А какой уютной стала казаться кухня после того, как тот же Вениамин (на этот раз — под моим руководством) извлек из самого дальнего угла антресолей и повесил на стену часы с кукушкой! Мои обожаемые часы с кукушкой, осмеянные, как показатель моего плебейского вкуса, и упрятанные куда подальше бывшим супругом еще лет двадцать тому назад. И каким чудом я про них вспомнила?!
Дети, правда, увидев раритет, дружно фыркнули: «Ну — полный отстой!», но я здраво рассудила, что если Вениамин имеет виды на мою дочь, ссориться со мной, а тем паче — критиковать мои, может, и отстойные, вкусы — ему не с руки. Поэтому его вполне можно использовать в качестве рабочих рук, умеющих обращаться с молотком и электродрелью (дрель пришлось просить у соседей. Решено: на Новый год, а если не получится, то уж на 8 Марта — точно, подарю себе наконец электродрель!).
И теперь каждые полчаса кукушка выскакивала из своего домика и хорошо поставленным голосом четко произносила положенное ей «ку-ку». Первые несколько раз Лорд вздрагивал, как от петард за окном, и испуганно тявкал. А потом, видимо, сообразил, что прямой опасности новые звуки не несут, и перестал обращать на них внимание.
— Знаете, вы будете смеяться, но я в детстве мечтал как раз вот о таком моменте: сумерки, громко тикают часы, и именно — с кукушкой, закипает чайник. И очень-очень спокойно… Смешно, да?
— Почему?
— Ну, мальчишкам положено о подвигах мечтать, о космосе, о Северном полюсе…
— Веня, а давайте позовем вот тех двух оболтусов и спросим, мечтают ли они о Северном полюсе. Или, хотя бы, — о подвигах.
— О настоящих мечтах никто не рассказывает. Тем более — мальчики. Скажут, что мечтают о каких-то материальных предметах, компьютере новом, например. А то, что глубже в душе — не покажут никому.
— Ох, Веня, боюсь, что глубже-то ничего и нету. Что все мечты и ограничиваются компьютерными прибамбасами. Так, а вам чего-то такого — особенного — хотелось?
— Да, конечно. Наверное. Но еще мне хотелось жить в маленьком домике с палисадником, чтобы из окон — желтый свет, внутри — круглый стол со скатертью, на столе — лампа с зеленым абажуром. Почему-то, именно — с зеленым. А на стене — часы с боем. Или с кукушкой. И — кот с собакой.
— У вас что-то подобное в детстве было?
— Нет, конечно. Наверное, в книжке какой-то картинка была. Вот и запомнилась. Мы всегда жили в обычной городской квартире. И мама старалась, чтобы квартира выглядела, как она говорит, «модерново»: обстановка — согласно последней моде, везде — порядок, все блестит. И все — чужое какое-то, холодноватое. Вот у вас — очень тепло в доме.
Это потому, что порядка и в помине нет. А через день — прямо как в горячих точках планеты — от локальных до крупномасштабных конфликтов.
— Веня, а что у вас там дома? Вы с мамой связались?
— Вы меня уже прогоняете?
— Да нет, конечно, не прогоняю.
Попробовала бы я его прогнать. То, что прощается своим родителям (а своим родителям прощается все) или супругу, никогда не простится теще или свекрови. То есть даже если формально отношения с родственниками противоположной стороны выглядят великолепно, любая незначительная обида запоминается и припоминается годами. А — значительная?
Нет, поскольку я — потенциальная теща, я должна держать свои слова и поведение под жестким контролем. А жаль. Как легко было болтать с Вениамином, пока он не закрутил отношения с Лерой. Взвешивай теперь каждое слово! На своего ребенка я могу как угодно рявкнуть, а чужой — обидится. И Надолго. Это ж надо было так испортить отношения! Мало мне в последнее время неприятностей, одна Крыса чего стоит!..
— Какая крыса?
— Что?
— Вы говорите: «крыса».
— А, это я вслух уже… Да это — Тошкина классная. Очень неприятно.
— Знаете, а я вот подумал — я знаю, как с ней надо говорить. Если придется, конечно. Хотя, надо бы поговорить в любом случае, чтобы она ребенка в покое оставила. Второй класс — слишком еще рано для конфликтов с учителями. Антошка вон уже в школу идти не хочет, видно же по нему. А дальше? Если ее не остановить — еще хуже будет.
— Ну, и как ее останавливать? — Я вспомнила свой визит к этой раскрашенной мадемуазели, и меня передернуло.
— Не волнуйтесь. Если она считает себя защищенной благодаря папе и связям, используем это. Обычная психология. Должно сработать.
— Что?
— Подобное притягивается к подобному.
— Вы это чем?
— Не думайте об этом пока. Все будет нормально.
Да, хорошо тебе говорить: «не думайте»! Не тебя же касается. А Антошку придется переводить в другую школу. А то, действительно, изломает ребенку психику, мало ему и так досталось! Он уход папеньки тяжелее всех пережил, до сих пор еще, наверное, мучается из-за этого, не зря ж бегает к нему. А тут еще и в школе неприятности! Вот закончим полугодие, чуть-чуть осталось, и перейдем в другую школу, где нас никто не знает. Чуть-чуть потерпеть…
— Вы кто будете? — капризный голосок показался знакомым.
Вениамин освоился у нас настолько, что открыл дверь сам.
