— Ну спал, и че такое?
У меня начался новый приступ истерики. Лера не сдавалась:
— В каком смысле — спал?
— А в каком смысле спят? Отвянь, я спать хочу, у нас физика на первом уроке.
— Расшифровываю для тупых: ты с Венькой трахался?
— С дуба рухнула?!! — Я и представить не могла, что полусонный Вовочка способен так взреветь и, взлетев над диваном на полметра, в мгновение ока подмять под себя сестричку. Та только пискнуть успела. Я кинулась спасать дочь.
— Вовка, оставь ее, она пошутила!
— Да?! — рычал братик. — Ты слышала, что она сказала?! Да за такие шутки!!! Я ее счас по стене размажу!!!
— Вовка! Оставь Леру! — Схватив сыночка за шею (ничего себе, шейка выросла!), я изо всех сил тянула его на себя. В результате мы и свалились с ним вместе на ковер. Освобожденная Лера шипела как дикая кошка и сверкала глазами. Если сейчас они разберутся, с кого все началось, я пропала!
— Все, все, тихо, всем спать. Вовка, ты совсем шуток не понимаешь. Лерочка, идем, пусть он ложится.
— Убивать надо за такие шуточки, — Вовка еще бурчал, но на диван улегся.
Я заботливо укрыла мальчика одеялом и уволокла упирающуюся Леру, которая все норовила пнуть братца еще хоть разочек напоследок. Все, даст Бог — за ночь впечатления сгладятся, и к утру, глядишь, они подумают, что им все приснилось. И как только Ксюхе удалось безмятежно продрыхнуть все это время?
— Ну, ты довольна? Все выяснила? — голосок Валерии звучал довольно язвительно, но какая разница? Когда такой камень свалился души!
Я, всхлипывая, обняла дочку за плечо:
— Лера, солнышко… Ты не говори только Вовке, что это я подумала… Ладно?
— Лечиться надо! Иди, спи. Не скажу.
Утром я передвигалась по дому на цыпочках. Как говорится — от греха подальше. Тихонько вытерла Лордикову лужу, тихонько приготовила деткам завтрак, самым тишайшим образом собралась на работу и только перед выходом разбудила Антошку, поручив ему поднимать остальных. Но — поочередно. К тому моменту, когда пора просыпаться Ксюше с Вовкой, Лера уже должна стоять на автобусной остановке, чтобы успеть к первой лекции. Вот и пусть эта парочка поспит подольше. Вовка, выспавшись, становится гораздо более отходчивым. А за день у каждого обычно происходит столько событий, что дела вчерашние кажутся припорошенными вековой пылью. Во всяком случае, чрезмерного эмоционального напряга они уже не несут.
В последнее время я заметила, что стала получать удовольствие, идя на работу. Всю жизнь совершенно искренне считала нечеловеческой пыткой необходимость вставать ни свет ни заря и тащиться (нет, не тащиться — бежать!) на проходную. Завод представлялся мне огромным чудовищем, жадно разверзшим свою пасть-проходную в ожидании пищи — потока покорно спешащих на службу работников. Весь день чудовище переваривало пищу, высасывая из проглоченных поутру людей все до капли силы, и к вечеру, изжеванных и высосанных, выплевывало их из той же пасти — пусть «корм» погуляет, подкрепится на свободе, поднаберется свежей энергии, чтобы на следующее утро вновь принести себя монстру в жертву.
Я обнаружила, что за время пути от дома до проходной происходит что-то вроде внутренней перестройки: домашние проблемы снимаются и прячутся в шкафчик, а на себя, вроде спецодежды, натягивается своеобразное состояние «члена единого рабочего коллектива». И по ту сторону проходной выхожу уже не я, а другое существо, с иной информационной структурой, иной заложенной программой действия — да совершенно иное. Процесс происходит абсолютно автоматически: меняется среда — меняется, так сказать, «программное обеспечение».
Долгие годы я не могла с этим смириться. И вдруг поняла, что этот процесс «смены спецодежды», оказывается, просто спасает меня от «зашкаливания внутреннего напряжения». Неразрешимые домашние конфликты, стрессы отступают на задний план. Нет, конечно, они не исчезают — становятся фоном. Но фон, что ни говори, — не передний план.
С начала рабочего дня женщины отдела увлеченно обсуждали актуальнейший вопрос: кто из них что собирается готовить к новогоднему столу. Рецепты оригинальных салатиков дружно записывались под диктовку, живейший интерес вызывала тема, до какой степени можно заменять труднодобываемые ингредиенты более доступными, чтобы сохранилась «основная кулинарная идея». Надо же, а я как-то, в суете последних событий, и подзабыла о том, что Новый год — не за горами. Деда Мороза еще никто не отменял, а у меня — ни одного подарка ни для кого. Надо бы хотя бы спросить, что народ желает заказать Дедушке Морозу, а то ведь потом у старичка просто физически времени не хватит подсуетиться с подарками…
Незадолго до обеденного перерыва позвонила Ксюша:
— Мама, ты можешь приехать домой?
— Ксюша, котенок, что случилось?
Я не на шутку перепугалась — еще с детсадовского периода в мозгу прочно укоренился условный рефлекс: звонок на работу с просьбой срочно приехать означает только одно — с кем-то стряслась беда.
— Ксюша, Ксюшенька, что произошло? Ты можешь мне сказать?
— Мама, сейчас не могу. Ну отпросись, пожалуйста, мы тебя дома ждем.
