Так чем же ты недовольна? Да нет, я довольна. Просто паршиво на душе. Дети вон растут стремительно. Лера — выросла уже. Вначале уйдет она. Скоро — Вовка и Ксюша. А там — и до Антошки недалеко. И останусь я одна. Совершенно. Дама с собачкой. Нет, это — нормально, это хорошо. У детей должна быть своя счастливая жизнь. Что ж у меня такое ощущение, что все меня бросают? А это просто комплекс. У всех брошенных женщин обязаны быть комплексы. Чем ты лучше других? У тебя вот — «комплекс брошенности». Ну и что? Живут же все как-то. После войны, вообще, вон, целое поколение одиноких женщин — что? Прожило жизнь? Как? Кто сказал, что счастливо? Не может одиночество быть счастливым. А кто сказал, что для спасения от одиночества обязательно нужен мужик? Глупости. Нужен близкий человек. Просто близкий по духу человек. Дети? Нет. Для детей я — мама. То есть — администрация. Да и разница возрастов, разница проблем. Подруга? Нет. Подруга — не выход. У каждого своя жизнь. И, пообщавшись, каждый уходит к себе. К своему одиночеству. Выход — жить вместе. С кем ты можешь жить вместе, так, чтобы проблемы — одни, образ жизни — один, тепло — общее? Правильно — с мужчиной. Или — развивай в себе самодостаточность и не скули по пустякам.
Вон — снег за окном. Наконец-то снег. Давно пора. А то — Новый год не за горами, а все тепло и тепло. Это хорошо, что тепло. Для меня — хорошо, а все ждут — не дождутся снега. Как можно любить зиму? Зима — это холод. Мало, что ли, холода в жизни? А что лучше — весна, что ли? Когда ты никому не нужна, тебе всегда холодно. И весной, и летом. Вот и вся тебе — самодостаточность.
— Жанна Валерьевна, а вы почему — одна, в темноте?
— Снег идет.
— Да, красиво.
Спросить его, что ли, насчет их с Лерой отношений? А как спросишь? И что изменится? Оставила детей без отца, а теперь в их личную жизнь лезть собираешься? Хотя — это не я оставила, это он оставил. Но, по большому счету — все равно — я виновата. Еще один вечный комплекс.
— Вы недовольны, что так получилось? Я дурака свалял?
— Почему недовольна?
— Ну я же вижу.
— Да нет, все хорошо. Спасибо вам. Просто снег идет.
— Снег — это хорошо. Это начало нового. Я в детстве думал, что когда выпадет первый снег, старая жизнь заканчивается, а начинается новая, интересная.
— И начиналась?
— Нет, конечно. Но я до сих пор люблю смотреть, как падает снег.
— Веня, вам поэтом надо было быть.
— Какой там из меня поэт…
— Я вот еще что спросить хочу… А как вы смогли… — понимаете, вы, вроде такой застенчивый, совершенно не высокомерный, — как у вас получилось так…
— Сыграть?
— Перевоплотиться.
— А знаете, сколько я тренировался? Только не смейтесь. Я целый сценарий придумал, чтобы нигде не сорвалось. А потом ходил и про себя роль репетировал. Разные варианты, чтобы наверняка. Даже интересно. А здорово вышло, правда?
— А вы чего это в темноте сидите? — Умеет Вовочка вклиниться в обстановку.
— Мы не сидим, а стоим. В окно смотрим.
— Вам чего, делать нечего? Веник, а тебя — к телефону. Ты что, не слышишь?
— Кто?
— Женский голос. «Позови Вениамина. Я знаю, что он там».
Кажется, Веня побледнел. Или это в темноте так показалось?
— Да? Да, мама, это я. Я же просил тебя! Да, я сейчас приеду. Уже еду!
Он положил трубку и как-то растерянно оглянулся:
— Я… Это мама. Я должен ехать. Домой.
— Веня, что-то случилось?
— Нет. — А голос у него какой-то тусклый. — Почему вы так думаете?
— Вень, да по вам видно, что что-то не так.
— Нет, все нормально. Не беспокойтесь. Вот если домой сейчас не явлюсь — тогда случится.
Он грустно улыбнулся.
— Ладно. Я приду к вам еще, да?
— Веня, вас там не женят за это время? Если что — мы на вашей стороне.
— Не женят. Это уж точно.
А улыбка у него, все-таки, очень хорошая.
Самое смешное, что жалко мне его. И беспокойно даже как-то. Что-то там явно не так, у него же на лице все написано.
— Веня, вы звоните. Если мы чем-то можем помочь…
— Спасибо. Вы извините. Я побежал. Я приду.
— Нет, все-таки он — не мужик, — хмыкнул Вовка в сторону закрывшейся двери. — Хороший парень, но — не мужик.
— Что за выводы?
— А ты видела — как его мать позвонила, он прямо в лице переменился. Не мужик.
— Эй, ты когда собираешься в гости звать? Ремонт закончила и сидит себе, как мышка в норке. Я, может быть, извелась уже от любопытства. Бутылку, можно сказать, купила. А она — молчит.
— Жень, это с каких пор тебе особое приглашение требуется?
— Ну да, я припрусь, а у тебя там загадочный Вениамин обитает. А кстати, я ж давно его увидеть хочу, что за фрукт такой! А тут и повод есть.
— Не выйдет. Уже не обитает.
— Как это?
— Домой призвали.
— Понятно. Погулял на свободе — давай в стойло. Нет, Лерке твоей такой и даром не нужен. Ну, ничего, мы ей это популярно объясним.
