ивах — 1225 г. эпохи Рамзеса II и III. М[ожет] б[ыть] тогда был длительный минимум пятен? А перед ним оч[ень] высокий максимум, как у нас в 1947 г. Библия отмечает 12 казней Египетских „и комету, закрывавшую Солнце в пустыне, умеряя зной“. М[ожет] б[ыть] Галлееву? Калинин снимал корону с λ 10 700 — очень доволен. Остальные наблюдали сквозь мелкие облака»[1850]. В итоге Н. М. Субботина провела в Пулкове полтора месяца и осталась очень довольна. «Я писала Вам, что провела в Пулково 6 недель в VI и VII. Занималась в б[иблиоте]ке, изучила новую литературу по Солнцу, на дому читала Mitchelle’a „Eclipeses of the Sun“[1851] и потом наблюдала 30 VI там затмение, изучала изменение фотосинтеза растений и поведение птиц…» — отчитывалась она Тихову. Но радость от пребывания в любимом месте оказалась подпорчена из-за очередной астрономической трагедии, свидетельницей которой стала Субботина. «А потом увидела из окна номера гостиницы пожар Б[ольшого] солнечного телескопа, 1-ый экземпляр к[ото]рого нам с Вами показывал Пономарев в 1941 г. Меньше чем за 1 ч[ас] 40 мин[ут] сгорел! Когда-то 3-ю модель построят?» — задавалась она вопросом о будущем особо невезучего инструмента[1852].
Зиму 1955 г. Нина Михайловна почти всю проболела, повредив неудачно ногу. Она продолжала читать и интересоваться новостями из астрономического мира, переписываться с коллегами, в том числе молодыми, активно работавшими, наблюдать у себя дома, когда условия позволяли («К счастью самое темное время года уже кончилось, появляется Солнце, а на нем большие пятна: на севере и юге довольно далеко от экватора. Я рада, что затянувшийся минимум прошел, начинается шестой цикл моих наблюдений все так же как наблюдал и Галилей. А как бы я установила большую трубу в моем скворечнике?!» — писала она 31 января 1955 г.[1853]). Но о поездках и путешествиях пришлось забыть. «А так хочется позаниматься в Пулкове — в последний раз!» — написала она 22 апреля 1955 г.[1854] Правда, смиряться с приговором врачей Субботина не собиралась. «Сама лежу еще в постели. Месяц пробыла в поликлинике и другой месяц как лежу дома. Вчера был врач и сказал, что надо еще лежать 4 месяца. Только по моему доктор подвирает. Постараюсь встать скоро. Очень надоело лежать. Встану и поеду в Пулково. <…> Михайлов позвонил мне, что для меня <…> есть комната в гостинице, но я попаду туда не скоро», — реалистично заключала она[1855].
Жизнь без астрономии Н. М. Субботина себе не представляла. Все еще удивляясь отставке Н. М. Штауде, она писала 1 апреля 1956 г.: «Н[ине] М[ихайловне] необходим полный отдыха год, а то и два. Потом ее опять потянет астрономия, с к[ото]рой связана ее жизнь… А науки благороднее, возвышеннее не найти. И в ней служение людям наравне с другими, очень сильными психическими воздействиями. Знаю по себе, что гибель Пулкова отозвалась на мне наравне с гибелью семьи…»[1856]. И действительно, Нина Михайловна сумела подняться с постели и летом 1956 г. съездить в Пулково (и даже не в последний раз). Она останавливалась у М. Н. Неуйминой, получившей там комнату: «Ездила я к Марии Ник[олаевне] в Пулково и брала свою стереотрубу для Солнца. Даже купила темные занавесы на окна и дверь для затемнения, но ветер был убийственный <…>»[1857]. Из дальнейшего, к сожалению, не понятно, удались ли Субботиной наблюдения, но приятно думать, что она исполнила свою мечту и повидала Пулково еще раз.
4 августа 1956 г. ушел из жизни Г. А. Шайн. С грустью Нина Михайловна проводила еще одного друга. «С печалью я узнала о кончине Г. А. Шайна, подробности не знаю, — писала она и вспоминала: — Осенью Шайн был у меня в 1954 году, совсем бодрый казался… привез свои фото туманностей, очень хотел закончить их, строил домик в Мангуше[1858] „для себя и для друзей“. Добрая ему память! Хороший был, заботливый ко мне друг. Помните, он вывез из Симеиза мой труд, который Вы напечатали в Алма-Ата? Это последняя моя печатная работа». И с грустью продолжала: «Сколько материалов набралось для других и лежат, а часть здесь пропала: выкинули во время ремонта, хотя шкаф был заперт — вандалы!»[1859] К сожалению, эта фраза — единственная доступная на сегодняшний день информация о судьбе архива Н. М. Субботиной. Условия в доме, в котором она жила, после передачи его из ведения АН СССР продолжали ухудшаться, что выражалось в невнимательности, неуважении и непонимании научной деятельности и научных интересов и со стороны других постояльцев, и со стороны персонала. Это тяготило Нину Михайловну и приводило к таким инцидентам, как потеря архива.
