Возможно, посланные в НКСО осенью 1941 — зимой 1942 г. письма не дошли. Но те, что были написаны после 12 марта 1942 г., добрались до цели благополучно и сохранились в пенсионном деле Субботиной. В письме от 18 мая 1942 г. она сообщала: «Не получая ответа из НКСО из Москвы и Куйбышева я написала — по старому, в секретариат предс[едателя] Совнаркома СССР с к[ото]рым и имела дело до перехода п[ерсональных]/пенсионеров в НКСО. Сообщаю это на случай если Секретариат СНК перешлет мое письмо в НКСО»[1532]. Заметим в скобках, что письмо в секретариат СНК СССР дошло и было передано по назначению в НКСО. И только после этого предупреждения Субботина обращалась собственно с просьбой: «Прошу также дать справку что я имею право на 50 % скидку на квартиру <…> хотя бы через ТНКСО — ведь я выпадаю из плана как НКСО ТССР так и эвакуационной к[оми]ссии, ибо приехала в индивидуальном порядке с пропуском на военно-сан[итарном] транспорте от парткома порта и эвакосправкой Новороссийского горсовета». И далее Нина Михайловна описывала ситуацию, в которой оказалась: «Вообще здесь очень маленький городок, а цены растут очень быстро; на 200 р[ублей] пенсии прожить очень трудно. За кв[артиру] (кухня 10 кв/м) и свет берут почти 40 руб[лей]. Ваша субсидия идет на питание, т. к. картофель уже 15 р[ублей], рис 40 и <…>[1533] 25 р[ублей] кило. До введения карточек что-то из одежды и обуви получить нельзя. А они необходимы!»[1534]
Субботина, видимо, чувствовала необходимость как-то оправдать получение помощи, о которой просила, поэтому писала о возможностях проведения научных исследований в Ташаузе: «Хотелось бы чем-ниб[удь] быть полезной и отплатить за внимание нашему Сов[етскому] Правительству. Примите мое спасибо за моральную поддержку. Ведь я на костылях, оглохла и служить как все не могу, а веду индивид[уальную] научную работу. <…> Начатая моя работа, написанная в Сочи, представлена с отзывом 2-х академиков для напечатания в Академии. Здесь можно сделать интересные наблюдения над природой азиатских пустынь (ветры, воздушные течения, климат, лекарств[енные] растения — дикие и культурные. Если вернутся силы и будет питание!»[1535]
Ситуацию усугубляло то, что местные чиновники почти совсем не понимали по-русски или делали вид, что не понимают. «В Ташаузском отделе Т[уркменского] НКСО по-русски почти не понимают и никаких распоряжений Т[уркменского] НКСО по п[ерсональным]/пенсионерам не имеют»[1536], — жаловалась Субботина.
Видимо, отправка письма на адрес СНК СССР подействовала. Уже 20 марта из НКСО была выслана небольшая сумма в качестве «эвакуационных расходов», и 18 мая 1942 г. Нина Михайловна писала в НКСО: «Уведомляю НКСО о получении ед[иновременного] пособия в 150 р[ублей], высланного Вами из Уфы 20 III с[его]/г[ода]. Благодарю за поддержку: деньги очень были нужны на питание и лекарства: я еще не вполне оправилась после сибирской язвы; теперь легче!..»[1537] Тут же появился местный чиновник, который понимал по-русски, и выдал необходимые документы для льготной оплаты квартиры: «Недавно в Ташауз, в Облсобез приехал новый завед[ующий], понимающий по русски. Он нашел посланье СНК Туркм[ении] 1930 г. и 1935 г. о льготах перс[ональным] пенсионерам и выдал мне справку <…> на 50 % скидку на кв[артиру] и электроэнергию»[1538]. 13 мая 1942 г. из НКСО пришла официальная справка о том, что персональные пенсионеры имеют право на 50 % оплату жилья, центрального отопления и электроосвещения[1539]. Таким образом, хоть что-то немного наладилось.
