Но если вы решили, что Иван растерялся и не знал, что делать, то ошибаетесь. Ему в голову пришла замечательная мысль.
Он бегом к бабушке и пожаловался ей.
– Буксир? – возмутилась бабушка. – Я ей покажу буксир! Иди, внучек мой ненаглядный, спокойно отдыхай. А если она сюда заявится, я ей… кое-что скажу. Иди, иди, родименький, отдыхай.
То, что бабушка называла «отдыхом», а ребята называли «бегать», на самом деле было тяжёлой работой.
После такого отдыха ребята домой возвращались высунув языки.
Ни рукой, ни ногой пошевелить не могли.
Однако на этот раз Иван не бегал. Он всё время поглядывал, не появилась ли во дворе Аделаида. То и дело приходили ребята из других домов и расспрашивали его о выступлении по телевидению.
Как Ивану хотелось похвастаться и приврать! Рты бы разинули от зависти и удивления!
Ахнули бы!
Но, кажется, впервые в жизни Иван не врал, и ребята уходили немного разочарованными.
«Все люди как люди живут, – горестно размышлял Иван, – один я несчастный. Заболеть бы, что ли, по-настоящему. Чтоб ни руки, ни ноги не двигались. Нет, чтоб одна-то рука работала бы: есть-то всё равно надо. Лежал бы себе, как суслик раненый, и радио бы целыми днями слушал, а вечером – телевизор к твоим услугам. Благодать!»
На скамейке у подъезда с вязаньем в руках сидела бабушка.
Иван знал, что, если бы даже сам директор школы захотел сейчас пожаловаться на него родителям, бабушка бы его не пустила.
Больше всего на свете она любила внука и за него была готова идти в бой.
И когда перед ней появилась Аделаида, Иван нисколько не испугался, спрятался за поленницу и издали наблюдал.
Бабушка встала.
Вид у неё был воинственный.
«Сейчас она тебе! – торжествующе подумал Иван. – Крокодиловская ты доченька!»
Но что произошло дальше,
этого никто не ожидал
ни Иван,
ни ба
буш
ка.
Глава шестая,в которой бабушка неожиданно становится одним из главных действующих лиц, а Иван Семёнов совершает героический поступок
Аделаида выясняет обстановку
– Добрый вечер, – сказала Аделаида и улыбнулась.
– Вечер добрый, – сквозь зубы проговорила бабушка, – не знаю, как тебя звать-величать.
– Меня зовут Аделаидой.
– Бывает.
Помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
– А где ваш внук? Бегает?
– Может быть. Не твоё это, между прочим, дело.
Опять помолчали, насторожённо разглядывая друг друга, словно собираясь бороться.
– А уроки он сделал? – спросила Аделаида.
– А ты кто такая? – спросила бабушка. – Чего тебе тут надо? Зачем пришла? Думаешь, он без тебя с учёбой этой не справится? Я у него буксир, а не ты. Видала, как он по телевизору выступал?
– Видела, видела! – радостно воскликнула Аделаида. – Замечательно выступал!
– Как настоящий артист. – Бабушка посмотрела на неё с подозрением. – Просто удивительно.
– Ничего удивительного нет, – осторожно возразила Аделаида, – ведь он очень способный. У него только один недостаток. Вот если бы он…
– Нет у него недостатков! – грозно перебила бабушка.
– Один маленький недостаток.
– Нет.
– Малюсенький недостаточек. Совсем малюсенький.
– Допустим, – нахмурившись, сказала бабушка. – Поспать он любит.
– Не в этом беда. Пусть себе спит сколько ему угодно. Плохо то, что очень уж он добрый.
– Это как понимать? – насторожилась бабушка.
– А вот мы решили помочь ему учиться, – стала объяснять Аделаида. – Другой бы на его месте сразу бы согласился: помогайте, пожалуйста, тратьте на меня силы и время! Правда? А он не такой. Ему неудобно беспокоить людей. Он добрый. Вот он от меня и бегает.
– Золотце ты моё! – Бабушка всплеснула руками. – Ненаглядная ты моя! Идём, милая, я тебя вареньем накормлю. Оно у меня восьми сортов: клубничное, земляничное, малиновое, брусника с яблоками, крыжовник…
Бабушка и Аделаида скрылись в подъезде.
«Что делать? – испуганно подумал Иван, ничего не понимая. – Враг проник в мой дом. Что делать?»
В голове проносилось решение за решением. А если убежать в другой город? Поступить на работу, стать в вечерней школе отличником, потом – знаменитым человеком?
«Пусть без меня живут, – с болью в сердце думал Иван, – пусть скучают, пусть грустят, пусть слёзки льют».
Он так живо представил себе эту безрадостную картину, что сам чуть не разревелся.
«Нет, нельзя уезжать, – передумал он, – жалко всех. Да и поймают. Сядет Егорушкин на свой мотоцикл и догонит».
Иван обречённо побрёл домой.
На кухне бабушка и Аделаида пили чай. Весь стол был уставлен банками с вареньем.
– А мы уже по третьему стаканчику! – весело сообщила бабушка. – Налить тебе, миленький?
Сидел Иван, без всякого удовольствия пил чай стакан за стаканом, заедая это дело ложками варенья всех сортов, ждал, когда Аделаида заговорит о буксире и прочем, ёрзал на табуретке.
А они разговаривали о варенье.
