Цинизм есть преддверие ада. Самый верный пес Сатаны.
Прелюбопытнейшее зрелище произошло недавно на глазах мира: почтенные свами, садху собрались возле Ганга (старцы с клюками и проч.). И не поделили, кому первому спуститься к реке. На виду у шестисот тысяч собравшихся святые отцы не нашли ничего лучшего, как пырять друг друга этими своими клюками, лупить цепями (веригами), и вообще сотворили такое безобразие, что десятки садху и им подобных оказались в больнице. Вывод каков? Можно, конечно, посмеяться и пройтись по этому поводу, говоря — вот она, святость-то, какова, даже в Индии. Можно горестно повздыхать: нет Бога на земле, раз такие вот отцы и те вверглись в соблазн. Ну, и так далее. Можно улыбнуться на подобных «садху» и сказать себе твердо: «Смотри! Десятилетия праведной жизни идут под откос из-за секунды раздражения. Поэтому еще строже следи за собой, строже неси дозор, знай, как легко скатиться с горы даже без пяти минут святым, разрушить все, что создавалось такими муками. Поэтому всегда имей перед глазами достойный сожаления пример, помни о нем, когда в тебе поднимается зверь раздражения, когда внутри тебя взрывается злоба. Помни — это бродит рядом, оно всегда готово накинуться, впиться в глотку, оно никуда не девается. И поздно будет перебирать четки и бить поклоны Шиве и Кришне, стоит только подпустить это к горлу св о ем у».
P. S.
Рамакришна, конечно же, в драку бы не полез. Махариши бы улыбнулся на это — он всегда улыбался.
Зачастую дело не в людях — дело в бесах, которые в них сидят. Многие служат лишь оболочкой для всякого рода подобной дряни.
Истинного святого никто не знает, но все чувствуют его присутствие.
Нет ничего более инертного, чем человеческое тело. Постоянно приходится подстегивать его бегом, холодом, упражнениями. Стоит замедлить усилия — рассыпается, пухнет, разваливается на глазах.
Возможно, мать Тереза и стала монахиней только потому, что была некрасивой внешне. Возможно, Бог специально допустил ее внешнюю некрасивость, чтобы все усилия сосредоточила эта уважаемая женщина на сострадании и помощи другим.
Если Запад — голова земли, Индия — душа, то Россия, несомненно, ее женское больное сердце. Да-да, именно женское больное сердце.
В нынешнем хаосе есть (как и бывает всегда) сторона, которую можно назвать полезной. Западное общество (Америка) слишком замкнуто на себе, на своем могуществе, на своем Голливуде, и остальной мир для него экзотичен, но второсортен. Напротив, именно сейчас, в разбитой и развороченной переменами стране мы открыты всем ветрам Запада, Востока, Юга — много черного проливается к нам через раскрытые ворота, но вместе с этим жадно впитываем любую культуру, любые веяния, распахиваемся для всего — думаю, плоды такого распахивания (как ядовитые, так и полезные) не заставят себя ждать. По крайней мере, есть шанс набрать поболе плодов полезных, чем отравленных. Разумеется, право выбора зависит от принимающих. Так будем же принимать лучшее.
Проблема России в том, что все ее проблемы неразрешимы.
Вопрос не в том, кто жаждет русскую женщину, вопрос в том, кого выбирает сама русская женщина. Это принципиальное различие. Право выбора всегда у сильного, и никакие южане здесь ни при чем. Захочет — выберет, а не захочет — от ворот поворот. Попробуй-ка возьми нашу своенравную бабу силой! Зульфия покорится воле мужской — с нашей же, у которой постоянно «шлея под хвостом», ни черта не выйдет! Она сама есть воля, сама себе голова.
Женщина есть настоящая ловушка природы. Только возмечтаешь воспарить — тут же природа подсунет тебе ее… и сникаешь, и волочишься… Впрочем, черт всегда хватает за слабое. Власти не хочешь, славы, алкоголя, даже денег? Так вот тебе бабу!
Самое обидное в смерти то, что когда ты умрешь, то никогда больше не узнаешь, что там будет потом, что произойдет дальше со всем миром…
С удовольствием слушаются рассказы людей об их жизни и о реальных событиях в ней. Особенно чудо слушать искренний рассказ человека о любви: каждая подробность ловится, когда он повествует, и завораживает самое безы скусное повествование о настоящей, именно настоящей случившейся жизни. Интересно читать и о том, что на самом деле, по-настоящему происходило с теми или иными людьми… И по сравнению с этим как порой скучна бывает «выдуманная» литература… С такой тоской откладываешь книгу с выдуманными историями, пусть даже и сюжетцем залихватским, и типажами прописанными, и проч.
