовым традиционное новогоднее поздравление 30 декабря 1931 г. и снова выражая опасение о состоянии здоровья Дмитрия Ивановича, Нина Михайловна беспокоилась о том, как это нездоровье может сказаться на работе над «Геологией»: «Дорогие кум и кума! Начала Вам писать, как пришла Надежда Ник[олаевна] и сообщила о нездоровье Д[митрия] И[вановича]. Я очень огорчена этой вестью! Надо Вам получше отдохнуть, всего бы лучше в Кисловодске. Возможно ли это теперь? Вот и Олег у меня болеет в тяжелой форме цингой в результате 2 экскурсий в Каракумы, в очень плохих условиях… Ну, поправляйтесь и набирайте сил в Новом году! Желаю чтобы он был для вас троих добрым Новым годом. Думаю что теперь Д[митрию] И[вановичу] нельзя очень спешно прорабатывать новое издание „Геологии“?»[1162]
Возможная задержка не беспокоила Нину Михайловну, скорее наоборот — ей хотелось увеличить срок работы над рукописью. «На всякий случай вот мой отчет, — писала она, — 1 месяц я ездила в Палату мер изучать новую литературу, а когда наступили морозы и стало трудно ездить на 2 трамваях, я перекочевала в Иностр[анный] отдел Публ[ичной] библ[иотеки]. Сделала много выписок и прочитала много космогоний, в том числе T. See[1163] „Research on the Steller Evolution“ 1913 г.[1164] (2 больших тома); „Lehrbuch der Physik“ V т[омов], 2 ч[асти] „Physik des Kosmos“, изд[ание] 1928 (594 стр.)[1165]. Сочинение капитальное, и я очень бы Вам порекомендовала его прочесть — там вся новая астрономия, сильно отличающаяся от классической (нашей старой астрономии). Там подробно говорится о новой науке последнего 10-ти летия — теоретической космологии, и разбирается теория Эмдена[1166] о газовых шарах — „Космогенидах“, также о форме и размере вселенной по теории относительности. Как все это вместить в 30 стр[аниц] „Геологии“? Я не спросила Вас, насколько можно их расширить? И что вставить: Фай[1167], Шведов[1168], [классик] Секки[1169] — все это устарело…». И продолжала: «Подробно поговорим, когда Вы поправитесь. Сейчас не буду Вас утомлять, но хотела бы знать — можно ли несколько отсрочить писанье и еще почитать?», объясняя задержку в том числе и семейными проблемами: «Сейчас у нас ребятки[1170] больны ангиной, много времени уходит на домашние дела в связи с этой болезнью, и мы все устаем»[1171]. И уже завершив письмо и попрощавшись, Нина Михайловна все-таки не могла еще немного не поговорить о работе над «Геологией», поскольку хотела уточнить некоторые чисто практические вопросы. «О звездах я уже написала, — сообщала она. — Материал вообще огромный и очень разнообразный. Оставить ли старую таблицу Солнечной системы, или внести новую? Там не все данные совпадают с современными, напр[имер], диаметры и [плотности] кое-что устарело и дано в милях. Надо бы в километрах. В среде астероидов (уже свыше 10 000), прибавилось 9 троянцев — и [интереснее] Эроса, а за Нептуном новая планета Плутон»[1172]. И спрашивала: «Говорить ли об эволюции звезд или напирать на одну Солнечную систему? Читали ли в „The Nature“ о дискуссии в Британской Ассоциации[1173] в ноябре 1931 об эволюции Вселенной? (Джинс, Эддингтон[1174], Милн[1175], Милликан[1176], Оливер Лодж[1177], Леметр[1178], де Ситтер[1179] и др.)»[1180]. Нина Михайловна писала здесь о дискуссии, проходившей в Британской ассоциации и опубликованной в журнале «The Nature» в октябре 1931 г. В предварительном изложении указывалось, что «… наиболее важной чертой дискуссии в Британской ассоциации об эволюции Вселенной был вопрос об отношении физической Вселенной к жизни и разуму. Критика физических аргументов настолько сосредоточилась вокруг пренебрежения сознанием в физической схеме вещей, что сэр Джеймс Джинс почувствовал необходимость объяснить в завершении встречи, что физики не обязательно невежественны в вопросах существования или важности сознания во Вселенной, но как члены секции Ассоциации они не были призваны брать это в соображение при рассмотрении их собственных проблем»[1181].
Одним словом, при ближайшем рассмотрении работа оказалась отнюдь не простой, а различных сложностей — совсем немало: и чисто практического характера, таких как использование тех или иных мер, выбор и сосредоточение внимания на тех или иных разделах, наиболее важных для геологов, и чисто теоретических. Как стало понятно Н. М. Субботиной при изучении литературы, современные ей западные дискуссии и теории сильно противоречили становившемуся все более и более официальным в СССР диалектическому материализму. А поскольку эта глава, как выразилась Субботина, была фактически философским кредо всей книги, то идеологические вопросы обойти было затруднительно. В общем, стало понятно, что всю эту часть книги надо не модернизировать, а писать заново.
Очевидно, что Нина Михайловна хотела, чтобы принципиальные решения принимал сам Д. И. Мушкетов; также из последующей переписки очевидно, что у него не было на это времени. Физически работа также оказалась нелегкой для Н. М. Субботиной. «Я очень устала за эти три месяца ежедневных поездок в библиотеку, — писала она К. А. Морозовой, — и однажды едва не поплатилась серьезно (почти столкнули с трамвая на ходу) и с тех пор стала я осторожнее. Ведь влезаю всегда с передней площадки, а там вдруг так притиснули всякие ж[елезно]-д[орожные] служащие, что не дали влезть на площадку, и прижали к 1-ой ступеньке. Дикий парад…»