Ее раздражали грязные носки, которые, снимая, он швырял под стулья. И то, что, возвращаясь с работы, муж садился перед телевизором и часами щелкал пультом, бездумно перескакивая с программы на программу. И в постели всегда начинал одинаково: те же слова, те же движения… И долго брился по утрам, занимая ванную; и норовил командовать Алей, как солдатом; и вечно, как ей казалось, успевал схватить и съесть с общего блюда лучший кусок, пока она, со своей склонностью к эстетизму во всем, разглаживала какой-нибудь замявшийся уголок на скатерти или в погоне за симметрией переставляла солонку… Альбина попробовала жаловаться маме, но та только посмеялась над ней и, нежно поцеловав, покинула дочку ради каких-то дел быстрее, чем собиралась.
Конечно, были и хорошие минуты, дни, даже недели, однако чем дальше, тем больше Альбина чувствовала разочарование, невольно сравнивая впечатления, ежедневно приносимые браком, с захватывающим дух сумасшествием, владевшим ею в начале любви.
Ни упоение, ни апатия не помешали ей легко поступить в Медицинский вуз и сделаться примерной студенткой. Точно так же и погоня за похвальной успеваемостью не стала препятствием для новой любви. Счастливец учился на одном с ней курсе и был хорошеньким и добродушным, как ангел.
Роман начался в патанатомическом отделении. Стоял теплый май, окна анатомички на первом этаже были распахнуты настежь, и студенты Педагогического института, расположившегося с Медицинским по соседству, проходя мимо, забегали во дворик морга, чтобы бросить в зиявшие проемы окон полные любопытства и ужаса взгляды. Там, в зловещей глубине, на длинном столе, как на эшафоте, безучастный ко всему, лежал серо-бледный проформалиненный человечий остов, волей судьбы не преданный земле или огню, а ставший учебным пособием.
Будущие педагоги, едва взглянув, шарахались от этого зрелища, торопясь заменить болезненное впечатление на более жизнеутверждающие, а будущие медики сидели на столах, в двух метрах от экспоната, равнодушно болтали ногами, отхлебывая кофе из термосов и жуя бутерброды. У них был перерыв.
Ангел сел возле Али, уставясь на ее профиль, на руку с обручальным кольцом, держащую слоеный пирожок. Она лениво повернула голову и замерла с недожеванным куском во рту: вдруг с замиранием сердца почувствовала, что ее накрывает новой волной… Вскоре Аля собрала свои вещи и переехала от мужа к возлюбленному.
Их счастье длилось долго. Ее устраивал гражданский брак. Новый избранник ничем не напоминал своего предшественника, и этим особенно восхищал Алю. Он ловил каждое ее слово и с благодушным легкомыслием во всем с ней соглашался. Года полтора ей это нравилось. Потом начались жестокие ссоры. Но главное, примирения, возвращавшие покой их союзу, уже не приносили прежнего восторга, когда-то так переполнявшего душу. Размолвки происходили все чаще и чаще, семейные же радости становились все более скучными… Наконец Аля снова собрала вещи и вернулась к родителям.
Следующая полоса ее жизни заполнилась ожиданием и поиском. Вихрем пронеслись пара новых романов. Поначалу и они казались захватывающими. Но чувство новизны притуплялось быстро, радость испарялась, а то, что оказывалось сухим остатком, не имело смысла сохранять. Да и накала эмоций такого, какие довелось ей испытать в первой и второй любовной истории, уже не выпадало. Поклонники роились возле, не иссякая, предложения поступали бесперебойно. Только Аля-то знала теперь, чего хочет: привлекала лишь отчаянная любовь, ее ни с чем не сравнимое начальное, сладкое сумасшествие.
Однако новое безумие не приходило. И она ждала.
Годы студенчества остались позади. Аля училась в аспирантуре, писала кандидатскую по ревматологии. Она по-прежнему любила профессиональные слова, но уже не заходилась так от загадочной содержательности звучных слоговых сочетаний. Интерес к специальности поддерживался больше заманчивостью научных лабиринтов, встречавшихся в ее профессии на каждом шагу. А еще обожанием, которое расточали ей клинические больные. Всякий раз, когда она входила к своим подопечным в белоснежном коротком халатике, свежая и ясная, слишком ослепительная для унылой больничной палаты, ее появление вызывало благоговейный восторг пациентов. Она не была с ними приторно ласковой, держалась товарищески-суховато, но общение как бы на равных и абсолютная самоуверенность, ставшая частью профессионального стиля, оказывались неотразимо убедительны.
Какое-то время наука и врачевание приносили Альбине почти полное удовлетворение. Однако, защитив диссертацию и выдержав конкурс на престижную должность менеджера в солидной медицинской компании, она вдруг почувствовала привычность, даже банальность профессиональных успехов. Пустота изголодавшихся по любви души и плоти заставила ее на мгновение остановиться, замереть и оглянуться по сторонам. Она всегда получала то, что хотела, главное – нужно было определиться.
И Аля увидела своего нового героя, увидела совсем близко и затрепетала от предчувствия любви.
