на уроке, ноги — на парту, и еще, прикинь, музыку врубил без наушников! Так его папаня ее до инфаркта довел, прямо из школы в больницу забрали, а пока там лежала — ее чуть с работы не выгнали «за некорректное обращение с учащимися». Это она высказала придурку все, что о нем думает. Но я б так вообще его убила, а она орала только. Тогда и директора чуть из школы не поперли. Еле отстояли. Помнишь?
Я помню эту историю. Не во всех подробностях — у меня тогда как раз развод происходил, так что было не до прочих проблем. Но помню, что дети приносили письма в защиту директора (каждый класс писал отдельно), и я их подписывала, будучи уверенной, что директор у нас — хороший и терять его нельзя.
— Вот после этого все на Женьку наплевали. Пусть делает, что хочет — здоровье дороже, охота была связываться! А Ромка-то — уже не в школе, ему никто ничего не сделает. Вот и дал ему по морде. А тот — качается, силы — как у бугая, Ромке в ответ вмазал. Они сцепились. А мы, что, смотреть должны? Мы — за Ромку вступились!
Ксюша помолчала.
— Ну, и?
— А что — «ну и»? Знаешь, самое интересное, этот Женька не таким уж гадом оказался, как мы думали. Когда разборки у директора начались, даже сказал, что сам виноват, потому что первый начал. То ли и вправду перевоспитался, то ли притворяется. Да какая разница? Все равно, все на ушах теперь стоят.
И вот теперь мне предстояло объяснение с учительницей. Похоже, придется доказывать, что моя дочь — не хулиганка, по которой плачет исправительная колония, а — нормальный подросток, жаждущий справедливого устройства мира. Что-то часто от меня в последнее время стали требовать подтверждения нормальности моих детей. Я-то все понимаю, но со стороны педколлектива, пожалуй, наша семейка выглядит далеко не лучшим образом.
Варвара рассказала об инциденте чуть ли не с сочувствием. Видно, всех, и учителей в том числе, изрядно допек мальчик Женя из 10-го «В». Почему-то мне показалось, что в голосе учительницы промелькнуло что-то, похожее на удовлетворение. Что ж, учителя — тоже люди, и никакие человеческие эмоции им не чужды.
— Женин отец — человек, обладающий большими деньгами, а главное — связями, при большой амбициозности и скандальном характере. Речь даже не о том, пострадал или нет его мальчик, речь о том, что ПОСМЕЛИ связаться с ним, неважно, что — дети. И теперь он жаждет крови, требует как минимум отчисления из школы всех участников драки.
— Но это же несерьезно! Да, драка — не метод решения конфликтов, но, насколько я знаю, никаких телесных повреждений не было ни у кого, и у Жени — тоже. Исключая синяки, конечно. Тем более что такое у нас — в первый раз.
— Да знаю я, знаю. И все мы знаем. Но мы уже имели печальный опыт общения с Силкиным три года назад. Могу вам обещать, что нервы и нам, и вам, и детям еще помотают основательно. Так что — готовьтесь.
Утро было великолепным. Я вообще обожаю вечер пятницы и утро субботы. С пятницей — понятно всем, кто каждое утро бежит на работу и отсиживает там положенные девять часов (часы работы плюс обеденный перерыв), возвращаясь домой, чтобы приготовить ужин, накормить голодное семейство, убрать после этого действа на кухне и, успев провернуть минимальный набор необходимых дел (типа проверки уроков, достирывания, доглаживания того, что не успела постирать и погладить в выходные, но что срочно требуется на завтра), свалиться для восстановления сил к следующему рабочему дню.
Вечер пятницы означает, что завтра (и послезавтра!!!) тебе не надо вскакивать по звонку будильника в полшестого, а можно спать (о, роскошь!) до семи (дольше — нельзя, а то дети в уютной тишине благополучно продрыхнут до четвертого или пятого урока. А там уже в школу и идти-то незачем!).
Вечер пятницы означает, что впереди у тебя два дня, в которые ты не будешь видеть осточертевших физиономий своих коллег, тупо выполнять распоряжения начальства, а вольна провести это время по своему усмотрению. Правда, гениальный классик заключил когда-то, что свобода — есть осознанная необходимость. Но всегда же лучше, если степень этой необходимости для себя определяешь ты сама, верно ведь?
Как-то мы в своем рабочем коллективе провели тест, выуженный из какой-то популярной книжонки по психологии. Тест был полусерьезный-полушутливый, вопросов было около трех десятков, ответы варьировались в самом широчайшем диапазоне. И только на единственный вопрос ответы были абсолютно единодушны. Вопрос был: «Ваш любимый день недели». Ответ: «Вечер пятницы».
Ну, а субботнее утро замечательно уже тем, что, почти выспавшись до семи часов утра и вытолкав детей, наконец-то, в школу, ты остаешься одна дома! О, это восхитительное состояние одиночества, то есть покоя и свободы! Дома — тишина, никто не кричит, никто ничего не требует ни друг от друга, ни от меня! Блаженство!
Вдоволь наблаженствовавшись за чашечкой кофе и очередным детективом, я справедливо заключила, что отдых — отдыхом, но пора и честь знать. То есть сбегать на базар, потом заняться кухней, стиркой, ну, и далее — как обычно.
