В прошлом году поиском дров занимались вместе, но в последнее время Лэрри стал ходить один. И Эмили была рада этому, поскольку у нее появилось время для отдыха. Не то чтобы она не могла присесть, когда он был дома, но при нем девушка никогда не могла спокойно подумать или почитать, не ощущая неловкости. Эмили пристрастилась к чтению по вечерам. Иногда это были рассказы в еженедельнике для женщин «Лейдис Уикли» или истории в «Ред Леттер», которые она покупала во время еженедельных поездок в город и к тете Мэри. А в последнее время она начала все чаще заглядывать в черную книжечку.
В этой книжке было пятьдесят восемь страниц, и на каждой помещались отрывки из прозы или поэзии, а в некоторых отрывках было всего две строки. Но с тайной гордостью девушка запомнила наизусть более половины этой книги; она цитировала их про себя слово в слово каждый раз, когда она считала, что их смысл подходит к данному случаю. Как, например, в данный момент, когда распарывала жакет, который купила в магазине подержанных вещей в Феллберне, тот самый, который вызвал столько шуму. Он был сшит из хорошего материала, и Эмили решила, что может сделать из него юбку и жилет с рукавами. Строка, пришедшая сейчас ей в голову, была одной из самых коротких и звучала так: «Язык - это платье мысли». Это было сказано кем-то по фамилии Джонсон. Возможно, она не использует ее в том смысле, который имел в виду человек, написавший ее, но девушка всегда обнаруживала, что, когда брала в руки иглу, ее мысли прояснялись, становились более мудрыми, и она сожалела, что не может выразить словами хотя бы некоторые из них. Когда она пытается передать их языком, они застревают в горле, или если она их все же высказывает, то выражается очень примитивным стилем, не тем, в который хотела бы «одеть» свои мысли.
Была еще одна причина того, почему Эмили радовалась, оставаясь одна. Тогда она могла поговорить с котенком. Девушка назвала его Тиддлс. Очень часто, когда она обращалась к нему, он мяукал в ответ, и Эмили могла поклясться, что он понимает каждое сказанное ею слово.
Она наклонилась, подняла котенка с каменной плиты у очага и посадила рядом с собой на скамью.
— Вот так, и о чем мы будем говорить сегодня? В «Ред Леттер» начали печатать интересный рассказ, но я очень надеюсь, что он не будет слишком длинным, каким был предыдущий. О, все эти несчастья, которые произошли с бедной девушкой. И я так и не узнала, чем все кончилось, потому что пропустила одну неделю. Помнишь, это было тогда, когда у меня жутко болел зуб?
Эмили любила побыть одна; ей еще хотелось немного поразмыслить о последствиях того, что случится, если подозрения, которые нервировали ее, окажутся правильными. Она перестала гладить котенка, когда почувствовала, как покрылась испариной.
Котенок мяукнул, требуя внимания, потом свернулся клубочком и замурлыкал. Дрова в очаге вспыхнули и затрещали. Ворона закаркала на трубе, а Дейзи, словно отвечала ей, замычала в коровнике. Эмили, схватив ножницы, начала распарывать швы жакета.
Когда она услышала стук в дверь, ножницы замерли в ее руке. Никто не стучался в эту дверь в течение всего времени, что они жили здесь. Неужели... Нет, нет! Только не он. Ой, будет убийство. Слава Богу, что Лэрри отсутствует. Девушка взяла жакет с колен и отложила его. Затем, сделав глубокий вдох, она пошла к двери и открыла. В следующее мгновение Эмили вскрикнула:
— Папа! О, папа! Папа! — Она кинулась на шею коренастому краснолицему мужчине, стоявшему на ступеньке, а он крепко прижал ее к себе, не говоря ни слова.
Девушка втащила его в комнату и закрыла дверь. Отец и повзрослевшая дочь посмотрели друг на друга на расстоянии вытянутых рук, а потом снова обнялись. Теперь она одновременно смеялась, плакала и пыталась говорить:
— О, папа! Папа! Откуда ты взялся? О, я так рада видеть тебя! О, папа! — Она погладила его шершавые щеки и, плача и заикаясь, сказала: — Я так рада тебя видеть. Я... я не поменяю этот момент и на тысячу фунтов. Ни за что!
— Как поживаешь, девочка?
— Я? О, я живу хорошо, папа, все в порядке. Надо же! Я только вчера вечером вспоминала о тебе. Я подумала, куда же ты запропастился. Это уже не одна, а полторы поездки. Прошло уже больше двух лет. Ой, да садись же. Давай твое пальто. Сейчас я налью тебе что-нибудь выпить.
Эмили повесила его пальто на спинку стула и положила туда же шапку, потом повернулась к нему, смеясь сквозь слезы, и воскликнула:
— Я сказала, что дам тебе выпить, но это всего-навсего чай.
— Чай - это здорово, девочка.
Но она не спешила готовить чай, а стояла и смотрела на отца, а он смотрел на нее. Затем Эмили снова кинулась к нему, но теперь смех не пробивался сквозь ее слезы, а плакала она не как девочка или даже юная девушка, а как взрослая женщина. И отец понял это, когда нежно обнимал ее.
Когда Джон Кеннеди видел дочь в последний раз, она все еще казалась ребенком, но ребенком, полным жизни и веселья; а теперь, два с половиной года спустя, Эмили была рядом с ним, но настолько изменившаяся, что он с трудом узнавал ее. Она оставила детство позади, она больше не напоминала неоперившегося птенца, а ведь ей было всего восемнадцать. Но она все еще была хорошенькой. О да, она была хорошенькой, больше чем хорошенькой. Он отстранил ее от себя и сказал взволнованным голосом:
— Успокойся, девочка, успокойся.
