Ну и погодка! Собака хозяина из дома не выпустит…
Наказание Казанове — его собственная безобразная старость.
Об одном банкире можно сказать: на том свете ему придется писать Богу много объяснительных.
И вообще, подозреваю — для многих нынешних «сильных мира сего» существование мира горнего будет настоящим и весьма неприятным сюрпризом…
Узнал, что Ауробиндо многие стали интересоваться, — сразу же оставил его. Узнал, что Кастанедой бредит половина страны, — перестал интересоваться Кастанедой. То же самое с Рерихом! Гордыня? Возможно. Стадо все затопчет, все замутит. Как чувствую топот множества ног за спиной — ухожу…
Вот за Рериха грызутся до сих пор. Куча последователей и «наследников» передралась. Сцепились: «Ты не истинный последователь учителя!» — «А ты истинный?» И бах-бах друг другу по морде… Уже об источнике забыли, выясняют — истинность, неистинность, проверки устраивают, сходки, конференции… Топчутся, как слоны, и трубят, трубят. Как там у Гоголя? Скучно жить на этом свете, господа.
Неофит какой-нибудь проникнется идеей, напитается ею, как губка, и вот бегает с безумными глазами — истину он познал! Схватывается со всеми, да так яростно, так ожесточенно — и святее Папы Римского, — но это по первой, по первой… а так годик пройдет, другой минует (и хорошо, если год продержится) — а то уже месяца через два потух, глазки поугасли, речи потускнели, так, вяловат. Спросишь: «Ну, как там Кришна?» — промямлит что-нибудь в ответ. А потом узнаешь — записался в общество воинствующих безбожников. То-то, взялся телятя с дубом бодаться.
История — ни горяча, ни холодна, ни спокойна и ни тороплива, ни зла и ни добра. Она — равнодушна.
Стоит только русскому человеку начать всерьез относиться к себе и своему делу — становится дурак дураком.
Всегда удивляет, какое внимание уделяется исполнителям. Ах, Ростропович, ох, Ростропович, ах, Гершенсон какой-нибудь… Бетховен, Брамс, Моцарт как бы отходят на второй план, а на первом — исполнитель их музыки. Творцы как бы ни при чем, а Коган на пьедестале. Между тем и Коган, и Ростропович, и Горовец, и им подобные — слуги, слуги на службе великих. Что же, слуги могут быть исполнительны, усердны, смекалисты, могут во всем угождать господам — но остаются слугами, а здесь черт знает что! Все грани стерты, и гудят со всех сторон: гениальный музыкант, гениальный интерпретатор! А что же истинные господа? В тени. Великий Ростропович исполнил вещицу какого-нибудь там композитора Генделя. Гениальный дирижер (все камеры, все юпитеры, все перья на него!) преподнес нам ну из ряда вон выходящую по высоте трактовку маленького, скромненького (по сравнению с тем дирижером) Петра Ильича… Ах, какого? Да и фамилию-то уже позабыли. Важно, что гений исполняет! Так смещаются акценты в этом всемирном балагане масс-медиа, так дергаются ниточки, так происходит незаметненько (поначалу) деформация «массового сознания». А что? Слушают! Поверят. Попросят еще. Глядишь, и Брамса уже забыли, а балаганщик с дирижерской палочкой все пляшет на экране. Время шоуменов!
В трех случаях человек совершенно беспомощен, и с ним можно сделать все, что угодно: таков он во время собственного рождения, собственной свадьбы и собственных похорон.
Обрывок разговора:
«…Это то же самое, что сыграть “Шутку” Баха на тубе».
Сумасшествие — одна и та же мысль в голове.
Старые женщины любят лечиться.
Сатана — великий фокусник! Предлагает взять из двух рук. Не хочешь из левой, хорошо, бери из правой! Капитализм плох? Попробуй что-нибудь социалистическое. Пожалуйста! Дело в том, чтобы не брать у него ни из правой, ни из левой. А это трудно! Он так обставит, что выбора другого как бы и нет, кроме того как у него из рук брать.
Легче всего дьяволу прикинуться святым.
Почти все Отечество занимается повальным воровством с таким пылом и жаром, что просто диву даешься, насколько мы еще богаты, чтобы подобное сегодня выдерживать. Несут всё, выносят всё, одна половина нации ворует, другая страшно тому завидует. Итог закономерен: либо диктатура (как единственная реакция организма, желающего оградить себя от разложения), либо прямой путь поздней Римской империи (разложение уже состоялось). Грустно становится, когда начинаешь понимать — существуют законы, которые действуют неотвратимо. Мы — сегодня. Америка — завтра. А за всем этим Лев Гумилев со своей ухмылочкой: ну-ну, рыпайтесь там, возражайте, выдумывайте, штурмуйте небо — никуда не денетесь, голубчики: все одним закончится. Конец, значит, одному муравейнику и да здравствует другой! А обыватель-то в норку свою все тащит и тащит! Вечно будет тащить, сукин сын!
Жить в пригороде Санкт-Петербурга — значит, почти семь месяцев в году существовать в темени. И в этой темноте, вселенской, неуютной — кое-где далекие огоньки, бледные, проплывающие, точно призраки, в окне вагона. Живешь, как в студне. Едешь в город — темно; едешь обратно — темно, и все какая-то разлагающая, хватающая за самые кости твои промозглость… Вследствие этого — удивительное чувство сиротливости.
