Но несомненно и то, что Иисус однажды придет на облаке в великой силе и славе. И в тот день «время язычников» покажется нам таким же непродолжительным, каким видел его Христос во дни Своей земной жизни. В том свете, который полностью высветит судьбу не столько народов или царств, сколько каждой человеческой души, история мира станет историей миллиардов отдельных людей. И окажутся козлы по левую сторону, а овцы — по правую.
«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: „Придите благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне“». Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи, когда мы видели Тебя алчущим и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне».
Вот где источник надежды! Значит, все те, кто обнаружит, что их ближним был сам Иисус, принадлежат к числу людей, которые не знают Христа или Его забыли. В противном случае они не задали бы Ему такой вопрос. И все-таки они и есть Его возлюбленные. Тот, в чьем сердце живет любовь, не может не служить Христу. Он может думать, что ненавидит Его, а на деле он посвятил Ему жизнь, ведь Иисус скрывается среди людей, Он прячется под видом бедных, больных, плененных и пришельцев. Многие из тех, кто формально служит Ему, никогда Его не знали, а большинство тех, кто даже имени Его не знает, услышат в последний день слова, которыми откроются для них врата блаженства: «Это Я был теми детьми и рабочими; это Я плакал на больничной койке; Я был тем убийцей, которого ты утешал в камере».
25. Великий четверг
Каждый вечер Иисус возвращался в Вифанию. Он уже испытывал весь ужас предстоящих страданий, мысленно переживал Страсти, удар за ударом, плевок за плевком. Он тащил на Себе эти бревна. Виделся ли Он в последние дни с Матерью? Возможно, у Него не было больше сил удерживать Ее, и Она, наконец, вышла из Своего уединения. Ученики молча наблюдали за Учителем, поддерживая себя Его обещанием: что бы ни случилось, Он скоро вернется, и, как человек, который отлучился ненадолго, постучит в дверь ночью или на рассвете… Да, они будут бодрствовать.
Однажды вечером кто-то из них, должно быть, спросил: «Где Иуда?» А кто-то ответил, что казначей не решается появляться в Вифании после того, что он сказал о нардовом благовонии. Иисус же шел скорее всего последним, согнувшись под тяжестью невидимого Креста, и мысленно видел Своего самого благоразумного ученика, в это мгновение договаривавшегося с победителем о тридцати сребрениках: «Это он нарочно — наверно, сказал им Иисус, — чтобы вы не огорчались».
В последний день перед Страстями, в четверг рано утром Он отправляет Петра и Иоанна в город приготовить пасхальную трапезу. Пасха в тот год приходилась на субботу. Почему же Христос хотел есть ее не накануне, как все иудеи, d днем раньше? Просто Он знал, что на следующий день жертвенным Агнцем станет Он Сам.
У городских ворот двух учеников ждал друг, с которым заранее обо всем договорились. Было условлено, что он будет нести кувшин с водой и по этому знаку его узнают Петр и Иоанн. Этот друг расстелил на втором этаже своего дома ковер, разложил вокруг низкого стола подушки и заклал в Храме ритуального агнца.
Любовь переполняла сердце Иисуса. «Перед праздником Пасхи, — пишет евангелист Иоанн, — Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, возлюбив Своих, сущих в мире, до конца возлюбил их».
Не успев войти, ученики стали оспаривать друг у друга право возлежать рядом с Ним, не сознавая, что это за день, что это за час. Иоанн возлег справа. Человек из Кариота, по-видимому, оказался ближе всех к Иисусу слева, иначе Он не смог бы протянуть ему кусок хлеба, который перед тем обмакнул в блюдо.
— Очень желал я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания.
На плечо, на которое скоро ляжет бревно виселицы, опустилась живая голова Иоанна. Согласно обряду, Иисус благословил первую чашу вина. Но спор возобновился: каждый хотел быть первым. Тогда Он напомнил, что первый среди них должен быть последним:
— А Я посреди вас, как служащий.
И, желая полного уничижения, Он — Творец жизни — умыл им ноги. Умыл ноги и Иуде, и тот не стал противиться. Только Петр упирался, пока Христос не сказал:
— Если не умою тебя, не имеешь части со Мною!
— Господи! — ответил Петр. — Не только ноги мои, но и руки, и голову…
Зловоние души
В другой бы раз Иисус улыбнулся. Наивная и чистая душа Кифы светится, но рядом с Собой Он чувствует нестерпимый запах разложения и духовной смерти. Иисус не сдерживается и вполголоса говорит:
— Вы чисты, но не все. (Но тут же спохватывается). Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу.
Зловоние этой души мучает Христа. Он уже не может его выносить. Остальные одиннадцать ни о чем не догадываются, ничего не понимают.
