— Но не обязательно же из, — за Изиды. Что вы все на нее сваливаете?
— Да, конечно. Человек приходит из дому — а живет он вдвоем с мамой — и врубает на полдня «Deep Purple».
— Что?
— Рок. Тяжелый.
— Ну и что? Мало ли кому что нравится?
— А вы послушайте. Музычка — класс! Я, когда с тещей жить начал, тоже пристрастился. После «домашнего уюта» — самое то. Душа отдыхает.
— Леша!
— Да ладно вам — «Леша». Я понимаю — подруга. У моей тещи тоже подруг куча: как повиснет на телефоне, так весь вечер никому не прорваться. Так и щебечет: «Машенька — то, Наташенька — это…». А мы с Ленкой — первые враги, на нас шипит хуже кобры. Мне-то что, я вышел и дверь за собой закрыл. А Ленка — руки по швам и выслушивает мамочкины претензии. А потом приходит и на мне отыгрывается.
— Леша, а у вас с родителями — полное взаимопонимание?
— Полней некуда. Я как в семнадцать лет из дому ушел — стал самым лучшим в мире сыном. С предками надо жить на расстоянии. Иначе — задавят.
— А от тещи что ж вы не отделитесь?
— На какие шиши? Нет, снять комнатуху мы и сейчас потянули бы, но Ленка ж от мамочки не уйдет. Как пуповиной привязанная.
Леша безнадежно махнул рукой. А я представила, что сидят вот так в кафе и мои дети и с такой же тоской во взоре повествуют посторонним личностям о тяготах жизни со мной, и завздыхала погорестнее Лехи.
— Вот и Вениамин ваш, как моя Ленка, никак оторваться не может от матери. Ни в поход, ни потусоваться — никуда, а та его достает, как может. Вампирши, — подытожил Леша в адрес всех, похоже, родителей. И меня, значит, — тоже.
— Леша, ну ее, маму Вениамина. Вы лучше скажите, вы что-нибудь знаете о том, где он может быть?
— Да я о чем толкую — он сколько раз уже говорил, что достали его все и свалить бы куда…
— Куда?
— Знал бы — куда, что б я — сдал вам его?
— Что значит — сдал?
— То и значит.
— Леша, можете не сдавать. Хотя — честное слово: матери Вениамина я не скажу ни словечка. Вы только скажите: вы знаете, где Веня? Я не буду его искать. Мне просто нужно знать, что с ним все нормально.
— Да не знаю я, где он. Русским языком говорю: не знаю!
— А кто знает?
— А никто.
— Почему — никто?
— Ну, из наших, во всяком случае. Венька ж очень замкнутым был, с толпой мало общался. Да и правильно: о чем? Точек-то пересечения — практически никаких.
— А почему — был?
— Что?
— Почему вы сказали: был?
— Да это я так. Раз в данный момент искомого субъекта в наличии не имеется, о нем и говоришь — был.
Лешина дурацкая оговорка привела меня в самое отвратительное расположение духа. Вроде нормальным русским языком тебе объяснили, что давно уже у человека возникло желание скрыться ото всех, вроде и знаешь точно, что послужило толчком к такому шагу, а в голову лезут встреченные черные кошки и прочая белиберда. Да мне-то что за дело?
Пока доехала домой, прокрутила в голове всю историю знакомства с Вениамином, начиная с его нелепого появления в нашем доме, и поняла, что дело все-таки есть. Может, мы — единственная компания, в которой он чувствовал себя свободно. По крайней мере, от «невесты» он прятался у нас. Это уже о чем-то говорит. Теперь забыть о том, что был такой знакомый — Вениамин — и жить себе спокойно дальше просто не получится. Да и дети, пожалуй, не дадут.
Детей дома не было. Вернее, были частично. То есть — один Тошка.
— А где все?
Я-то надеялась, что соскучившиеся дети радостно встретят у порога замерзшую и уставшую мать и тепло родного дома перебьет оскомину, оставшуюся от Лешиных излияний на тему «отцы и дети» (а если точнее — «детки-матери»). Размечталась! Даже младшенький не особо спешил навстречу — он вот-вот мог перейти на следующий уровень в очередной бродилке, а тут — я со своими вопросами.
— Антон, я тебя спрашиваю: где все остальные?
— Скоро придут.
— Откуда?
— А у них там какое-то задание.
— Какое еще задание? Семь часов вечера! Когда уроки кончились?
— Мам, ну я же не знаю, сколько у кого уроков, — резонно заметил ребеночек.
Взрослеет на глазах, уже отговариваться научился. А я слишком устала, чтобы начинать ссору. В любом случае, вначале следует приготовить ужин. Я пошла на кухню.
Телефонный звонок оторвал меня от шкворчащего на сковородке лука. Вечно кто-то звонит в самый неподходящий момент, и вечно у меня из-за этого все подгорает. Сдвинув на всякий случай сковороду в сторону, я пошла к телефону.
— Жанна Валерьевна, — в голосе Виктории Александровны, Вовкиной классной руководительницы, проскальзывали извиняющиеся нотки.
— Что он опять натворил?
А ведь Виктоша не только с Вовкой — она с каждым своим учеником носится, как наседка с цыпленком. Когда же она собственной семьей занимается? И как только сил хватает?
