В шестидесятые — семидесятые Всевышний наконец-то посетил Туманный Альбион. Правда, перед этим Америка дала Гленна Миллера, Литл Ричарда и Пресли; без сомнения, ее «черная» (да и «белая») музыка оказала влияние на Леннона и Маккартни. Но такого количества рок-творцов, такого разнообразия музыкальных стилей, направлений, ответвлений не рождалось в то время больше нигде. Английские группы появлялись как грибы, одна другой краше, у нас здесь, в Союзе, голова кругом шла. Уже тогда счет шел на десятки команд только первого эшелона. А за ним ведь маячили эшелоны второй, третий, пятый, десятый, двадцатый. Сколько же было всего, кроме «Битлз»! «Роллинг Стоунз», «Шедоуз», «Кинкс», «Энималз», «Куин», «Пинк Флойд», «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин», «Юрай Хип», «Назарет», «Электрик Лайт Оркестра», «Слэйд», «Свит», «Ти Рекс», «Мидл оф де Роуд», «Манфред Мэнн» «Тен Йиэрс Афтер», «Алан Парсонс», «Ху», Дэвид Боуи, Род Стюарт, Элтон Джон — я и сейчас могу вспоминать и перечислять до бесконечности. Через питерский порт потоком шли все новые, обтянутые пленкой драгоценные конверты. Стоили они немыслимо. Моряки тогда просто обогатились. Однако ребята в тельняшках знали свое дело: зачастую записанные на знаменитых лондонских студиях Эбби-роуд новинки мы держали в руках уже через неделю после их выхода. Казалось, процесс никогда не остановится, это была поистине термоядерная реакция. И ведь у каждого английского бэнда были свои великолепные идеи и песни! Создавались концептуальные альбомы. Менялись составы. Качество звука улучшалось с каждым годом. Шли постоянные эксперименты.
Вслед за остальными свидетельствую: мы просто находились на обочине жизни. Мы чувствовали себя раздавленными. Все наши местечковые попытки внести свой вклад в такое бьющее через край великолепие были жалки и неуклюжи. Честно признаться, нам ничего не оставалось делать — только копировать. Величие западного рока довлело над нами, оно пропитало наши души и плоть. Поэтому, сознательно или бессознательно, все вокруг подражали: «Аквариум» — Дэвиду Боуи, «Машина времени» — «Кисс» (взять хотя бы композицию «Кого ты хотел удивить»), Отряскин — Дэвису, «Кинг Кримсон» и «Йес», вместе взятым. Не стоит сомневаться, и Курехин при всей своей оригинальности подражал. Великолепный Майк Науменко подражал! На что «Песняры» самобытная команда (пожалуй, единственная, за которую отечеству не стыдно), и те подражали — Мулявин в этом сам признавался журналистам. Ничего удивительного — мы (и технически, и музыкально) настолько отстали от англичан, что оставалось только локти кусать. Жалкий питерский андеграунд казался кривым зеркалом той настоящей, небесной рок-жизни.
Впрочем, вся наша доморощенная эстрада тоже никогда не простиралась дальше смеси цыганщины и кабака. Я до сих пор совершенно уверен: мы можем дать миру балет, космос, философию, литературу, но вот в чем безнадежно бездарны, так это в так называемой легкой музыке. Ничего не меняется. Ушла в прошлое великая рок-эпоха, а мы уныло (какой уже десяток лет!) в лучшем случае греемся на ее угольях, в худшем — отбиваем все те же «ламца-дрица ламцаца», называя тюремный блатняк шансоном. И ведь подобное происходит при всей нашей несомненной музыкальной одаренности. Но нельзя сказать, что не было попыток прорыва, пусть безнадежных, пусть изначально обреченных. В те веселые восьмидесятые наиболее продвинутые в Москве и Питере (к ним относился и мой новый друг, гитарист и дворник) жадно хватали идеи и пытались их переосмыслить. Никогда не забуду, какое впечатление на нас с Отряскиным произвели альбомы «Дженезис» «Волшебный трюк», «Герцог» и особенно «Мама». Группа «Йес» с Риком Уэйкманом тоже, несомненно, впечатляла. Так что зуд творчества не давал нам заснуть.
Зуд творчества
Отряскин своими пальцами-коротышами терзал в каморке гитару, я приносил первые тексты. Многие из них он называл «агитками Бедного Демьяна», и действительно, образности в них было маловато, били они в лоб: один из опусов назывался «Свиньи» и изобличал мещанство (нечто подобное, но более удачно изобразил потом Шевчук в своих «Мальчиках-мажорах»). Не скрою, из-под моего пера иногда появлялось и забавное — например, история о сентиментальной горилле, которая встревожила весь зоопарк, полюбив старого дряхлого крокодила. Но настоящей моей гордостью в то время являлись стишки «Карлик Мун» — совершенно безбашенный отрыв про карлика, восседающего на троне посреди космической пустоты:
В созвездье лун, В мерцании бездонных глаз На троне дремлет Карлик Мун.
Андрюхе понравилось, он даже мелодию промурлыкал, но вскоре «Карлик Мун» был забыт, как и десятки других наших совместных творений. Отряскин требовал смысловой изощренности, этакого словесного импрессионизма, а мне больше по душе были простенькие, доходчивые тексты про то, как парень полюбил девчонку или, наоборот, она его полюбила.
Однажды я заглянул в каморку: хозяин куда-то улетучился, а на его кровати сидел и скучал Мурашов. Лехе я напел свою единственную песенку, которую потом, через много лет, записал «Секрет». Песня давно благополучно забыта. Называлось творение «Она так любит…».
