орная травка. Погода давно была пасмурная с сильными ледяными ветрами, но без дождя. За всю весну был только один раз (17 мм). Мой огород вскопан в феврале, засеян в начале марта и д[о] с[их] п[ор] не взошел. Растут только цены на овощи на базаре (раз в 15 выше осенних). Брат и я все же трудимся и Олег Мих[айлович] вскопал уже 300 метров»[1553]. В другом письме Тихову (26 июня 1942 г.) она жаловалась на погоду: «Здесь до 50° в воздухе в отдельные дни, а на Солнце много выше. Хорошо, что ветер умеряет жару. Дождя с осени почти не было. В мае — один раз[1554] 6 мм осадков. Относит[ельная] влажн[ость] 18 %. 10.VI низшая суточная t + 27 высшая — при облаках 39,2°. Они проходят не принося дождя. Поэтому зимний полив 300 кубометров воды на 1 га, а весной каждую декаду все [посеянные] огороды заливаются»[1555].
Ситуация лично для Н. М. Субботиной осложнялась еще и тем, что ей, как мы упоминали выше, не давали рабочую карточку, а прожить на карточки так называемого иждивенца было практически невозможно. Испробовав разные подходы, 30 июня 1942 г. Нина Михайловна обратилась, наконец, к Г. А. Тихову с просьбой о содействии. «Дорогой Гавриил Адрианович! Позвольте Вас просить о тов[арищеском] содействии, — писала она. — Мне нужна „справка“ что я д[о] с[их] п[ор] являюсь активным научным работником, веду самостоятельные исследования и заявляю свои темы. Что напр[имер] в 1941 г., А[кадемия] н[аук] персонально приглашала меня участвовать в набл[юдении] Солн[ечного] затмения»[1556]. И объясняла причину не совсем обычной просьбы. «Без официальной справки от какого-ниб[удь] учреждения мне не дают хлебной и продуктовой карточки I кат[егории], какие я получала в прошлые годы в Сормове, Москве и Ленинграде, и какие теперь имеют в Ашхабаде все сотрудники Т[уркменского] ф[илиала] А[кадемии] н[аук]. Я предъявила здесь справки 1) от Обсерватории Симеиза — о вспомогательной работе по подготовке к набл[юдению] [солнечного] затм[ения]. 2) Заявл[ение] Г.А Шайна о наблюдении мной 3-х затмений и сборах на 4-ое в Алма-Ата. 3) Приглашение Затменной комиссии. 4) Печатную работу в Бюллетене ВАГО. 1939 III[1557]. 5) Письмо от Ин[ститу]та Сталина в Сочи с запросом инструкции по съемке на кв[арцевом] спектрографе от 14 мая с/г. 6) Справку от секретаря Ташаузского обл[астного] исполкома, что я имею право на карточку I кат[егории] как эвакуированный из Ленинграда научн[ый] раб[отник]. 7) Карточку члена Секции научн[ых] раб[отников]. Но в Бюро карточек сказали, что это все не то: нужна стандартная официальная справка от учреждения», — сокрушалась Нина Михайловна[1558].
Собственно, прислать ей подобную справку Субботина и просила Тихова: «Если Ваш ин[ститу]т, или обсерватория, или ФАН[1559] сможет в этом помочь и исполнить эту неизбежную формальность, — буду Вам очень признательна, т[ак] к[ак] здесь не признают и не знают льгот и прав персональных пенсионеров; особенно пенсионеров СНК СССР…». И, видимо, раздраженная до крайней степени, она написала фразу, характеризуя себя, подобной которой мы не встретили ни до, ни после. «Видимо здесь даже не понимают: как такой покалеченный человек может научно работать д[о] с[их] п[ор] — и проявлять личную инициативу?!» — восклицала она[1560]. Но, не собираясь смиряться с подобным отношением, она далее советовалась с Тиховым о возможных вариантах действий: «Не знаю, где А[кадемия] н[аук]? М[ожет] б[ыть] надо написать А. Ф. Иоффе[1561]? Но ответ придет месяца через 3? М[ожет] б[ыть] от Вас напишут в Ашхабад — Келлеру[1562] (лично с ним не знакома), если сами не сможете дать справку? (Кушинская 45-ТФАН). А. Ф. Иоффе содействовал мне и раньше в таких формальностях, но — теперь я заблудилась в пустыне! Веду путь по звездам!.. — А они ведут в ближайший оазис — к Вам!»[1563]
Г. А. Тихов не подвел. Письмо Субботиной было отправлено 30 июня, а 14 июля нужная справка была уже подписана В. Г. Фесенковым: «Справка. Дана Нине Михайловне Субботиной в том, что она до настоящего времени является активным научным работником, ведет самостоятельные исследования и заявляет свои темы работ. В 1941 г. должна была на средства АН СССР принять участие в наблюдении полного солнечного затмения 21 сентября. В ближайшем номере Астрономического журнала будет напечатано ее исследование о формах солнечной короны по египетским и ассирийским памятникам, получившее также благоприятный отзыв академика Шайна»[1564]. К сожалению, и эта справка не помогла.