Стоишь на платформе — сырость, озноб, ломота, заползающая даже под самую теплую одежду. И серость дня (солнца бывает мало), повсюду унылая черно-белая земля. Ветер пронизывает дома, равнины, постоянно топчется рядом. Иногда он просто невыносим. И так начиная с середины октября, всю осень, зиму и весну почти до мая — нехватка света, избыток слякоти, сырости, ледяной каши под ногами. Такое чувство, что эти пространства забывает Бог; не на чем остановиться глазу — все одно образно и без всякой надежды.
Каково приехать сюда зимой, скажем, из разноцветной Бразилии с ее плясками, карнавалами и сделанными из пороха женщинами?! Какие тут страсти! Запахнуться в воротник и дремать.
Не бывает хороших правительств… Есть правительства плохие и очень плохие.
(Чарльз Буковски)
Если замысел ничтожен — что же тогда удивляться ничтожному результату?
Некоторых судьба спасает только затем, чтобы потом более основательно наказать.
Один из тихих, незаметных и страшных убивцев человеческих — леность. Доводилось видеть, как она убивает.
Стремление к Богу — явление одиночное, тайное, сокровенное… Нельзя идти к нему стройными рядами, да еще и отпечатывая шаг.
Две категории людей видят мир в замечательных красках (в сущности, таким, как он есть) — дети и шизофреники. И если шизофреников признаём больными (в самом деле, ненормально в зрелом возрасте зреть настоящие краски мира), то дети — счастливейшие обладатели незамутненных еще глаз.
Что же с нами со всеми происходит, когда вырастаем? Образуется привычка. Замечено — когда покупаешь цветной телевизор, первый день не можешь от экрана оторваться: все сочно, красочно, божественно. Но вот проходят два, три дня, неделя — и сереют цвета, исчезают краски. Привык. Ужасное явление жизни — привычка. Вот дети восторгаются — там руками взмахивают, где все для нас серо, скучно, обыденно…
Между прочим, Царствие Небесное пророки представили в невероятных по сочности красках, в игре драгоценных камней, которые дают множество оттенков различных цветов, в россыпях рубинов, яхонтов… Один англичанин с большим вкусом писал об этом и отмечал именно значение цвета для горнего мира и отмечал значение (может быть, истинное) драгоценностей для людей.
Нужно иметь в виду постоянно (чтобы постоянно не разочаровываться) — нельзя каждого русского человека судить по Толстому. Нельзя Индию судить по Рамакришне. Девяносто девять процентов всех русских и, разумеется, всех индийцев — люди обыкновенные, со всеми вытекающими страстями, обидами, недостатками, ограниченностью и т. д. и т. п. (а уж индийцы, как люди южные, очень даже со страстями). Но один процент и тянет всю гору, и вся Индия воплощается в нем. Собирает, втягивает в себя лучшее, что есть в Индии, этот один процент, а может, и сотая доля его — от силы десять — двадцать имен на страну. Золото в природе встречается весьма нечасто, иначе потеряло бы цену. Виват Рамакришне, Ауробиндо, Махариши, Тагору, Ганди, Вивекананде, однако на каждого святого — по миллиону бандюг, мерзавцев всех сортов и прочих обитателей, далеких от гималайских вершин. В России так же — всего пять, десять, двадцать имен. Но по ним равняются — а это очень важно! Равняются всегда по вершинам. Не теряя из виду остальные девяносто девять процентов, равняться по вершинам — вот задача.
Люди весь цинизм сводят к одному месту тела человеческого — к его половым органам. Почти все циничные слова и выражения связаны именно с этим местом. И обсмеивают именно интимные, тайные отношения мужчин и женщин. Складывается впечатление — люди боятся тайны (а зарождение жизни, без сомнения, тайна), вот почему такое бравирование, насмешки, попытки низвести таинство до бытового уровня, до примитивного блатного жаргона. Боимся — и изощряемся в мате (боимся, конечно, подсознательно). Очень немногие могут позволить себе говорить об этом без ухмылок, без ерничанья, без пошлости… Боятся — оттого и поносят, изгаляются — кто еще хлеще пройдется (особенно в подростковой среде). Что же касается полового акта — немногие могут воспитать в себе отношение уважительное к таинственнейшему из действ, к сокровеннейшей из мистерий — тем более здесь, в «цивилизации». А ведь так называемые дикари (полинезийцы, амазонские индейцы, бушмены) с невероятным почтением и почитанием относятся именно к соитию, к мужскому и женскому началам. Там, где «цивилизованный» неуч ржет как лошадь, скрывая свой подсознательный страх, «дикарь» проявит трогательную деликатность. Он поклонится с искренней радостью и изумлением, приветствуя животворящий фаллос (символ вечного круговорота жизни) и женское лоно (наш общий приют, наш дом, нашу защиту перед явлением в мир). Вызывает уважение преклоняющийся перед Божьим таинством «дикарь» и жалость — человек «образованный», который без конца готов «острить» насчет того, что бесконечно выше его самого. Вот как раз подобные попытки спрятаться за цинизмом и ругательствами от великого и таинственного делают нас настоящими пигмеями.