— Женька, я тебя умоляю. Если я молчу и не лезу, то только тебя там не хватало. Давай, приходи, заодно и покритикуешь.
— Чего это я — покритикую?
— А ты всегда найдешь — «чего». Да ладно, я же привыкла.
Женька действительно явилась с бутылкой крымского муската и предвкушением новостей.
— Цени! С сегодняшней премии! Давай, показывай, что у тебя поменялось.
— Ничего почти не поменялось. Цвет стенок, вот и все. Вино-то зачем?
— Что значит, зачем? Мы когда в последний раз с тобой пили? Не помнишь? Вот и я — тоже не помню. А в кафешку я тебя все равно не вытащу. Значит, это — единственное, что нам остается.
Женька прошлась по комнатам.
— А ты знаешь — ничего. Даже очень — ничего.
— В смысле — хорошего?
— Нет, мне нравится. Правильно говорят, что раз в пять лет надо мебель менять. Ну, не поменять — так переставить. Совсем другая квартира. А картина прикольная какая! Купила?
— Дизайнер принес. Вениамин, то есть.
— Не хило. А ваза, ой, ты смотри — как на картине.
— Вот он их вместе и принес. Комплектом.
— Класс! Это он с тобой за проживание таким образом расплатился.
— Ты думаешь?
— Ну да. Деньги ты все равно не возьмешь, а он, похоже, товарищ совестливый.
— Надо же, а мне и в голову не взбрело даже. Это значит, что я — бессовестная, да?
— Да ну тебя, пошли лучше на кухню. Вино пить. Зря я, что ли, притащила? У тебя поесть что-нибудь найдется?
— Супчик фасолевый. Будешь?
— Горячий? А то! В самый раз — под мускат пойдет.
— Знаешь, я так больше — не могу. Осточертело мне так жить.
Полбутылки на двоих — да после работы, да с холода — достаточная доза для смещения настроения совсем к другому полюсу. Хотя, если честно, то при нашей собачьей жизни — при чем здесь вино?
— Если я, работая по десять часов в сутки (ты же знаешь моего начальника: «Рабочий день у ИТР — ненормированный. Кому не нравится — никто не держит!»), не в состоянии единственного ребенка даже кормить по-человечески, то что я за мать? А вырастет он — мы так и будем в одной комнате жить? А большую мне никогда в жизни не потянуть! А жениться он захочет? А ведь захочет когда-то. И куда мне тогда деваться? А учиться? Контракт мне не вытянуть, продавать мне нечего, а в то, что можно просто так поступить на бюджетное отделение, я не верю.
— Женька, перестань. Пока твой Дима вырастет — сколько лет пройдет. А у меня вон Вовка с Ксюшкой школу вот-вот кончат. Я просто стараюсь не думать.
— А что — не думать? Чем-то поможет?
— Крыша не съедет.
— У меня — едет. Постоянно едет. Я просыпаюсь среди ночи и думаю: «Зачем ты его родила, если можешь обеспечить элементарно необходимым?!»
— Жень, мы родили их в другое время — в нормальное время, в другой стране — в советской стране и в нормальных семьях — с отцами. То, что все потом развалилось — не наша вина. Нам остается — выживать в том, что есть.
— А я не могу больше выживать, понимаешь? Я устала. Чем я хуже тех соплюшек, что тусуются по ночным барам? Знаешь, сколько там один коктейль стоит? А я Димке колбасы нормальной купить не могу! А посмотри, что за фифы за рулем иномарок. Им же лет по двадцать. Ну — двадцать пять. Они сами себе на тачку заработали? Ни в жизнь не поверю! Мы с тобой что, глупее? Хуже?
— Нам просто не повезло.
— Да плевала я на везение! Надо что-то делать!
— Что? Женька, что мы можем сделать? Бросить завод и податься — куда? Что ты можешь, кроме своей работы?
— Я знаю — что. Уезжать надо отсюда.
— Куда?
— За бугор. Здесь нам все равно ничего не светит.
— Жень, у тебя точно крыша съехала. Кому ты там нужна? Посудомойкой ты и здесь можешь поработать. Но здесь мы хоть равны.
— Кто? С кем? Не смеши! Мы — быдло. Ты — быдло, я — быдло, дети наши — тоже быдло. Если у тебя нет бабок — а у тебя нет бабок — ты есть и останешься навозом. Удобрением.
— Что ты предлагаешь?
— Что-что… Замуж выйти. И слинять отсюда в Европу. А лучше — в Америку.
— Ты забыла, что у тебя ребенок? Кому нужен чужой ребенок?
— Это только наши придурки своих детей бросают. А во всем мире — чем больше детей — тем лучше. Да я только ради Димки на это пойду! А потом — мне ж тоже еще хоть немного счастья хочется. Пока еще наших баб за рубежом ценят — надо спешить. Да если меня кто отсюда заберет — я ему такие борщи варить и пироги печь буду! Каждый день — по три раза.
— Ты ж не печешь пирогов.
— Научусь. Долго, что ли?!
— Женька, ты — утопистка. Каким образом ты мужа импортного подцепить собираешься?
— Элементарно, Ватсон: по Интернету.
— Ты веришь в интернетные знакомства? Я же говорю — утопистка!
— Глупости. Я тебе хоть сейчас десятка два женщин назову, которые так познакомились и уехали. И довольны. И потом — лучше-то ты все равно пока ничего не придумаешь. А если придумаешь — я готова рассмотреть.
— Жень, ну, пробуй. Расскажешь.
— Что значит — пробуй? Что значит — расскажешь? Я сама не могу. Вместе будем.