на свою миссию и власть, поддерживаемые тройным свидетельством Иоанна Крестителя, Св. Писания Самого Отца, — который свидетельствует о Нем переданною в руки Его властью[474]. Для фарисеев галилейских он приводил тексты из Св. Писания или представлял удостоверения, основанные на общем их взгляде на вечные принципы[475]. Но тупой и неразвитый разум переян не мог понять ни любви и свободы, которые лежали в основании учреждения субботы, ни власти Иисуса над субботою, как Господа субботы. Для них нужны были доказательства освязательные, которые бы не выходили из пределов их обыденной жизни[476]. Не считает ли себя каждый вправе, — говорил Иисус, — отвязать и отвести на водопой своего вола или осла в субботу, хотя это представляет больше труда, нежели возложение руки на больную женщину или быть исцеленною чудодейственным словом? Если их субботние правила снисходят к нуждам вола и осла, не должны ли они быть еще снисходительнее к жестокой необходимости этой дочери Авраамовой? Если можно предпринять труд в субботу для того, чтобы сократить часы жажды осла, то не следовало ли Ему без труда положить скорее конец жестокому сатанинскому истязанию, угнетавшему женщину в течение осьмнадцати лет? При таком безответном возражении нечего удивляться, что враги устыдились самих себя, а этот простой, невысокомудрствуюший народ радовался о всех славных делах Его совершаемых для спасения человечества.
Таким образом, Спасителю беспрестанно приходилось освобождать великое первоначальное учреждение Божественной любви от близорукого формализма, от опасных ограничений праздного ума и бестолкового предания. Без всякого сомнения, Он настолько же придавал важности высокой, любвеобильной свободе для покоя, насколько они — неосмысленному бездействию, к которому свели естественный характер этого учреждения. Они были привязаны к религиозной системе, которую предпочитали положительному закону, потому что легче раболепствовать перед буквой, чем проникнуть дух закона, — легче повиноваться множеству внешних правил, нежели разумно и с самопожертвованием уразуметь волю Божию, — легче запутать душу в сети жалких обязанностей, нежели всецело просвещенным сердцем предаться послушанию, — легче быть высокомерным, нежели смиренным духом, — легче быть аскетом и формалистом, нежели сохранить чистоту, любовь, мудрость и свободу среди жизни в мире, — легче быть фарисеем, чем апостолом, — легче признавать самодовольное пустосвятство и систему раввинских обрядов, чем любить Бога всем сердцем, всею силою, всею душою и всею крепостью. Налагая секиру на корень гордого и невежественного почтения к субботам, Иисус подсекал одним разом всю эту «жалкую микрологию», которую они привыкли считать за религию. Свободен ли и в наше время дух сект от этого фарисейского оттенка и не нуждается ли в подобном уроке? Не сочтут ли за оскорбление для себя некоторые из моих читателей эти написанные мною слова, — хотя они представляют не что иное, как объяснения слов Самого Спасителя, как повторение того учения, которое преподавалось Им очень нередко?
В Евангелии рассказан еще один случай подобного восстания против Спасителя за нарушение субботы и, — если считать, что первым было исцеление при Вифезде, вторым — собирание апостолами колосьев, третьим — исцеление сухорукого, четвертым — исцеление слепого при Силоаме, пятым — исцеление разбитой параличом женщины[477], — то это будет по счету шестой[478]. Дошедшее до мономании почитание субботы чаще всего бывало предметом фарисейской полемики, хотя она постоянно оканчивалась жесточайшим их поражением. Таким образом, в одну из суббот, которая была главным днем иудейских угощений, Иисус приглашен был в дом названного в Евангелии фарисейским начальником, — вероятно высокопоставленного лица и, может быть, члена синедриона. Приглашение это походило на те, которые Он получал и прежде не из почтения, а в видах или пустого любопытства, или злостного коварства. Враги наблюдали за Ним зорко в течение всего обеда. Они исполняли обязанности религиозного шпионства с примерным прилежанием. Среди незваных гостей, которые, по восточному обычаю, стояли всегда вокруг комнаты и смотрели на обедающих, в этот день находился человек, страдавший водяной болезнью. Видное место, на которое больной был поставлен, и зоркое наблюдение фарисеев намекало на то, что он был помещен тут с намерением или для того, чтобы Христос выразил свое почтение к субботним предрассудкам, или для того, чтобы умалить славу Его чудодейственной силы при неудаче исцеления слишком застарелой болезни, меньше всех прочих поддающейся лечебным средствам. Это был уже второй достойный презрения случай, при котором бесчувственные народные учителя были готовы из неисходного бедствия страдальцев сделать орудие для испытания или низложения Спасителя. Но Иисус предупредил их и постарался обойти тонкий подкоп ученого и высокопоставленного общества, предложив простой вопрос:
Позволительно ли врачевать в субботу?
