[1314], но не знаю, смогу ли — по-видимому приступ кавказской малярии. А очень хочется Вас повидать. Для Ник[олая] Ал[ександровича] хочу привезти статью „Popular Astronomy“ о цикле затмений в 1407 лет. М[ожет] б[ыть] ему будет интересно для его изысканий[1315]. 1935 г. последний год этого цикла, в нем 7 затмений, из к[ото]рых 5 солнечных, что случалось 1 раз в 500 лет. Работа в основном основана (по-видимому) на „Канонах“ Оппольцера[1316], но я читала в др[угом] месте, что открыто еще одно неравенство в движении Луны, производящее затмения (оч[ень] редко). Одно — полное — раньше неизвестное, было в 33 г. н. э. в Иерусалиме, 11 ноября около полудня»[1317].
Интерес Субботиной к данной теме оказался устойчивым. Через несколько лет, 5 октября 1940 г., она вновь писала К. А. Морозовой: «Очень хотела бы Вас повидать и дружески побеседовать, а Н[иколаю] А[лександровичу] показать зарисовки с Древнеегипетских оригиналов Эрмитажа солнечных корон и протуберанцев древних затмений эпохи Фив (Рамзес III и XVIII династии). Меня оч[ень] заинтересовали направления [солнечных] излучений. Не знали ли египтяне о полярности и [магнитизации] [солнца]. Хочется показать мой материал Н[иколаю] А[лександровичу] и узнать его мнение!»[1318]
А в начале зимы 1941 г. она рассказывала Г. А. Тихову: «Осенью я занялась изучением форм древних [солнечных] затмений по рис[ункам] на памятниках Вавилонии и Египта. Нашла в отделении Востоковедения в Эрмитаже, прекрасный материал,[1319] нуждающийся в расшифровке. Напр[имер], изображения „Крылатого Солнца“ дают, по моему, указания на изофоры средней и внутр[енней] короны, на опахала и дуги. То же — на изобр[ажениях] Хититов, живших в верховьях Ефрата во II и I тысячелетии до н. э.»[1320] «Собрала рис[унков] 30, — писала Нина Михайловна. — Можно по ним проследить периодические колебания формы короны, особенно полярных лучей; и как будто активность южного полярного спектра была выше, чем на севере? N резко отличалась от юга по форме и, вероятно, по составу?[1321] (Вы говорили мне о 2-х [солнечных][1322] коронах. Сообщите подробности — есть ли печатные? Прилагаю Вам наброски с Эрмитажных документов и хотела бы получить Ваши указания для дальнейшей работы»[1323]. «Как будто над этим работал Святский?[1324] — спрашивала она и продолжала: — Но я ничего не знаю об его исследовании. Говорили, что Ак[адемия] наук хотела печатать его посмертную работу по истории древней астрономии?[1325] Кроме рис[унков] затмений, снятых с Эрмитажных документов, я исполнила их на черной бумаге 3-х цветными карандашами. Получились вполне сходные с моими рис[унками] 3-х затмений. Думаю, что это доказывает справедливость расшифровки? Где мне их Вам показать? М[ожет] б[ыть] ближе к весне сами заедете?»[1326]
Конечно, увлечение историей астрономии не означало, что Нина Михайловна отказалась от проведения астрономических наблюдений, наоборот, она использовала для этого любую возможность. Например, 23 октября 1937 г. она рассказывала К. А. Морозовой: «Я почти 5 месяцев провела под Москвой на даче со своим телескопом и сделала 82 наблюдения Солнца: оно очень интересно, и мне хочется показать свои рисунки и диаграммы Ник[олаю] Ал[ександровичу]». И тут же просила разрешения понаблюдать Солнце в настоящей обсерватории Института им. П. Ф. Лесгафта: «Может быть удалось бы, с его разрешения, посмотреть на Солнце теперь, на обсерватории института? Сейчас даже в бинокль видна очень большая группа, а в трубу наблюдать негде: у нас никогда не бывает Солнца даже на 5 минут… Очень жаль бросать эти наблюдения: ведь подходит максимум пятен и они имеют очень бурный характер»[1327].
