Отсутствие сюжета повергло многих критиков в шок. Один из них написал, что ‘за либретто вполне мог сойти список вин’, другой обозвал либретто ‘шпинатом’. Разумеется, были и положительные отклики, приветствовавшие инновации Стайн и Томсона. Издатель Альфред Харкур писал Гертруде: «Тосканини сидел в оркестровом кресле сзади меня… он, казалось, был полностью поглощен представлением и энергично аплодировал».
После выхода Автобиографии и оперы Четверо святых в трех актах личность Гертруды приобрела широкую известность в Америке. Эти два события укрепили ее позицию в глазах американской публики, в первую очередь как американки, а не эмигрантки. Ее имя постоянно фигурировало в американских газетах и журналах, десятки критиков шерстили старые и новые произведения Стайн. Пришла пора лично предстать перед американской публикой, встретиться со старыми друзьями, познакомиться с новой литературной волной и дать бой критикам, никогда ее не видевшим. Почти три десятилетия минуло, как обе женщины покинули родную страну. Но только сейчас Гертруда могла появиться там, появиться как победительница — она добилась gloire, она взошла на пьедестал.
Неизвестно, кто впервые озвучил идею поездки. Вполне возможно, Ван Вехтен — годами он с друзьями уговаривал Стайн посетить Америку, но она отказывалась.
Перед отъездом из Парижа Гертруда Стайн заявила: «Раньше я говорила, что не поеду в Америку, пока не стану настоящей львицей; в то время я, конечно, на самом деле и не думала, что буду таковой. Но сейчас мы едем, и я собираюсь ею стать».
Частный визит отпадал по многим причинам, оставался организованный тур, нечто вроде поездки ‘по приглашению’.
Условия начал отрабатывать Вильям Брэдли. Организация лекционных туров европейских знаменитостей с оплатой была второй стороной его деятельности. Сохранилось письмо-отказ Колстона Ли, руководителя Бюро по организации лекций, от февраля 1933 года и его же согласие спустя 9 месяцев. Разница в ответах объясняется просто: в промежутке вышла в свет Автобиография, готовился к публикации роман Становление американцев, не за горами была и премьера оперы Четверо святых.
Длительная подготовка с участием самого Брэдли, Ван Вехтена, Роджерса, Бернара Фея, переговоры с потенциальными организациями, желавшими услышать новоявленную звезду, привела к консенсусу между организаторами тура и Гертрудой. Особенно старался Бернар Фей, читавший лекции в Америке и обладавший большими связями в научных и университетских сферах страны. В отличие от Брэдли, интересовавшимся только финансовой стороной поездки, Фей пытался обеспечить Гертруде Стайн и моральное удовлетворение. Он, в частности, приложил немало усилий для присвоения Стайн звания почетного доктора Чикагского университета.
Так уж вышло, что Ван Вехтен к моменту приезда своих друзей почти полностью сменил профессию. В начале 30-х годов мексиканский художник Мигуэль Коварубиас подарил ему фотоаппарат. Карл начал усиленно фотографировать, благо среди его знакомых было много знаменитостей. Оказалось, что фотоаппаратом можно было достаточно зарабатывать — в фотографиях нуждались газеты, журналы, книги, реклама и т. п. Узнав о визите Гертруды, Ван Вехтен помчался в Билиньин и сделал серию фоторепортажей. Так что к моменту прибытия знаменитой пары американцы познакомились и с портретом Гертруды и с портретом Элис. Конечно, и саму поездку Ван Вехтен освещал достаточно подробно.
Поддержало визит и издательство Рэндом Хаус, планировавшее к осени 1934 года выпуск книги Гертруды Портреты и молитвы и несколько других.
Не без опаски решились обе женщины на поездку. Соберет ли она полные аудитории, как-то воспримут ее рядовые американцы? К тому же, обе — еврейки, а антисемитизм в те годы, годы депрессии, расцвел со всей силой. У Элис Токлас был дополнительный повод для тревоги — как отнесутся к ‘беглянке’ многочисленные родственники и друзья — ведь Элис уезжала на непродолжительное время, а отсутствовала 26 лет!
Тематику лекций предложила Гертруда. Выступления об изобразительном искусстве, театре, английской литературе, рассуждения о грамматике, включавшие отношение к повторам, временам и т. п., представлялись ей интересными для американской образованной аудитории.
Инициативный Фей предложил подготовить пресс-релиз каждой лекции для распространения среди представителей прессы города, где предполагалось выступление. Он нашел и помощника — 20-летнего студента Гарварда, будущего писателя и издателя Джеймса Лафлина, гостившего летом 1934 года в Европе. Джеймс, земляк Гертруды, работавший с профессором Уайтхедом, пришелся весьма кстати. Месяц потратил Лафлин в Билиньине, переводя, как он выразился, со стайнианского языка на газетный. Оба работали по утрам — Гертруда над составлением очередной лекции, Джеймс — над пресс-релизом. Вспоминая то время, Лафлин отметил динамизм и необычайную, харизматическую личность писательницы.