«Нарочно это она! – думал Иван про Аделаиду. – Любит людей мучить. Но я сбегу! Пусть только заикнётся! Больше тогда она меня и не увидит!»
Допили чай, унесли банки в кладовку.
– Можно ему проводить меня? – спросила Аделаида.
– Конечно, конечно! Какой может быть разговор? – согласилась бабушка. – Он у меня такой вежливый, такой вежливый! Иди, иди, Ванечка…
УО
Иван был согласен на любой позор, даже на то, чтобы его дразнили женихом, лишь бы увести Аделаиду из дома.
Они вышли на улицу.
Бабушка долго махала им вслед рукой. Аделаида оборачивалась и махала ей в ответ.
– Хорошая у тебя бабушка, – сказала она, – только балует тебя очень.
– Зачем приходила?
– Выяснить обстановку.
– Какую обстановку?
– Узнать, в каких условиях ты живёшь, – объяснила Аделаида, – как тебя воспитывают.
– Ну и что выяснила?
– Всё. Теперь я знаю, что ты бабушкин сынок. Нянчится она с тобой. Придётся тебе её с собой в армию брать. Ты ведь даже просыпаться сам не умеешь.
– Врёшь! – неуверенным голосом крикнул Иван.
– Не вру. Это я бабушке немного наврала. Из-за тебя. По телевизору ты выступил ужасно. Я краснела. Стыдно было. Очень стыдно.
– Без тебя знаю, – буркнул Иван; краешком глаза он поглядывал по сторонам: не видит ли кто-нибудь из ребят, что он гуляет с девочкой?
– В результате, – продолжала она, – я сделала важное открытие. Я поняла, что ты, может быть, УО.
– УО? – предчувствуя недоброе, переспросил Иван. – А это что такое?
– УО – значит умственно отсталый.
– Чего-чего? – почти крикнул Иван.
– Ты, может быть, умственно отсталый ребёнок. Тебя надо перевести в специальную школу.
Иван остановился, вытаращил глаза, и долго с его губ срывались не слова, а какие-то непонятные отрывочные звуки. Еле-еле овладев собой, он спросил:
– В специальную школу?
– Конечно, – спокойно отозвалась Аделаида. – Тебе же будет лучше. Всё будет в порядке. Ведь почему с тобой мучаются? Потому что считают тебя нормальным ребёнком. А ты УО. Умственно отсталый.
– Неправда! – жалобно крикнул Иван. – Я умный! Я сообразительный! Я умственно умный!
– Не кричи. Подумай обо всём спокойно. Вот тебе задание: или ты выучишь сегодня уроки, или я завтра сообщаю всем, что ты УО. До свиданья.
Очень грустное занятие
– Крокодиловская ты дочь! – вслед ей прошептал Иван. – В зоопарк тебя посадить надо! В клетку! За решётку! Тухлой капустой тебя кормить надо!
Аделаида обернулась и помахала ему рукой.
– Сама ты УО, – шептал Иван, демонстративно засунув руки в карманы, – это тебя в крокодильскую школу посадить надо!
Долго он стоял на одном месте. Было ему до того грустно, что хоть плачь на виду у всех. Он даже кулаками погрозил кому-то.
И побрёл домой, опустив свою большую многострадальную голову.
Кажется, впервые он призадумался над своей жизнью очень серьёзно. А когда ты совершил немало проступков, занятие это – думать о своей жизни очень серьёзно – очень грустное занятие.
Вместо того чтобы по привычке всех ругать, а себя жалеть от всего сердца, он шептал:
– Бабушкин сынок… УО… Умственно отсталый… Специальная школа… А почему? Потому что я не люблю учиться? Ну и что? Если я таким родился? Вот если бы я не мог учиться, тогда другое дело. А я могу, но не люблю. Ведь мне ничего не стоит стать отличником. Стоит только захотеть.
Эх, обидно-то как! Дураком бы обозвала, лодырем, двоечником, балбесом, тунеядцем в клеточку, второгодником полосатым, ещё как-нибудь, а то – УО, умственно, видите ли, отсталый.
Эти слова звенели у него в ушах. Он даже головой потряс, чтобы они вылетели, – не помогло.
Очень грустное это занятие – думать о своей жизни очень серьёзно.
Дома Иван сел на кухне и молчал.
– Что с тобой? Что это такое с тобой? – обеспокоенно спрашивала бабушка. – Заболел? Намыкался? Ложись-ка спать, ненаглядненький.
А Иван представил себе, что придёт он завтра в школу, уроки опять не приготовлены, опять его ругать будут, явится Аделаида, крикнет своим крокодильским голосом:
– УО! УО! УО!
Соберётся общешкольная линейка, и все хором крикнут:
– УО! УО! УО!
Анна Антоновна скомандует:
– Семёнов, в специальную школу вон отсюда!
А у подъезда стоит машина «скорой помощи». Посадят в неё Ивана и увезут…
– Я, бабушка, уроки делать буду, – почти со слезами прошептал Иван. – Пожалей меня, бабушка!
– Жалею, золотце ты моё, изо всех сил жалею! Была бы моя воля, я бы вовсе уроки в младших классах запретила. Пусть старшие мучаются. Хочешь курочки?
– Нет, – со вздохом отказался Иван. – Буду уроки учить. Потом уж поем. – «Если, конечно, жив останусь», – мысленно добавил он.
Ну что ж… Сел Иван, достал из портфеля тетрадки, учебники, ручку.
Вздохнул.
Подрёмывать начал.