А она, опустив голову, пробормотала:
— Да, папа, да...
Эмили подала ему еду - холодное мясо, квашеную капусту, свежий хлеб и яблочный пирог. А он рассказал, как накануне вернулся домой и обнаружил, что Элис Бротон и ее выводок убрались, а дом как после побоища. Элис быстренько сбежала с другим жильцом, узнав, что его корабль скоро прибудет. Потом отец рассказал, как метался в надежде найти ее и Люси у Мак-Гиллби, но только услышал от миссис Гэнтри, живущей поблизости, странную историю о том, что произошло. Вчера поздно вечером он приехал к ее тетушке Мэри. И вот теперь он здесь.
Эмили в свою очередь рассказала ему, что Люси повезло и она находится в лечебном санатории в Сент-Леонардсе, где подружилась с некоей леди по фамилии Райс, чьи родственники живут в Гастингсе и приглашают ее в свой дом и, похоже, очень хорошо к ней относятся. Она достала письма Люси и смотрела, как отец их читает, кивая, но не комментируя ничего, пока он не прочитал последнее. Потом, взглянув на Эмили, он сказал:
— Вам не надо было разлучаться.
— Но это для ее же блага, папа. Ей было плохо, очень плохо. Посмотри. — Девушка взяла одно из писем. — Она пишет, что почти не кашляет и ест как лошадь.
— Да, она пишет это. Но она также пишет, что очень скучает по тебе и хотела бы, чтобы ты была рядом. — Отец отодвинул от себя пустую тарелку и, продолжая глядеть на дочь, спросил: — Почему ты не уезжаешь, девочка?
Эмили подошла к очагу, подложила дров и передвинула на полке чайник, прежде чем ответить:
— Что сделано, то сделано, папа. В жизни случаются вещи, с которыми трудно бороться. Будто все заранее предрешено.
Джон Кеннеди смотрел в спину дочери. Да, это правда, девочка ушла навсегда, а сейчас с ним говорила женщина.
— Он хорошо к тебе относится?
— Да. О да. — Она выпрямилась и вернулась к столу.
— Как он воспринял переезд сюда из большого дома?
— Ужасно.
— Да уж, этого следовало ожидать. А почему вы не поженились?
— По-моему, это вполне понятно, не так ли?
— Я не понимаю.
— Если тетя Мэри рассказала тебе всю эту историю, то ты должен знать, что он в течение семи лет думал, что женат, а затем обнаружил, что все не так. Поэтому вполне естественно, что он категорически против женитьбы, потому что откуда знать, не замужем ли я.
— Не говори глупости, девочка.
— Я не говорю глупости, папа. Сеп... мистер Мак-Гиллби - он хотел жениться на мне.
— Сеп Мак-Гиллби? Он! Да он был почти в моем возрасте!
— Да, я знаю, папа. Но он мне нравился. Я имею в виду, что просто нравился, как я теперь поняла. Я не любила его, ничего подобного. Но тогда я этого не понимала. Во всяком случае, я обещала выйти за него замуж сразу же, как мне исполнится семнадцать лет.
— Господи, ну и дела!
— Да, я обещала. Однако, учитывая то, что было тогда и что я переживаю теперь, я сомневаюсь, что я осталась бы с ним. Я вполне могла уйти оттуда и появиться здесь и... выйти замуж за Лэрри. И это было бы вторым ударом для него.
— Все это чушь. Но подумать только, что Сеп Мак-Гиллби надеялся, что ты выйдешь за него замуж, когда тело его жены едва остыло! Ему повезло, что он умер, не то я бы вышиб ему мозги, вернувшись из плавания!
Эмили не сказала ему: «Человек, с которым я живу сейчас, почти в том же возрасте». Но с глубоким чувством ностальгии, проявившимся в ее голосе, она спросила:
— Как там теперь? Все, как раньше?
— Наверное. Ты ведь была там больше, с тех пор как я видел все перед отъездом.
— Но не номер 6 на Пайлот-Плейс. Ах! Мне нравился тот дом. Мне больно думать, что он теперь принадлежит Джесси Блэкмор.
— Да нет, он не принадлежит ей, девочка. Я узнал об этом от миссис Гэнтри. Она там даже не появляется, насколько я понял.
— Нет? — Ее лицо просияло. — Тогда кому же он отошел?
— Племяннику. Оказалось, что миссис Мак-Гиллби оставила дом мистеру Мак-Гиллби только до его смерти, а в случае его смерти дом переходил ее племяннику. Этот парень живет в Уэстоу и, как я понял из рассказов, сам неплохо устроен.
— Ничего себе! Тогда кто же живет в доме?
— Он сдан кому-то в аренду. Она не сказала кому.
— Как здорово! Кому угодно, только не ей. Потому что я всегда чувствовала... ну, будто я сойду с ума, если дом будет принадлежать этой женщине. — Эмили посмотрела в сторону окна и мечтательно проговорила: — Я содержала дом в чистоте и порядке; можно было спокойно есть мясо на заднем дворе. Я скоблила отдельно каждый камешек по пятницам и отдраивала ступеньку перед задней дверью. Правда, никто этого не видел, кроме Сепа, когда он возвращался другой дорогой.