— С кем имею честь?
Ничего себе! Он что, Чехова начитался? Кому ж можно адресовать подобное приветствие в наше-то время? Да и Веня, хоть и вежлив, но в подобных речевых оборотах замечен до сих пор не был.
Ага. А вот и она. Крыса. В дверях стоит и Вениамина разглядывает. А тот тоже хорош — встал напротив и не делает приглашающего жеста. Ответа ожидает. Пора вмешиваться. Как ее там зовут?
— Здравствуйте, Элеонора Павловна! Проходите, пожалуйста.
— Ах, так это вы — Антошин классный руководитель? Очень хорошо. Я давно собирался с вами встретиться. — Вениамин чуть посторонился и повел рукой: проходите, мол, в комнату.
Пока мадемуазель, осторожно переступая тощенькими ножками на высоченных каблуках, протискивалась в коридор, Вениамин повернулся в мою сторону и с ослепительной улыбкой изрек:
— Жанна, дорогая, если дети в комнате, попроси их выйти. Я думаю, им лучше не присутствовать при разговоре родителей с педагогом. Мало ли какие вопросы могут быть подняты для рассмотрения.
Столбняк напал не только на меня. Элеонора — девушка, насколько я помню, активная. В прошлую нашу встречу она попросту не дала мне возможности и слово сказать, обрывая мои жалкие попытки своими выпадами. Сейчас она просто не успела начать нападение (не с мирными же целями она явилась) и так и застыла с открытым ротиком и вытаращенными глазенками. Я выглядела, наверное, ничуть не лучше. Зато Вениамин, в джинсах и старенькой Вовкиной футболке, держался с достоинством английского аристократа. Почему — английского? А кто его знает! Просто, в моем представлении, наибольшим снобизмом обладают сливки именно этой нации. Заговори сейчас Веня по-английски, это показалось бы вполне уместным.
— Жанночка, пожалуйста, иди в комнату, я сейчас провожу туда и Элеонору Павловну, — и Вениамин достаточно ощутимо подпихнул меня.
Получив импульс, я, согласно законам физики, двинулась в заданном направлении, перешагнула через развалившегося на весь коридор Лорда (слава Богу — не растянулась, а то — хороша была бы картина), благополучно достигла залы и плюхнулась в кресло.
— Ма-ам, — Вовка, оторвался от компьютера, — ты чего? Проснись!
В коридоре происходил процесс преодоления препятствий. Точнее — препятствия. Ширина помещения — метр с копейками. Наша комнатная собачка в лежащем состоянии занимает пространство, что называется, «от стенки — до стенки». Сдвинуть с места тушку животного, если оно не пожелает подняться, не по силам никому. Вот как сейчас. Псина не то что убраться с дороги — головы поднять не пожелала. Оно и замечательно — что было бы, если бы Лордик решил поприветствовать новую гостью? А так умный пес, почувствовав, наверное, отсутствие симпатии у хозяев, продемонстрировал солидарность доступным ему способом — полным игнорированием.
А теперь представьте, что вам нужно переступить через лежащую незнакомую кавказскую овчарку, внимательно на вас поглядывающую и на всякий случай чуть приподнявшую верхнюю губу: пес еще не рычит, но клыки видны во всей красе. Визжать, да и вообще повышать голос — нельзя: мало ли как среагирует это животное, говорят, их раздражают резкие звуки.
— Давайте руку и осторожненько переступайте. Не бойтесь, собака вас не тронет. Смелее, — Вениамин был сама галантность.
Вовка, естественно, не мог пропустить подобной сцены. Он пристроился в дверях и с интересом глазел на то, как Крыса, зажмурившись, с осторожностью цапли, переступает через валяющегося Лорда, а Вениамин уговаривает ее:
— Большие собаки очень своенравны, поэтому с прохода он все равно не уйдет. Так что вам придется набраться смелости. Поднимайте ножку, так, шагайте, а теперь — другую. Вот и молодец.
Элеонора Павловна решилась открыть глаза.
— Здрасьте! — ехидно сказала Вовкина физиономия.
— Володя, — строго обратился к нему Вениамин, — я очень прошу тебя некоторое время побыть в другой комнате. Нам нужно побеседовать с Элеонорой Павловной. Тебе не трудно будет дать нам такую возможность?
— Да всегда пожал-ста. Вениамин Львович, может быть, вам пока чай приготовить?
— Да, пожалуйста, если тебя не затруднит.
Театр абсурда. Они что, издеваются?
— Вениамин Львович, вы не видели, куда я положила «Афоризмы» Шопенгауэра? Мне тезисы составлять нужно, а я никак книгу не найду. Здрасьте, — снисходительно-вежливый кивок в сторону учительницы.
— Ксюшенька, давай попозже? Займись пока другим, а потом вместе поищем.
— Хорошо, — очаровательная улыбка, и Ксюхина мордашка скрылась за дверью.
Они явно издеваются!
Судя по всему, Элеонора была ошарашена ничуть не меньше меня. Вначале — стресс от «полосы препятствий», потом — какие-то странные дети, не говоря уж о непонятно откуда взявшемся Вениамине Львовиче. Вряд ли ее подружка имела о нем сведения.
— Элеонора Павловна, я очень рад, что вы нашли время для того, чтобы зайти к нам в гости, — Вениамин инициативы из своих рук не выпускал.