Все условия обсуждались с Элис Токлас, как более практичной и сметливой в денежных делах. Поток писем по обе стороны океана не прекращался. Вопросы, вопросы, сомнения, сомнения…
Предполагалось, что Гертруда проведет цикл лекций в нескольких университетах и музеях страны. Обе женщины тщательно подготовились к поездке. Токлас занялась обновлением гардероба, включая бесконечное количество перчаток, и через неделю плавания по Атлантическому океану 24 октября 1934 года знаменитая пара прибыла в Нью-Йорк. Уже на корабле их признали, даже предложили обедать за капитанским столиком. А у причала собралась толпа репортеров и друзей. Сойти немедленно на берег гостям не удалось. В фойе французского лайнера Шамплейн Гертруда дала интервью дюжине репортеров из различных газет. Беседа продолжалось около часа, писательница сумела с ходу взять нужный тон, в какой-то степени обескуражив присутствующих своими ответами. К их удивлению, она говорила на нормальном английском языке, коснулась своей биографии и литературной деятельности, отметив, что ее произведения и сама личность подвергались осмеянию, презрению и прочим нападкам. «Почему же вы не пишите, как говорите», — поинтересовался один из присутствующих. «Но я так и делаю, — без задержки парировала Гертруда. — В конце концов, надо научиться читать». Вместо того, чтобы бормотать о помешательстве, она посоветовала читать ее чаще. И добавила, нисколько не смущаясь: «В конце концов, помешанные люди частенько нормальные во всем, за исключением своей собственной разновидности помешательства». Гертруда упомянула, что не собирается ни на кого влиять, никакой школы или тенденции в литературе не придерживается. Литературный материал всегда под боком, объявила она, надо знать, как с ним обращаться.
Описав свой обычный день (поздний подъем и завтрак, прогулку с собакой, занятость сочинительством во второй половине дня и пр.), Гертруда отметила, и довольно остроумно, что не скучает по Нью-Йорку или Америке: «Если вы по уши заняты в Нью-Йорке, вам некогда скучать по Чикаго». Избегала Гертруда и политики. «Она, несомненно, испытывала удовольствие, эта ‘Сивилла Монпарнаса’», — выразился корреспондент газеты Нью-Йорк Таймс. Не меньшее удовольствие испытала и Элис Токлас, которую Гертруда представила как секретаря. ‘Секретарь’, как и положено, держалась в тени, но, по словам корреспондента, «не сводила восхищенных глаз с Гертруды Стайн, умело отражавшей все выпады в свою сторону». Один из спонсоров поездки, ответственный редактор издательства Рэндом Хаус Беннет Серф, писал: «Гертруда управлялась с толпой фотографов и журналистов как истинный мастер, каковым и являлась на самом деле».
Нью-Йорк встретил Стайн огнями в буквальном смысле слова. Имя высвечивалось новостной рекламой на Таймс Сквере бегущей строкой, как бы копируя прием повторения: «Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк, Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк…».
Вся пятерка — обе женщины, Роджерс, Вехтен и Серф, отбившись от репортеров, уехали в город. Серф несколько недель, пока гости были в Нью-Йорке, постоянно сопровождал их.
На следующий день большинство ведущих газет сообщило крупными буквами о появлении Гертруды Стайн, иногда, правда, под странными заголовками, подражающими ее стилю. Но в тексте отдавалась дань блестяще проведенному интервью, а саму писательницу наградили многими эпитетами. Не забыли упомянуть внешний вид и стиль одежды приехавших.
Гостей разместили в отеле Алгоквин. Имея впереди свободную неделю (свободную от лекций, но не от визитов), они знакомились с городом. По уверениям Гертруды, их все узнавали, вплоть до водителей такси. Разве что лифтер в здании, где размещалось издательство Рэндом Хаус, куда они направлялись, не поинтересовавшись их намерением, остановил лифт напротив агентства по найму на работу обслуги. «Этот лифтер, балда, решил, что мы — пара кухарок», — прокомментировала Гертруда.
Не было отбою и от приемов и встреч с известными литераторами.
Организационными вопросами занималась Токлас, хотя предварительно эти обязанности возлагались на Марвина Росса, приятеля Фея. Марвин согласился вести тур по стране, но полностью все запутал, не отвечал вовремя на запросы колледжей, и Элис пришлось прямо на месте устранять возникшие неувязки.
Наступило время первой лекции. Первого ноября, нарядно одевшись (в понимании Гертруды — шелковое платье вместо обычного, простого покроя костюма, туфли, пусть и без каблуков, но не сандалии!), Гертруда нацепила брошь, упрятала текст лекции об искусстве в новый кожаный портфель, и в сопровождении Элис отправилась пешком в Колони Клаб. Там, под эгидой Музея современного искусства, и состоялось первое выступление новой знаменитости.
По договоренности с организаторами тура за лекцию в колледже Гертруде полагалось 100 долларов, в остальных местах —200. Количество присутствующих ограничивалось 500-ми человек.
Журналист Томас Меттьюс дал подробный отчет об одной из лекций. Под ним могло бы подписаться подавляющее большинство присутствующих (лишь незначительная часть покинула выступление, не дождавшись конца) как на этой лекции, так и на всех последующих.