Что касается Отряскина, то с ним гораздо больше повезло тексту «Музыка». Как-то я принес бумажку и прочитал:
Какая пустота. Нет музыки, умолкли звуки. Она исчезла — где ее искать? Быть может, вор неведомый, со скуки Украв, решил ее повыгодней продать?
И так далее.
Он посидел, подумал — и сочинил мелодию. Сочинял он забавно: шевелил губами, потряхивал головой, задумывался на пару минут, а затем начинал мучить струны.
Впрочем, как полагается всякому творцу, Отряскин пробовал себя в разных жанрах.
Отряскин и акварель
Неожиданно все стены в его жилище покрылись листами с акварелью: размытые пятна, капли, круги, пирамиды — ни дать ни взять Чюрлёнис. На нескольких картинках небо плакало кровавыми слезами. Некоторые творения были наивны, как и наше тогдашнее желание изменить мир. Некоторые удались. Акварель тем оригинальна, что после первого мазка кисти ничего нельзя исправить. Как получилось, так получилось. Отряскин рисовал и рисовал — и губу прикусывал от усердия. Он трудился и днем и ночью. Какое-то время он казался одержимым. Все остальное забросил. Даже гитару. Мне подарил несколько картинок.
А потом как отрезало.
Отряскин и стихи
Стихи Отряскин любил (надеюсь, и сейчас любит).
Гарсию Лорку он читал с упоением.
Помню в его руках еще какие-то сборнички. К тому же иногда мой друг и сам уходил в «те горы и долины» — совсем недавно в ящике своего стола я разыскал целую стопку его виршей.
Я не отношу себя к ценителям поэзии. Но, по-моему, у друга выходило очень даже неплохо.
Главное, искренне.
Отряскин и столярное ремесло
Что-что, а руки у него всегда были на месте. Состояние дел с музыкальной техникой вызывало отчаяние. Отечественная делалась на оборонных заводах как побочное производство и представляла собой само воплощение халтуры: в ней постоянно что-то трещало, фонило, горело и лопалось. Иностранная баснословно, запредельно, заоблачно дорого стоила. Выхода не оставалось. У какой-то команды Отряскин приобрел самопальный усилитель. Затем, не раздумывая, взялся за молоток и дрель. Вся комната покрылась стружками. В перерывах между беготней в институт, маханием метлой и репетициями он строгал, сколачивал, обтягивал, мазал эпоксидной смолой — и сделал-таки отличные колонки. Правда, до ужаса тяжеленные — как их потом спускали по лестнице, не представляю.
Отряскин и Брежнев
Из-за всех этих передряг с дефицитом техники и инструментов Отряскин более чем критически относился к действительности. Меня все устраивало, а он время от времени поругивал совдепию почем зря. Строгает, бывало, рубанком очередную колонку и ругает.
Как-то он взялся пародировать генсека. Надо сказать, здорово получалось. Однажды пародист позвонил Мурашову и подобным образом что-то прошамкал.
Леха не одобрил такую лихость и сказал:
— Когда-нибудь попадешься.
Но Отряскин не попался.
А Брежнев умер.
«Джунгли»
К магниту липнут металлические опилки. В данном случае опилками явились Игорь Тихомиров и Андрей Мягкоступов. Игорь с Андреем были славными малыми. Как они нашли Отряскина, имею самое смутное представление; кажется, Игорь учился в школе вместе с Мурашовым. А работал он тогда в Учебном театре на Моховой. И Мягкоступов там подвизался монтировщиком сцены. Позднее к нашей компании присоединился барабанщик Назаренко — тоже тамошний обитатель. Ударник все время ходил с одной заботой — отсрочкой от армии. Даже в Москву поехал с челобитной. И оставил нам записку:
Я уезжаю, Всем привет! До скорой встречи. Назарет.
Надо отдать РККА должное: военкомат тогда (как и сейчас) умел добавлять в жизнь огонька.
После того как были сколочены колонки, мы переехали в подвал Учебного театра. С названием группы проблем не возникло — Отряскин недолго чесал в затылке и выдал: «Джунгли». Никто против такого экзотического названия и не возражал.
Первые репетиции
Благодаря тихомировской протекции в распоряжении «Джунглей» оказалась комната, обитая дерматином. Откуда-то появилось электропианино, с грехом пополам мы настроили микрофоны.
Первой песней была «Святой устал». Стихи создал Дима Генералов. Творение впечатляло — нечто вроде блюза с довольно большим гитарным проигрышем.
Святой устал на паперти пророчествовать И с птицами делить последний ужин. Святой устал. Устал от одиночества И от того, что никому не нужен.
Пел Мягкоступов. Надо сказать, и Отряскин в то время уже пробовал голос. Его фальцет мне нравился. Несмотря на то что, вообще-то, мы готовились к танцам, поэтому и набрали всяких тогдашних хитов вроде «Ветерка» (бессмертный шедевр группы «Воскресение»), он взялся за сочинение собственного репертуара. Я, честно говоря, тоже сочинял, но своими легкими песенками, скорее, мог заинтересовать соседей-«секретчиков». Что касается музыки серьезной, на которую не жалко положить будущую жизнь, концепция новоиспеченных «Джунглей» определилась сразу — арт-рок с элементами джаза и классики. Пение допускалось. Не все мне тогда нравилось в этом арт-роке, но ребята были симпатичны, а Отряскин все-таки друг. Конечно, по логике развития стало ясно, что долго я со своими тремя аккордами здесь не задержусь, но об этом как-то не думалось. Тем более в подвальчике мы не скучали. Подруга Игоря, Машка, темпераментная, взрывная девчонка, вн