Они не хотели сказать «да!» но не смели произнести и «нет!». Если б это было незаконно, то их прямой обязанностью было утверждать это всегда и на всяком месте, не подвергая, насколько от них зависело, бедного страдальца возможности лишиться испытать на себе действие благодатной силы. Если же они не осмеливались отрицать законность, — из страха ли народа, из опасения ли мгновенного опровержения, вследствие ли невольного благоговения к Христу, или непреодолимой гордости, или, допустив с нашей стороны лучшие мотивы, потому что в глубине сердца, если в нем оставалось хоть одно место, не покрытое корой пустых и противорелигиозных предрассудков, они осознавали, что это вполне законно и совершенно справедливо, — то, вследствие их собственных убеждений, они предоставили Иисусу свободу исцелять даже безо всякого спроса. Таким образом, их молчание, на основании их собственных принципов и доказательств, было полным для Него оправданием. Простой вопрос Его и их неспособность отвечать служили окончательным разрешением спора в Его пользу. Он подозвал к себе человека, исцелил и отпустил домой.
Затем, точно так же, как и прежде, Он обратился к их собственным обыденным действиям. Если у кого из вас осел или вол упадет в колодезь, — не тотчас ли вытащит его в субботу? Они знали, что как только допустят возможность совершить подобное дело, то доказательство будет неопровержимо; потому что человек лучше скота, и вытаскивание этого последнего из колодца представляет более тяжкий труд, нежели исцеление человека. Таким образом, их низкий, мелочный замысел окончился полным опровержением, признаться в котором у них недостало великодушия.
Каждый из простых сердцем слушателей считал этот вопрос окончательно решенным, а потому Иисус не удостоил его дальнейших рассуждений и обратил мысли собеседников на другие предметы. Водянка их надутого самодовольства была затруднительнее для излечения, нежели болезнь страдальца, которой они хотели Его уловить. Как только угощение было готово, среди высокопоставленных лиц возник один из тех неприличных споров за первенство, который указывал на слабую и наиболее презренную сторону стремлений человеческой природы. Ничто так явственно не обличало лицемерие фарисейских мнений, как их необузданная гордость и кичливость. Удовольствуемся одним анекдотом. По какому-то случаю царь Янней пригласил разных персидских сатрапов и вместе с ними раввина Симеона Бен Сетага, который, вошедши, сел за столом между царем и царицей. На вопрос о причине такого странного поступка он отвечал, что в книге Иисуса сына Сирахова написано: превозноси мудрость и она превознесет тебя и поставит тебя между властелинами[479].
Евреи в этом периоде заняли у греков и римлян, в отношении обедов, систему триклиний[480], причем главным местом считалась середина центрального места для возлежания. Замечая, что между гостями выходили споры о местничестве[481], Спаситель предложил более мудрое и лучшее правило общественной вежливости, которое заключалось в глубочайшем духовном смирении. Потому что, как в земном обществе надутый, требовательный и высокомерный человек должен приготовиться к множеству грубых столкновений и нередко бывает вынужден уступать место скромной заслуге, — так и в царстве Божием всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится. Гордость, исключительность, самохвальство не имеют места в небесном царстве. Смирение предоставляет единственное средство, которым оно добывается.
Затем Иисус преподал поучение[482], относящееся прямо к слабой стороне характера хозяина. Не роскошь, чванство и угощение с надеждой, что оно будет оплачено тем же, составляют истинные принципы гостеприимства: лучшая награда ожидает милосердие, оказанное бедному, нежели льстивое угощение друзьям и богачам. При приеме друзей я близких нельзя забывать беспомощных и обиженных[483]. Благодеяние из выгоды есть не что иное, как себялюбие, закрытое маской приличия. Может быть, ты получил бы высшее благословение, если бы пригласил остаться человека, одержимого водяной болезнью или если бы все это множество бедных зрителей было в числе твоих гостей.
Вдруг в середине речи Спасителя[484] один из гостей, — вероятно считая Его слова жесткими и неуместными, — вставил свое замечание, которое, при таких обстоятельствах, походило на выдохнувшееся пустословие, с целью рассеять тяжелые впечатления[485]