Видно, настоящее писательское мастерство состоит в том, чтобы выдумку подать с той самой искренностью настоящей жизни… тогда веришь, тогда герои оживают — и сопереживаешь… но настолько трудно и редко это в литературе!
«Титаник» уже поплыл. Империя ушла в прошлое. Впереди — мрак провала, бездна, айсберги. Чего можно ждать от будущего? Аморфное, разваливающееся на куски государство, где все проваливается, и редкие островки — порядочные люди… Все уже пройдено до Тихого океана, и некуда нам идти по земле — началось сжимание, развал, разброд — достойный конец любой державы! И худшее впереди! Дай Господь еще пяток, десяточек лет пожить спокойно, а то вот уже и талибы поджимают с юга, жгут потихоньку пяточки… Этакие Аттилы!
Нет зрелища более грустного, чем стареющая красивая женщина.
Апокалипсис возникает всякий раз, когда умирает кто-нибудь из живущих. Все тогда для умирающего проваливается в бездну, мир теряет прежний смысл — начинается великое преображение. И какая здесь разница — скопом уходим или по одному?
Болезни боятся трех вещей — бега, холода и хорошего настроения. Впрочем, хорошее настроение можно поставить на первое место.
Беда многих в том, что они начинают искать смысл жизни там, где торжествует полная ее бессмыслица.
К сожалению, даже за то, чтобы иметь деньги, приходится платить.
Лозунг над дверями любой школы должен гласить: «Мир — совсем не то, что мы о нем думаем…»
Гоголь на том споткнулся, через что спокойно перешагнули Лесков и Платонов. Кучу ведь панов, чертей, городничих и чичиковых мог изобразить, а праведника — не хватило таланта! А Лесков с Платоновым удивительно легко изобразили — вот тебе «Очарованный странник», вот «Сокровенный человек»…
Жизнь человека есть сознание. Нет сознания — нет жизни.
Все эти завывания насчет невиданного в истории вымирания русского народа издаются из уст людей, не потрудившихся почитать историю, а там сплошь и рядом такие депопуляции — Древняя Греция, Рим… Выработалась генетически нация, устала — и баба просто-напросто не хочет рожать. Не хочет — и все тут. Причины не в экономике и не в политике государственной — одинаково баба рожать уже не желает ни у нас, ни в зажравшейся Европе — и это есть факт.
Уже сорок четыре года, а продолжаю глядеть на жизнь, как баран на новые ворота. Ни черта не понял!
Сунулся в музыкальный магазинчик на «Пушкинской» и ахнул от ужаса. Небольшое пространство забито дисками от пола до потолка — это какая-то борхесовская библиотека, Вселенная со своими разбежавшимися галактиками — я, честное слово, растерялся. Целые созвездия из неведомых мне групп и композиторов, сотни тысяч песен, кантат и опер — а вываливают новые битком набитые ящики — «Пожалте… Не желаете ли Доницетти? А Вебера? А “Пинк Флойд”? А “Прокл Харум”?» Так и сыплют именами — я букашкой раздавленной выполз…
И это чувство вселенской потерянности среди больших и малых звезд возникает во мне постоянно, стоит только заглянуть в такую, как этот магазинчик, музыкальную либо литературную кладовую. Это надо ощутить, пропустить через себя до дрожи, до трепета сердечного и душевного (сакральный ужас испытал однажды в Публичке, когда заблудился между стеллажами, полными старых книг).
В Питере ступи шаг — и отдавишь носок либо композитору, либо баснописцу.
Информация нас раздавит. Она попросту всех нас раздавит!
Пусть всей стране, пусть всему миру будет хорошо, но если мне одному плохо — что мне до мира, что до страны?!
Компьютерный раб. Звучит!
Святослав Рихтер — какой-то инопланетянин, посланный отбывать здесь повинность (или провинность). Удивительнейшим образом проскользил по всей кровавой эпохе, умудрившись ее как бы не заметить, весь в себе, в музыке и в настолько далеких от сталинизма размышлениях, что просто диву даешься. Такое впечатление, что безобразий попросту не замечал (а может, просто досадливо от них отмахивался). Революция, война — а он весь в Гайдне (любил Гайдна). Есть такие люди, которые проходят по натянутой проволоке над нами. Что бы тут ни тряслось — играл себе и играл и ничего, и никого не касался. Поражаюсь подобным эквилибристам. Проскользнул — и обратно на звезды, к таким же, как он, небожителям. Думаю, что с радостью — конечно, домой вернулся! Я с распахнутым ртом его исповедь слушал — такой не раскроется, такой весь в себе, сосредоточен для полета. Ай да немец! И ведь никого не впускал в свою инопланетную душу!