Возможно, они и недолюбливают своего слишком прижимистого товарища, но, в конце концов, он вправе беречь общие деньги. Он себе на уме, но у каждого свой характер. Иисус больше не в силах скрывать:
— Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Как удар грома, прозвучали эти слова. В комнате, где тринадцать иудеев возлежат вокруг дымящегося блюда, как бы померк свет. Наступает молчание, каждый из них в простоте своей спрашивает себя, проверяя свою совесть, и все говорят Учителю одно и то же: «Не я ли? Нет, не я!» Слева от Христа почти у самого уха раздается дрожащий голос Иуды: «Не я ли, Равви?»
В этом вопросе нет вызова: он действительно еще не знал, он колебался. В самой глубине его существа идет отчаянная борьба, так знакомая многим христианам, когда смертельно раненная душа сражается, зная наперед, что ее ждет поражение. Иуда любил Иисуса, возможно, он все еще любит Его, несмотря на разочарования, горечь, нежелание остаться на стороне побежденного. Тридцать сребреников означают прежде всего его союз с властями, в этом их главная ценность. В любом случае бедняга Иисус обречен. Иуда чувствует, что сдается; но его мучение отнюдь не наигранно, когда он спрашивает: «Не я ли, Равви?» Он один должен услышать очень тихий ответ, который заклеймит его навеки: «Ты сказал».
И вновь Господь открывает им Свою тайну, и в голосе Его звучит мука, потому что только что Он потерял одного из Своих детей, потому что и Иуду Он избрал, хотя и любил, быть может, чуть меньше других; но за эти три года им, наверно, при каких-то обстоятельствах случалось проявлять друг к другу нежность, прощать и принимать прощение.
— Сын Человеческий идет, как написано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше бы этому человеку не родиться.
Последовало тяжкое молчание. Петр знаком попросил Иоанна, лежавшего на груди у Иисуса, узнать: «О ком Он говорит?» Иоанну достаточно было поднять глаза и шевельнуть губами, чтобы Иисус понял его: «Господи, кто это?»
Возможно, Иисус никому другому этого не доверил бы. Но, дойдя до края жизни, на этом последнем привале мог ли Он что-то скрывать от того, чье дыхание ощущал в последний раз (как легка его голова и как тяжел будет крест!). И Он шепчет ему:
— Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам.
Обмакнув хлеб в блюдо, Он подал его Иуде, который сидел по другую Его сторону и, наверное, все слышал. Во всяком случае, он видел, как голова Христа склонилась к голове любимого ученика. В то мгновение «вошел в него сатана». Иуда безумно ревнив; он слишком проницателен, чтобы не видеть, что Иисус всегда держит его на расстоянии, что, если Иоанн любим больше всех, то он, Иуда, — всех менее… Сын Человеческий, которому предстояло еще пройти через муки Страстей, не мог больше выносить рядом с Собой ненависть, внезапно охватившую этого несчастного, ненависть поистине демоническую. Уже не было сил терпеть реальное явственное присутствие сатаны в душе, которая создана была для любви. И Он умоляет Иуду:
— Что делаешь — делай скорее.
Остальные подумали, что Он отправил ею раздать милостыню нищим или купить что-то необходимое к празднику. Иуда, обезумев от ненависти, поднялся. Если Учитель посылает его навстречу судьбе, почему он должен противиться? Ведь его голова ни разу, быть может, не покоилась ни на чьем плече, и сердце Христа никогда не билось у его уха. Он был любим ровно настолько, чтобы ею предательство стало непростительным. Злоба душила его. Иуда открыл дверь и вышел в ночь.
Евхаристия
Даже те апостолы, которые ни о чем не догадывались, почувствовали, что дышать стало легче. Иуда, возможно, оставил дверь приоткрытой. Учитель опустил глаза, и все смотрели на родное лицо, не узнавая его: оно никогда не было одним и тем же, непрестанно менялось под действием неведомых сверхчеловеческих чувств. Он держал в руках кусок хлеба. И, преломив его Своими святыми, пречистыми руками, раздал ученикам и сказал:
— Примите, ядите; сие есть Тело Мое.
И, взяв чашу, благодарив, подал им; и пили из нее все. И сказал им:
— «Это Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая. Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием».
Что поняли те, кто только что причастился Телу и Крови Христа? Сын Человеческий возлежал среди них, и в то же время каждый чувствовал Его внутри себя подобно пламени, которое трепетало и жгло, но и освежало, и доставляло блаженство. Впервые в мире совершилось такое чудо: можно было обладать тем, кого любишь, вобрать его в себя, питаться им, соединиться с его существом, превратиться в его живую любовь.