Ксюня отсоединилась. Я бросилась к начальнику. Отпустил без вопросов — видно, на лице ясно отражались все эмоции. В зеркало я, правда, не заглядывала — не до таких глупостей было, но руки и ноги тряслись противной мелкой дрожью.
О чем я только ни передумала, пока неслась домой — лучше не вспоминать. Зря дети звонить не будут — это заведено у нас с незапамятных времен. Значит, что-то случилось! Что там у них случилось?!
Лифт, ясное дело, не работал. Каким-то образом я, даже не запыхавшись, взлетела на наш седьмой этаж и вломилась в квартиру с воплем: «Ксюша! Дети! Где вы?!»
Дети были на кухне. И не только лети. На табурете в углу сидело что-то съежившееся и удивительно грязное, а на полу возлежал наш волкодав-охранник.
— Мама! — Ксюха развернулась ко мне. — А мы Веньку нашли!
Это действительно был Вениамин. Но, Боже мой, на кого он был похож! Одежда… Прикид профессионального бомжа со стажем выглядит на порядок лучше. И чище. А лицо… Двухнедельная щетина, слезящиеся воспаленные глаза…
— Веня?
Он поднял голову, посмотрел и снова опустил глаза. И вот тут я испугалась по-настоящему. Взгляд был пустой. Абсолютно безразличный. Вместе с отекшим, багрового цвета лицом это выглядело неправдоподобно и страшно, словно сидел не человек, а уродливо размалеванный манекен.
— Веня, что с тобой? — Отпихнув Лорда, я схватила Вениамина за плечи. Никакой реакции. Вернее, видимой — никакой. Но я руками, если можно так выразиться, почувствовала, как он сжался. Словно от удара.
— Веня, Веня, ты слышишь меня? Веня! — Я трясла его, не замечая, что перешла на «ты». Какие уж тут реверансы, в самом-то деле!
— Мам, он вот так и сидит целый час уже. И не говорит ничего. И есть не хочет. Мы тебе позвонили.
— Веня, чай пить будешь? Горячий?
Он чуть заметно мотнул головой и снова замер. Но что-то же нужно делать?! Я попробовала ладонью лоб. Ого! Неспроста он такой красный!
— Ксюша, быстро стели на диване. Вовка, давай уложим его, померим температуру, а потом подумаем, что делать.
Ксюша метнулась в комнату. Когда есть хоть какой-то план действий да еще кто-то взял на себя командование — сразу становится легче. И понятнее, что делать, — выполнять.
— Веня, пойдем в комнату?
Веня не реагирует.
— Веня, пойдем. Вовка, давай, тащи его.
Вовка с готовностью потянул Вениамина за руки, тот встал и без всякого выражения побрел следом.
Ксюшка уже постелила на диване, даже одеяло успела в пододеяльник заправить. Свою бы постель она расстилала, а лучше — застилала с такой же скоростью!
Вениамин сделал попытку присесть на чистые простыни.
— Стой! — вырвалось у меня. — Раздевайся.
Опять — никакой реакции. Как манекен. Или — тряпичная кукла.
— Вовка, помоги ему раздеться. Веня, Венечка, ну давай же… — хотелось разреветься от беспомощности. Ну вот что с ним — таким — делать?
Совместными усилиями уложили его в постель. Грязную одежду, ухватив двумя пальчиками, Ксюшка оттащила в ванную. Засунутый под мышку градусник показал 39,8°. Ничего себе!
— Нужно срочно врача вызвать. А пока — где у нас аптечка? Ксюш, тащи бегом. И воду. Вов, как звонить в поликлинику? Или лучше — сразу в «скорую»?
— Вы его вымойте вначале, — буркнул Вовка, — ты что, запаха не слышишь?
Запах был еще тот. Но сейчас-то — не до запахов.
— Веня, выпей, пожалуйста. — Анальгин хоть и стали считать вредным лекарством, но температуру он сбивает хорошо. Две таблетки должны подействовать.
Вениамин прожевал таблетки, выпил пару глотков воды и закрыл глаза.
— Так, минут через двадцать проверим. Пусть он пока спит, идемте на кухню.
— Мы его случайно увидели, представляешь? — Дети рассказывали, перебивая и дополняя друг друга. — Он на скамейке сидел, представляешь? Вся скамейка в снегу, и он — посередине, представляешь? Потому и внимание обратили, очень уж колоритно: бомжара — и только снег вокруг. Ксюха говорит: а вдруг — замерз? Давай посмотрим. Вот и подошли.
— Где это?
— В скверике возле Пушкинской. Сейчас же кто по скверам гуляет? Все дома сидят. Там даже дорожки не протоптаны.
— А вас туда как занесло?
— Так там же вокзал недалеко. А Вовка сказал: давай по вокзалам прошвырнемся? Ну — вдруг? Сгоняли и на автовокзал, потом — на железнодорожный. Ментов — полно. Полазили там, публику поразглядывали — нету. Но мы, правда, и не думали, что он вот таким может быть…
— А потом — решили на автобус не толпиться: там, если и дождешься, не влезешь, пошли пешком, погода ж хорошая.
— Ага, а Ксюха напрямик через парк захотела. Там ни одного придурка, наверное, с осени не было.
— Сам дурак. Если б не я — мы б не пошли туда. У меня — интуиция. Я ж чувствовала.
— Ничего ты не чувствовала. Мам, ты видела, какой он? Он замерз бы, как ты думаешь?