«Я ошиблась предками. Я искала спасения среди убийц».
Я выяснила, что вдова Ричарда Элен Райт, с которой я часто встречалась в Аккре у супругов Жену, была литературным агентом в Париже, и совершила невозможное – раздобыла ее адрес. Я хотела, чтобы она прочла рукопись, высказала свое мнение и, если оно окажется положительным, подыскала издателя.
Но мечты оставались мечтами: мне было так страшно, что я не сделала ровным счетом ни-че-го.
Мариама Ба как-то сказала, что никогда не опубликовала бы «Такое длинное письмо», если бы родители, работавшие в Nouvelles Editions africaines, не забрали у нее рукопись. Я совершенно уверена, что «Херемахонон» тоже не вышел бы в свет, не вмешайся в дело Станислас Адотеви. В издательстве Кристиана Буржуа «10/18» Станислас вел серию «Другие голоса» и влюбился в мой роман.
Именно тогда я получила официальное письмо в одном из тех коричневых крафтовых конвертов, которых привыкла опасаться, зная, что они не сулили ничего хорошего. После получения первого началась моя африканская карьера, второе послание «отправило» меня в Виннебу, третье – очень важное – пригласило вернуться в Гану, что привело к катастрофическим последствиям. Четвертое прислали из Французского сотрудничества, в нем сообщалось, что министерство в Париже одобрило мою кандидатуру для работы в лицее имени Гастона Берже в Каолаке, в районе Сине-Салум. Приступить к работе следовало пятого января. Первым позывом было отказаться: не хотелось расставаться с Мохаммедом и длить череду бесконечной смены места жительства. Я думала: «Нельзя, чтобы дети снова потеряли друзей и были вынуждены отказываться от своих привычек». В то же время я не могла не оценить, что мне предложили зарплату втрое выше той, которую я получала. Мохаммед и друзья-марокканцы приложили все усилия, чтобы отговорить меня, говорили, что Каолак – жуткая дыра, описывали, сколько там мух и как часто люди болеют всякими болезнями, а уж о том, что это самое жаркое место, знают все вокруг! Средняя температура днем и ночью составляет сорок пять градусов, а от фтористой воды у детей чернеют зубы.
Ирландка Энн сокрушалась из-за несправедливости жизни и все время повторяла: «Ну почему, почему в Каолак отправляют не меня?»
Кончилось тем, что Мохаммед одолжил у брата Мансура грузовик, погрузил в кузов вещи, посадил в кабину меня с детьми, и мы отправились в путь – нам предстояло проехать 456 километров. День едва занялся, городок еще спал, и на сердце у меня было тяжело. Первые зеленщики вывозили тележки на окутанный туманом мост Федерба.
Я не знала, что готовит мне будущее, но почему-то думала: «Это мое последнее африканское путешествие…»
Вскоре после полудня мы прибыли на место, и я пришла в ужас. Мухи были повсюду, они садились на губы и щеки, лезли в глаза и ноздри. Жара стояла немыслимая, одежда пропиталась потом и липла к коже. Служба размещения предоставила в мое распоряжение анфиладу темных душных комнат над дибитерией, заведением, где готовили и продавали мясо на гриле. Начальная школа, куда я записала девочек, располагалась в нескольких сборных домиках, и Сильви сразу заявила, что ноги ее там не будет. «Никогда!»
А потом нас приятно удивил жареный цыпленок с картошкой в «Отель де Пари». Сидевшие за соседним столиком француженки начали разговор с комплимента моим дочерям:
«Боже, какие хорошенькие! Ваши? – после чего пересели за наш столик, чтобы вместе выпить кофе. Обе были врачами и работали во Всемирной организации здравоохранения. – Увидите, здесь все не так уж и плохо! – успокаивали они меня. – Дакар близко, до гамбийской столицы – Батерста – рукой подать, это очень милый город и порт. Район солончаков тоже интересен, а к жаре привыкнете!»
Однако на моем крестном пути была последняя станция. Поужинав, мы ушли в номер, где Мохаммед лег на кровать, собираясь заняться со мной любовью, и сообщил небрежным тоном, что на следующей неделе женится. Что?! Я решила, что ослышалась. Мне что, на роду написано снова и снова переживать одну и ту же сцену?! Моя бурная реакция заставила Мохаммеда оправдываться: «Послушай, между нами ничего не изменится! Я женюсь на Рашиде, чтобы угодить Мансуру, семье. Я ничего к ней не чувствую, но мы заведем детей. Она родит много мальчиков».
Его цинизм оскорблял не только меня, но и женщину, на которой он собирался жениться. В одиннадцать вечера я выбросила Мохаммеда на лестничную площадку. Это был последний раз, когда я плакала из-за мужчины.
Вскоре заботы совсем иной природы вытеснили из головы «ненужные» мысли.
На следующий день я проснулась без намека на предчувствие. Низкое тяжелое небо давило на голову, мухи не отставали, но я повела детей в школу, по дороге как могла утешала их, после чего отправилась на работу в длинное унылое здание лицея. Большинство преподавателей оказались африканцами (в лицее Шарля де Голля расклад был совсем иной!). Трое белых сидели за столиком, один из них кинулся ко мне, как только я появилась.
«Ты – Мариз? Я Ричард», – сообщил он с сильным акцентом.
Это был дружок Энн, которого она сочла нужным предупредить о моем приезде в Каолак. Загорелый, с огромными светло-карими глазами, он был невероятно хорош собой. Скажу честно: меня изумило, что этот молодой незнакомец сразу обратился ко мне на «ты», потом я решила, что Ричард, как все англофоны, путается во французских местоимениях, и не поняла, что он поступил так намеренно. Ричард изменил мою жизнь, увез меня в Европу, откуда мы переехали в Гваделупу, а позже в Америку. Он осторожно и деликатно помог мне расстаться с детьми, когда подошло время, снова пойти учиться и – главное! – начать писательскую карьеру.
Африка наконец-то покорится, ей будет вольготно в закоулках моего воображения, и она станет строительным материалом для моих многочисленных сочинений.