А вообще — надо уметь радоваться жизни, любой малости. Вон, как одна моя подруга, Анюта Короткина. У нее трое детей (чуть меньше, чем у меня, но если вы обзавелись вторым, то дальше — ребенком больше, ребенком меньше — особой роли для состояния вашей нервной системы уже не играет) и вечно где-то пропадающий муж. Старший сынуля постоянно вляпывается в какие-нибудь неприятности, причем разбитые окна и подожженные соседские двери сменились драками с последующими приводами в милицию и прочими подобными удовольствиями. А еще у Анютки есть дочка, родившая в шестнадцать лет ей внучку, и восемнадцатилетний зять. Все они живут вместе, в одной квартире, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Любой другой просто рехнулся бы, поварившись в таком котле недельку-другую. Но Анюта не унывает нисколько, и первые ее слова при встрече всегда звучат одинаково: «Хорошо-то как!»
Представляете? Семь часов утра. Вы, еще не проснулись толком, несчастная, бредете на работу в сырых предрассветных сумерках, мечтая только о том, чтобы послать все к черту, прилечь под ближайшим кустиком и проспать сутки-другие. И встречаете подругу, которая, сияя вам навстречу ослепительной улыбкой, вместо «Привет», с чувством выдыхает: «Хорошо-то как!»
— Что — хорошо? Холодно (мокро, грязно, рано, спать хочется, и вообще — все ужасно плохо)!
— Зато воздух какой!
Это правда. В нашем суперпромышленном городе разве что в семь утра можно глотнуть относительно свежего воздуха.
Поскольку Лорд уже не тихо поскуливал, а достаточно ясно лаял под дверью (хоть ты и хозяйка, но совести у тебя — никакой! Я вот сделаю сейчас прямо здесь лужу, и попробуй мне хоть слово сказать — я честно предупредил!), я быстренько влезла в джинсы, куртку, накинула на пса поводок, и мы рванули на улицу. Вылетели из подъезда, но до ближайшего столба добежать не успели. Лордик, как неразумный щеночек, присел на задние лапы. Под ним растекалась огромная лужа, а на морде воцарилось выражение прямо-таки неземного счастья. Бедная моя псина! Это сколько ж она терпела! Вот уж кому утро выходного дня явно не в радость. Придется реабилитировать себя в звании любимой хозяйки длительной прогулкой по излюбленному маршруту.
Дело в том, что недалеко от нашего дома протекает речка. Самая настоящая речка, на городских картах именуемая Большой Мокрянкой. Старожилы района утверждают, что когда-то она действительно была большой и чистой, и вся окрестная ребятня с мая по октябрь буквально не вылезала из нее. Речушка в метр глубиной, прогревалась мгновенно, дно — из чистого песочка. Даже рыба там какая-то водилась. Фантастика! Сказка! Мечта!
Годы шли, город, словно монстр, благополучно расползался во все стороны, захватывая и загаживая донельзя все новые территории. Речушка продолжала бежать, возможно, из последних силенок, по прежнему руслу. Но теперь это была не речка, а просто широкий ручей, не более полутора метров в ширину, дно представляло собой свалку из отходов человеческого быта: вместо песочка сквозь все еще прозрачную воду просматривались автомобильные покрышки, драная обувь, кастрюли, поломанные стулья и прочая, прочая, прочая…
С одной стороны, где город щетинился многоэтажками, речушку окаймляли саморасплодившиеся гаражи, благо, машины уже сто лет как перестали быть роскошью для обычного люда. По другую сторону речушки, носящей теперь приятное название «Вонючка», был шикарный пустырь — любимое место всех собачников. Великолепный бурьян лихо разросся у воды, кое-где — выше человеческого роста, и создавалась полная иллюзия прогулки на дикой природе. Единственное, что требовалось — поднапрячься и не замечать терриконов мусора, невесть каким образом вырастающих посреди пышного разнотравья (интересное дело, в каждом доме — мусоропровод, кому ж не лень систематически натаскивать сюда весь этот хлам, создавая у себя под носом мило пахнущую свалку?). Но при известной тренировке зрения и обоняния можно гулять с собакой по тропинке, протоптанной вдоль весело журчащей речки, и любоваться зарослями пижмы, хвоща и великолепнейшего репейника. Главное — можно со спокойной душой отпускать Лорда с поводка — ни одна здравомыслящая мамаша не поведет ребенка гулять на свалку, пусть даже и поросшую дикой травой, никто своим истошным визгом не напугает до полусмерти мою миролюбивую собаку. Лордик разомнет лапы, я вдоволь налюбуюсь цветочками (опять же, такие прогулки можно позволить себе только в выходной день), прежде чем, вернувшись домой, впрячься в дневную карусель.
Лордик мирно трусил по тропинке, я, в самом благодушном состоянии, шла следом. С той стороны речушки появилась соответствующая нам парочка. Мужчина в спортивном костюме, но с явно неспортивным брюшком размера этак шестьдесят шестого, выгуливал пекинеса. Терпеть не могу пекинесов. То есть мы с Лордом их терпеть не можем. Какие-то они ненастоящие собаки. И, на удивление, буквально все обладают страшно вздорным характером.