Исследование ультрафиолетовых спектров Солнца
Примерно с конца 1937 г. Нина Михайловна также оказалась вовлечена в исследовательский проект совместно с Институтом имени Сталина, не так давно организованным в Сочи. История этого учреждения вкратце такова: в 1931 г. в Сочи на базе санатория № 7 открылась клиника имени Сталина Пятигорского бальнеологического института; в 1933 г. ее преобразовали в филиал Центрального института курортологии; на базе этой клиники в 1936 г. был открыт Государственный клинический научно-исследовательский институт им. Сталина. Нам не удалось выяснить, каким образом началось сотрудничество Н. М. Субботиной с этим учреждением, но уже 11 декабря 1937 г. она писала супругам Морозовым: «Взяла билет на 14-ое XII в Сочи, надо быть там 17-го. Надеюсь, что нас не засыплет снегом в дороге, и метели кончатся! Читали о грозе и урагане на ст[анции] Кропоткино Сев[еро]-Кавказ[ской] ж[елезной] д[ороги]? Очевидно на Солнце большое пятно». И продолжала: «Недавно я получила материал, подтверждающий мои летние наблюдения. Надо будет показать Н[иколаю] А[лександровичу] по возвращении из Сочи…»[1328]. 11 ноября 1939 г. Нина Михайловна писала К. А. Морозовой, рассказывая о своей работе немного более подробно. «У нас за 3 недели было 4 ясных дня и я воспользовалась ими для съемок ультрафиолетового спектра Солнца, моря и зенитного неба. Жалею очень, что невозможно снять спектр ночного неба: для этого кварцевый спектрограф Науч[но]-исслед[овательского] ин[ститу]та Сталина в Сочи слишком слаб, а поза потребуется от 10 до 70 часов! Где получить такую в санаторной обстановке? — спрашивала она и рассказывала далее: — Итак, в ясную погоду пропускаю все лечебные процедуры для поездок в Ин[ститу]т»[1329]. По возвращении из Сочи 4 декабря 1939 г. она вновь писала К. А. Морозовой: «Я вернулась из Сочи 22 XI и со всей энергией принялась за обработку своих спектрограмм, снятых в Сочи, но темнота на улице пресекла всякую возможность поездок в Астроном[ический] Ин[ститу]т, а тем более в Пулково… Тихов тоже что-то не отвечает, а надо с ним посоветоваться о дальнейшей съемке, к[ото]рую мне обещали произвести в Сочи. Но у нас не вышли спектры зенитного неба и моря — надо спросить Г[авриила] А[дриановича] об экспозициях. <…> У меня 72 спектра!»[1330]
Насколько можно понять из отрывочных сообщений в письмах коллегам, ее работа заключалась в съемке ультрафиолетовых спектров Солнца и изучении влияния излучений на живые организмы. Как она сформулировала в одном из более поздних писем: «…заказанная работа по исследованию яркости ультрафиолетового излучения Солнца в Сочи (для лечения ранений) — Институт Сталина в Сочи <…> я много снимала спектрограмм в Ин[ститу]те, разработала их в Пулкове, а в Ташаузе написала полный отчет о произведенной работе и ее методах (т[о] е[сть] всю физическую часть исследования) и о работе на спектрографе [в] Институте»[1331]. Таким образом, исследование, начатое по заказу научного института приблизительно в 1937-м, возможно, в 1939 г., продолжалось вплоть до 1941 г. и отчет о нем был написан Ниной Михайловной уже во время войны, в эвакуации. Результаты этой работы никогда не публиковались. Но во время проведения исследований она хоть и коротко, но писала о них друзьям.
В письме К. А. Морозовой от 5 октября 1940 г., которое мы цитировали выше, Нина Михайловна сообщала не только о своих изысканиях и открытиях в области древнеегипетской астрономии, но и о «сочинском проекте». «Весной я опять снимала ультрафиолетовые спектры [Солнца] в Сочи, а лето пришлось провести в Л[енингра]де, т[ак] к[ак] у меня украли деньги и пенсионную книжку при получении их в сберкассе, а потом 2 ½ месяца хлопотала о выдаче новых документов. Использовала лето для работы в библиотеках Эрмитажа и ВИЭМ», — не без оптимизма сообщала она об этой удаче, проистекшей из печального в общем-то события[1332].
Еще раньше — весной 1940 г. — она получила разрешение обрабатывать отснятое ею в Пулкове. «Директор Пулкова разрешил туда приехать измерить мои спектры, но советует отложить до лета, т[ак] к[ак] лаборатории промерзли и не скоро отогреются, — писала она К. А. Морозовой 7 апреля 1940 г. и продолжала: — А я и дома совсем замерзла. У нас не топили 2 м[еся]ца. Мечтаю съездить на юг погреться на Солнце»[1333]. Она также обсуждала этот проект и его будущее с Г. А. Тиховым в письме от 5 февраля 1941 г. «А в каком положении находится спектрограф р[аботы] Молля? Готов ли термоэлемент? — спрашивала Субботина и продолжала: — Я писала в декабре Мар[ине] Дав[ыдовне][1334] но ответа не имею, м[ожет] б[ыть] она не получила? Или больна?[1335] Знаю, что сейчас все очень заняты, но обращаюсь в порядке тов[арищеской] поддержки, ибо если я представлю в Ин[ститу]т Сталина несколько моллеграмм с их пластинок, они сами увидят — дефекты 1) прибора, 2) проявления, 3) пластин и м[ожет] б[ыть] захотят двинуть работу далее. А мне ведь эта работа все-таки дает возможность немножко вздохнуть свободнее и открывает доступ к дальнейшему труду, т[ак] к[ак] в Сочи, в санатории, я свободна от слишком для меня трудной физической работы по бытовому обслуживанию, а подлечиваясь и укрепляя силы, я увеличиваю и работоспособность»