В 1957 г. Нина Михайловна побывала в «Узком», любимом ею санатории, но лечение там мало помогло. Болела ушибленная спина, совсем ухудшилось зрение. «Сейчас глаза совсем испортились. Больно наблюдать пятна, даже на экране с затемнением, а помните, как было чудесно у Пономарева, в его горизонтальном солнечном телескопе? Чуточку я захватила», — писала она Тихову 16 декабря 1957 г.[1860] «Переживаю теперь всю свою научную жизнь „вольного астронома“, — продолжала она, — и особенно много думаю о кометах: заброшенном участке? в России. А как интересны новые Роланда и Мркоса! — первая, по Орлову, столкнулась с метеором и образовала пыльный аномальный хвост, а комета Мркоса похожа на тип кометы Морхауза 1908 г.? Какой у нее прерывистый хвост!! Что-то сейчас в солнечном пространстве неспокойно!? — размышляла Нина Михайловна. — Куда пропал первый спутник? — сгорел ли он в горячем слое <…>[1861] или его облепили темные космические частицы? Как думаете? У спутника как планеты, имеется своя область тяготения!! Спасибо Вам за книгу — я ее получила и живо вспомнила свою молодость и занятия в Пулкове!»[1862] И завершала свое письмо так: «7 ноября исполнилось мне 80 лет. Получила я 12 телеграмм. Много писем, конфет и Вашу книгу. Спасибо! Пишите о себе!»[1863]
Нину Михайловну не забывали. Ее не только поздравляли с юбилеем. Друзья писали ей, навещали при случае, приносили и присылали книги. Иногда к ней обращались за экспертной оценкой, к чему она относилась не без иронии. «Вот приносили мне для отзыва „Мореходную астрономию для плавсостава“, — писала она Г. А. Тихову 9 октября 1958 г., — с краткой историей астрономии, и видно как мало там дано по истории! — спасибо, что хоть Ньютона не позабыли! Но поступают туда учиться кораблевождению из колхозов и с заводов, а я помню как мне говаривал Костинский, что у них в ЛГУ, был студент даже неграмотный, и Кояловича[1864] тоже студенты обвиняли, что он „нарочно говорит непонятное!“ — помните? А я его понимала даже глухая!..»[1865] В другой раз она рассказывала: «Прислали мне книгу С. В. Орлова[1866], о происхождении комет — видели? Материал до 1953 г. В „Узком“ он просил дописать меня и увлекался кометой Роланда, с ее необычайным хвостом: „никогда, — говорил, — такого длинного вперед от солнца, еще не бывало“. Считал от столкновения с метеоритом, а вот не удалось его исследовать! В книге дана литература: Бредихин, Глазенап и я!! Дожила до классиков!!?!»[1867] Заметим в скобках, что труды Н. М. Субботиной и раньше попадали в списки рекомендуемой литературы по предмету, например в указатель литературы о Солнце на русском языке, составленный С. А. Шорыгиным и опубликованный в качестве приложения к монографии Чарльза Аббота «Солнце»[1868].
Когда в 1959 г. отмечали юбилей Бестужевских Высших женских курсов, Нина Михайловна уже присутствовать на нем не могла. По словам М. Н. Неуйминой: «В 1958 году Нину Михайловну постигает новый удар: от перенапряжения у нее сделался „костыльный“ паралич рук; она почти не может передвигаться даже по своей крошечной комнате, а, главное, она не в состоянии больше держать в руках перо, писать, т. е. общаться с людьми. Мужество и тут не покидает этого изумительного человека. С помощью друзей Нина Михайловна приобретает пишущую машинку и одним здоровым пальцем с трудом выстукивает на ней свои воспоминания, письма»[1869]. Несмотря на физическое отсутствие на юбилее курсов, участники торжества Субботину не забыли. «Ни разу я не попала в Пулково, — писала Нина Михайловна. — Неуймина тоже не выбралась сюда даже на 80 юбилей Бестужевских курсов[1870]. Он был в актовом зале ЛГУ, народу собралось очень много, приезжали делегатки из Москвы и др[угих] городов, навестили меня. Выступала Романская с речью и др[угие]»[1871].
Незадолго до юбилея Бюро Бестужевок, созданное из числа бывших выпускниц курсов, начало собирать материалы для написания истории курсов. Бюро обратилось к Нине Михайловне с просьбой написать воспоминания. Субботина согласилась, взялась за дело, но получалось медленно. 17 февраля 1960 г. она писала в Бюро о своих обстоятельствах, оправдываясь в кажущемся пренебрежении просьбой: «Глубокоуважаемая Наталия Павловна, простите меня что я до сих пор не откликнулась на ваши письма: дело в том, что я расшиблась после работы