В ответном письме, пришедшем из СНК СССР, Субботиной рекомендовали обратиться в Туркменское отделение социального обеспечения за содействием в получении лечения[1540]. После этого Нина Михайловна стала беспокоиться о необходимости встать на учет в местном отделении НКСО, боялась, что от этого может зависеть выплата пенсии, и в то же время не хотела, потому что надеялась, что, как она писала, «со временем смогу вернуться домой, в Ленинград, где осталась моя семья, квартира и дело № 238 В ЛЕНГОРСО[1541]»[1542]. Тем не менее она написала, как она выразилась, в «Туркменский наркомат Собес», спрашивая о возможности получения пенсии в Туркменистане, о возможности лечения, но главное, о продуктовых карточках. По приезде в Ташауз Нина Михайловна получила карточки как неработающая иждивенка, что означало даже не полуголодное, а просто голодное существование. После перенесенной сибирской язвы подобное скудное питание могло означать смертный приговор. Так что Субботина считала возможным спросить у своего адресата сначала о формальных вещах, а потом и о более насущных: «Должна ли я выполнить указания Совнаркома СССР и стать временно, пока я в ТССР, на учет к Вам? Дело мое № 238, находится в Ленинграде и выписать его нельзя, а пенсия выдается в Сберкассе в Ташаузе»[1543]. «Если СНК СССР производит ассигновки республиканским наркоматам с[оциального] о[беспечения] для поддержки эвакуированных персон[альных] /пенсионеров союзного значения, то я буду признательна Туркменскому наркомату Собеса за поддержку, согласно указаниям Совнаркома СССР, — писала Субботина и объясняла: — В Москве я состояла на учете в Комиссии содействия ученым при СНК Союза и была прикреплена к закрытому распределителю КСУ, получая также карточки I категории, когда они существовали. Могу ли я получить теперь при В[ашем] содействии продуктовую и промтов[арную] карточки I разряда? Мне выдали как иждивенке — младший разряд»[1544]. И о возможности лечения: «Имеются ли у Вас путевки в Д[ом]/о[тдыха] или санаторий? Здоровье мое сильно пострадало от сибирской язвы — необходимо укрепиться и питаться». На эти вопросы, однако, ответа не последовало, так что по сути ответ был отрицательным. Правда, местное отделение НКСО переслало заявление Нины Михайловны об «оказании ей единовременной помощи и дачи разрешения о выплате единовременного пособия за 13-й м[еся]ц»[1545] в Москву, и центральный НКСО в июле 1942 г. одобрил выплату Субботиной 13-й пенсии за 1942 г.[1546]
Чудовищно тяжелые условия, особенно для уже немолодого и, мягко говоря, нездорового человека, не мешали, однако, Нине Михайловне наблюдать за окружающей ее природой и погодой, от «хорошего поведения» которой в общем-то во многом зависело ее выживание. «Живу здесь уже 1/2 года, — писала она Г. А. Тихову 1 марта 1942 г. — Похоже как на Луне. (Особенно сходно с самолета, когда летите над Кара-Кумами). Увижу ли снова березы, травку, цветы: — весь привычный и милый пейзаж нашего Севера? Перенесла здесь 2 болезни — Сибирку и плеврит. Только что встала от 2-го, но еще не выхожу: оч[ень] сильный ветер и был 1-ый весенний день, но везде еще одна бурая глина… Оч[ень] сухо: отн[осительная] влажность за эти 2 недели колеблется от 45 до 21 %; облака быстро расходятся. Снег за всю зиму выпадал 3 раза… По климату — похоже на Марс! Осадков в год 01 мм. На счастье за 25 лет первая такая теплая зима — t° не падала ниже –18°. А я ведь хожу в летнем пальто»[1547].
Найти какую-либо работу, конечно, не удавалось, и несмотря ни на какие пособия денег не хватало даже на самое элементарное. «Платит ли что-ниб[удь] „Астр[ономический] журнал“? — интересовалась она у Г. А. Тихова, — Мне здесь не удается найти платной работы и я живу на пенсию в 200 руб., — рассказывала она и продолжала: — С точки зрения геофизики — здесь интересно: пустыня ярко реагирует на инсоляцию — сюда бы актинометр[1548] да кварцевый спектрограф!»[1549] Несмотря на такое тяжелое положение, Нина Михайловна беспокоилась о своих друзьях и коллегах и даже пыталась немного помочь. «М. Н. Неуймина сообщает, что Вы собираетесь в Китаб? Когда и надолго ли? Разве в Алма-Ата плохо в смысле наблюдательных работ и в бытовом? Какие цены на продукты? В Китабе оч[ень] голодно и дорого: картофель 14 р[ублей] кило; морковь <…>[1550], нет керосина; хлеб с перебоями (а в Ташкенте масло и сало 160–180 р[ублей] кг! И рис 70!) — писала она Г. А. Тихову 22 марта 1942 г. — Берите с собой побольше сухих припасов, если у Вас лучше и дешевле! И в таком случае, — моя другая дружеская просьба: не найдете ли возможным захватить за мой счет для Марии Николаевны[1551] каких-ниб[удь] круп или рису, или еще чего-ниб[удь] в подарок от меня? Немного, чтобы не стеснять Вас. Если это возможно, сообщите и я вышлю денег. М[ария] Н[иколаевна] болела весь февраль, а питается очень плохо. Беспокоюсь очень за своего старого доброго друга и [товарища], а от сюда посылок не принимают…»[1552].
Сами Субботины, однако, по старинной уже привычке, как только началась местная весна, разбили огород и попытались вырастить себе некоторый дополнительный запас пропитания. Получалось это, к сожалению, плохо из-за непривычного и незнакомого для них климата. 28 апреля 1942 г. не без раздражения Нина Михайловна рассказывала Тихову: «У нас дня 3 как развернулись деревья, отцвел персик и начала появляться первая с