«Дорогой Гавриил Адрианович! — писала Субботина 31 июля 1942 г. — Получила Ваше зак[азное] письмо 29.VII. Спасибо за ответ и „справку“. Мне все еще не дают карточку: восточная волокита! Говорят: „надо чтобы я там служила“. — А тогда причем Ташаузское карточное бюро — если бы я жила в Алма-Ата?!! И так тянут 1/2 года…»[1565] — возмущалась она. Вообще же Нина Михайловна не спешила рассказывать об условиях своей жизни в Ташаузе, а когда писала хоть что-то, делала это с привычным чувством юмора и самоиронии: «Пишу Вам в парт[ийном] кабинете. Дома негде: спим 3-е в кухне 10-ти м[етров]. Последняя, приехавшая из Л[енингра]да дальняя родственница жены брата спит на столе. А мои книги под столом. Днем — стрепня — спасаюсь в зале Истпарта»[1566].
Несмотря на тяжелейшие бытовые условия, можно себе представить особенно нелегкие для уже очень немолодой и не очень здоровой Субботиной, несмотря на обрушившееся горе из-за гибели членов семьи и постоянное беспокойство о потерявшихся родных, несмотря на переживания за оказавшихся в беде друзей и коллег, Нина Михайловна продолжала работать. Ее попытки наладить астрономические наблюдения с помощью инструментов, имевшихся в местной школе, оказались не очень удачными сначала из-за отсутствия поддержки и понимания местных, а потом из-за случившейся кражи этих самых инструментов. «…в нашей засушливой полупустыне в будке все заржавело и рефрактор еле двигается с помощью керосиновой смазки, — рассказывала она Тихову 22 марта 1942 г. — Но денег у школы нет, я не могу добиться пустяковых трат: делаю все сама — и бесплатно… А время теперь не такое!.. Здесь это чувствуется особенно: совсем иная тенденция!.. Как хорошо и приветно было в Симеизе, у Неуйминых в июне! Как там работалось и дышалось! Больно думать, что теперь вероятно все уничтожено немцами»[1567].
А уже в следующем письме, 28 апреля 1942 г., Субботина сообщала о «большой астрономической неприятности». «У нас большая астрономическая неприятность: обокрали павильон рефлектора — вывернули и унесли всю оптику: искатель, окуляр, малое зеркало рефлектора и разные мелочи. А замок оч[ень] большой и прочный, цел и висит на дверях! — восклицала она и продолжала: — Препод[авательни]ца физики, в заведывании к[ото]рой находится павильон, взяла у меня давно ключ для демонстраций неба учащимся, но из-за обл[ачной] погоды и холодов до посл[еднего] времени туда не [заглядывала]. Обнаружила пропажу зеркала и окуляра я, пойдя наблюдать группу солнечных пятен. Павильон на колесах и между ним и входной дверью есть небольшое пространство, куда мог бы пролезть ребенок лет 10. Но он не справился бы с вывинчиванием зеркала и окуляра рефрактора. Очень все это загадочно и в высшей степени неприятно!» И добавляла: «Помните, как в Пулкове обокрали павильон у геофизиков? На дворе есть большая собака, сторож — никто ничего не заметил… Так что планы моих наблюдений Солнца сорваны. Я готовила для него темную камеру и пыталась выписать окуляр, из к[ото]рого осенью пропала в школе плоско-выпуклая линза. Берегите и Вы свои инструменты!» — заканчивала она описание этой скорбной истории[1568]. Но, будучи Субботиной, она, конечно, не могла оставить дело совсем уж безо всякого разбирательства, которое, однако, в данном случае ни к чему не привело. «От рефлектора ничего не найдено. Полное равнодушие даже препод[авательни]цы Астрономии. А дети любознательные, с б[ольшим] интересом наблюдали [солнце], [луну] и звезды. …Жалко!» — сообщила она в письме от 26 июня 1942 г.[1569]
Одним словом, наладить наблюдения не получалось. Но у Нины Михайловны была другая забота — неоконченная работа, которую она выполняла для сочинского Института им. Сталина в июне 1941 г. Сочинские специалисты, внезапно оказавшиеся в городе, превратившемся во время войны в огромный лазарет, в котором располагались десятки госпиталей, пропускавшие через себя сотни тысяч раненых, оказались очень заинтересованы в результатах исследований лечебных свойств ультрафиолетового излучения, чем по большому счету и занималась Субботина с коллегами в предвоенные годы. Они связались с Ниной Михайловной, прося ее помощи, совета и, главное, результатов, результатов, которые она, к сожалению, не могла предоставить из-за условий, в которых оказалась. Эта ситуация очень ее беспокоила. В том же письме от 26 июня 1942 г., в котором она рассказывала о полной бесперспективности поисков украденных астрономических инструментов, она писала Тихову: «Как мне здесь закончить обработку сочинских у[льтра]ф[иолетовых] спектров? Вывести характер[ные] кривые? Из Ин[ститу]та Сталина писали, просили дать указания по съемке, но никто там с прибором обращаться не умеет, — и продолжала: — Здесь много природных лечебных ресурсов, лежащих втуне. Напр[имер], горько-соленые озера близ города. А ультрафиолетовое облучение ускоряет заживленье ранений при условии устранения световых и тепловых лучей. Годится ли для этого рассеянный у[льтра]ф[иолет] ночи? Не могу найти никакой медиц[инской] литературы. Работает ли кто-ниб[удь] по этому вопросу в А[лма]-Ата?» — спрашивала она