— Я вот по какому поводу решила вас побеспокоить. Дело в том, что до конца полугодия осталось три недели, и пропускать школу, по меньшей мере, неразумно. Сейчас идут полугодовые контрольные, достаточно сложные, и пересдавать их потом будет очень нелегко.
— Почему пересдавать? Вовка что, завалил их?
— Ну он же их вообще не пишет. Вчера была контрольная по химии, сегодня — по алгебре. И в Ксюшином классе — та же картина. Семинар, конечно, — вещь хорошая, но она не должна идти в ущерб школе. Может быть, стоило бы сейчас прервать все посторонние дела и пусть занимаются этим на каникулах?
— К-какой семинар?
— Вова уже несколько дней не был в школе. Как оказалось, Ксюша — тоже. Я нашла Антошу и спросила, в чем дело. Он мне ответил, что брат и сестра — на недельном семинаре-тренинге по психологии. Вы меня извините, но мне кажется, что конец четверти — не самое подходящее время для психологических тренингов. Постарайтесь объяснить это ребятам.
— Хорошо, спасибо большое вам за беспокойство. Я поговорю. Я постараюсь.
Я постараюсь. Еще как я постараюсь! Я с ними поговорю! Пусть только появятся! А где их носит, в самом деле, в такое время?
— Тошка! Иди сюда немедленно!
— Чего? — оторванный от игры ребенок всем своим видом выражал предельное недовольства.
— Быстро отвечай, где Вовка с Ксюшей?!
— Не знаю.
— Про какой еще семинар ты говорил Виктоше?
— А… Это мне Вовка написал, сейчас покажу.
Тошка порылся в портфеле и приволок тетрадный листочек, на котором Вовкиными каракулями было выведено: «Учебно-оздоровительный курс, направленный на пробуждение интуитивной способности восприятия мира, формирование мышления путем озарения, физическое и духовное совершенствование человека».
— Ну?
— Что? — абсолютно невинное выражение на честной-пречестной мордахе. Слишком уж честной, чтобы это было правдивым.
— Я жду объяснений! Что это за фокусы? Почему они не ходят на занятия? Где они сейчас? И не подсовывай мне эту бумажку — я не поверю! Как ты можешь мне врать?!
— Я не вру, — ребеночек обиженно шмыгнул носом.
— Тошка, я никогда от тебя такого не ожидала! Где они?
— Они сейчас придут, — захлюпал он еще сильнее. Скоро слезы появятся. — Они ж не знали, что ты сегодня рано придешь.
— Рано?! Семь часов — это рано?! Где они?
— Не зна-аю… — Ага, вот и слезы.
— Рассказывай, что знаешь!
— Не могу-у, я Вовке слово дал…
— Какое еще слово?
— Что ничего никому не скажу.
— И мне?
— Никому-у…
— Я — не никто! Запомни это: я — не никто! Я — мама! И я должна — ты слышишь? Я обязана! — знать все, что с вами происходит! Ты что, совсем меня не любишь?
— Люблю-ю, — Тошка уже ревел в голос. — Но я же слово дал, что не скажу.
— Что ты должен не говорить?
— Что они Веника ищут.
— Что?!!
От моего вопля до Антошки дошло, что он, кажется, сказал то, чего нельзя. Он перепугался и замолчал вообще.
К моменту, когда два замерзших и голодных красавца ввалились в дом, я уже набегала необходимое количество километров из одной комнаты в другую, забыв об ужине и относительно восстановила способность держать лишние эмоции в руках (поскольку те, которые туда уже не помещались, были переработаны в энергию движения).
— Ты уже дома? А почему так рано? А что у нас поесть? — Ксюшка шмыгнула на кухню и заглянула в сковородку. — Ой, а что это?
— Уголь активированный. Значительно улучшает пищеварение.
В сковороде чернел слой сгоревшего лука, дым из кухни выветрился получасом ранее.
— Я жду объяснений.
— Каких? — Голосок у девочки — сплошная невинность.
— Правдивых.
— А что? — Вовкина физиономия возникла в дверном проеме, видимо, почувствовал, что сестре нужна поддержка.
— Где вы были до сих пор?!
— В центре, — искренность в голосе — абсолютная.
— Зачем?
— К чуваку одному надо было заехать.
— К какому?
— Мам, ну ты прямо как жандарм. Ну что мы, обо всех своих знакомых тебе отчитываться должны? — Вовка попытался изобразить негодование. Получилось не очень. Значит, на совести лежит целый булыжник.
— Я повторяю: где вы были сегодня?
— Ну, я же говорю…
— Весь день?
— Почему это — весь? Мы вот сейчас от него.
— И что вы узнали?
— Ничего.
— А остальные?
— С тем же успехом, — Вовка махнул рукой и вдруг спохватился. — А ты это о чем?
— Вы же прочесываете список тети Люды. Или нет?
— А ты откуда знаешь? А, это ты прокололся, — старший братик, сделав зверское лицо, двинул было в сторону младшего… Пришлось быстренько вмешиваться:
— Только что, дорогие мои, звонила Виктория Александровна. Как вы полагаете, что она мне сказала?
— Что? — «дорогие» спросили хором. А то не догадываются.
— Она сказала, что вы — оба! — неделю не ходите в школу, пропустили все полугодовые контрольные, положение у вас — аховое, и что с вами делать — уже непонятно. — Небольшое сгущение красок в педагогических целях любая мать считает вполне разрешенным приемом. — И еще вы ей наврали про семинар. Чья идея?!