На первый и на второй, и на третий взгляд очередной избранник превосходил предыдущих, удивительным образом сочетая моральную силу и уверенность первого мужа с тактом и уважительным отношением второго.
Герой был так хорош, что, когда его впервые представляли на утренней летучке и он улыбнулся, пленительно и скромно, у Али зарябило в глазах от его очевидных и подразумеваемых достоинств.
– А это, господа энд товарищи, – осклабился главврач, – наш новый коллега, Андрей Сергеевич Ширский, прошу любить да жаловать. – Главный выдержал многозначительную паузу, гордясь приобретением. – Доктор широкого профиля… Так что оправдывает, так сказать, свою фамилию, хе-хе… Будущей, так сказать, формации врач… Кандидат наук… ну, это понятно, других и не берем, – пробормотал автоматически. – По основной специальности – хирург, стажировался в Германии… Суперспециалист! Что еще? Практиковал в качестве семейного врача – вот это для нас особенно важно. Диагност экстра-класса! – подчеркнул, снова учтиво склонившись.
Потом погрузился в кресло, а новый красавец доктор держал ответную речь, краткую, но достойную. Речь эта обнаружила основательность оратора, его обаяние, чувство юмора и легкую, почти декоративную застенчивость. «Чуть-чуть, то, что надо», – подумала Аля, оценив трогательное смущение в глазах и внезапный туманный румянец на мужественном лице. Она залюбовалась Ширским, забывая о привычном профессионализме, требующем совершенно другого внимания на планерках. С нежным интересом всматривалась в красивое лицо доктора и уже предвидела новую полосу в своей жизни. И, как всегда, ее совершенно не тревожила гипотетическая безответность чувства: в ее случае этого быть не могло. Ну просто не могло этого быть – и всё!
Конечно, Аля не ошиблась: любовь явилась взаимная и стремительная. Не прошло и двух месяцев, как она поселилась у Андрея, почти уверенная, что это навсегда, что она нашла наконец своего мужчину. Его тоже устраивал гражданский брак: незадолго до их знакомства он развелся с женой и не торопился украсить паспорт новой записью.
Теперь семейные будни выглядели точь-в-точь как праздники. Аля гордилась и восхищалась Андреем. Он умел совсем незаметно внести в их быт спланированность и комфорт, в то же время разделяя ее потребность в фантазии. Собственно, быта в унылом, обременительном смысле у них не водилось. Первый муж был занудой, второй разгильдяем – а в новом союзе царила гармония.
Они совпадали практически во всем. Обоих обуревала жажда разнообразия: они стремились в театры, на выставки, в клубы, равно любили энергичное воодушевление спортивных занятий, интимные вечеринки и веселые компании. Но главным для Али оставалось то, что ее сердце вздрагивало и счастливо билось всякий раз, когда она видела Андрея. Восторг любви не иссякал, сказка не кончалась.
Между тем в медицинском центре под названием «Эскулап» на прием к удивительному доктору Ширскому заструилась нескончаемая очередь пациентов. И он врачевал их недуги с серьезностью профессионала, энтузиазмом оптимиста и самоотверженностью хорошего человека. Запись к нему время от времени приходилось замораживать, так как страждущих оказывалось запредельно много. Девушки-регистраторши привычно объясняли взволнованным больным, что в их учреждении трудится много других высокопрофессиональных врачей, но слава Ширского распространялась как эпидемия, и поток желающих быть принятыми именно Андреем Сергеевичем нарастал.
Иногда Андрей возвращался домой совсем усталым, сразу валился в постель. Обычно, поспав часа полтора, вскакивал веселый, посветлевший, и они с Алей проводили вместе чудесный вечер. Но бывало и так, что просил не будить, проваливался до утра. Тогда Аля только тихо целовала своего бога и, в общем-то, даже рада была побыть одна: почитать, помокнуть дольше обычного в ванне, расслабиться у телевизора.
Лишь изредка она испытывала досаду. Особенно если вечером или в выходной ее неотразимый Андрей, потирая руки в предвкушении профессиональных озарений, уединялся не с ней, а с историями болезней, ультразвуковыми снимками, кардиограммами, заключениями специалистов и результатами анализов. Не замечая времени, Ширский самозабвенно чах над этими грудами, рассматривая, прикидывая, записывая, роясь в публикациях и находя, а Альбина должна была коротать часы, а то и дни в одиночку. Тогда она не чувствовала себя врачом: медицина отнимала у нее любимого и была виновата перед ней.
Но не только работа отвлекала Андрея от Али. Незримой, но плотной тенью между ними стояла его бывшая жена. В сущности, – считала Аля, – это нелепость. Ну, пожили люди вместе, не сошлись в чем-то или надоели друг другу – ничего страшного, бывает. Ну, расстались – обычное дело. Только зачем же уже после развода тянуть и тянуть какие-то странные отношения, зачем давать повод думать, что не все еще кончено?! У Натальи то одно, то другое, она без всяких церемоний звонит Андрюше на мобильный, словно в службу спасения. А Андрей-то теперь не ее, он Алин! Но сердобольный доктор хоть и ворчит, однако бросает после этих звонков и Алю, и все дела, сдвигает планы – и несется соколом к покинутой супруге.