Ну да, еще одну гонку, еще один уровень. Что я за мать, если не могу оторвать ребенка от этого железного монстра даже сейчас, за час до Нового года? И шампанское я не умею открывать. Как-то ни разу в жизни не приходилось, всегда было кому выполнить это нехитрое действие. Может, ну его, это шампанское? Лежит себе в холодильнике — ну и пусть лежит дальше. А я буду пить с Тошкой газировку. Все эти традиции — это пережиток, Ксюха правильно сказала. И нечего за них цепляться. Насколько легче станет.
— Мам, возьми трубку, я не могу, за мной копы гонятся!
Да, действительно. Хватит в ступор впадать. Телефон уже не слышишь.
— Алло.
— Жанна… Жанночка, ты?
— Веня? Венька?! Ты откуда?
— Я вас поздравляю всех. И тебя…
— Венька, куда ты пропал?! Совести у тебя нет! Ты хоть раз мог позвонить и сказать, что с тобой, где ты?! Ну как же так можно?!
— А ты… А вы обо мне… думали?
— Представь себе! Венька, мы же в друзья не навязываемся, не хочешь — не надо. Но хотя бы сказать, что все нормально, можно? Чтобы о тебе не беспокоились.
— А… правда — беспокоились?
— Венька, будь ты сейчас рядом, я бы тебя своими руками убила, честное слово.
— Можно, я приду?
— Сейчас?
— Нет, завтра. Сейчас я с мамой.
— И ты при ней звонишь?
— Из автомата. Так можно?
— А с каких это пор тебе разрешение требуется?
— Не знаю. Я что-то запутался совсем.
— Венька, слушай меня, пожалуйста. Ты. Всегда. Можешь. К нам. Прийти. Мы. Тебе. Всегда. Рады. И. Всегда. Поможем. Во всем. Ясно?
— Жанна… Ты с кем сейчас?
— С Тошкой. Вернее, я — с телевизором, Тошка — с компьютером. Остальные разбежались.
— Жанночка, можно тебя попросить?
— Можно. О чем? Ты опять куда-то влип?
— Нет. То есть да. То есть нет. Знаешь, когда будет двенадцать, ну, шампанское, и все такое… Ты можешь обо мне вспомнить и чокнуться мысленно? Пожалуйста.
— Хорошо. Давай. Ровно в двенадцать.
— Не забудешь?
— Нет.
— Спасибо. Я побежал?
— А что ты маме-то скажешь, как ты у автомата оказался?
— А я за хлебом пошел. Все просто.
— Да уж. Ну, беги за хлебом. Если еще купишь.
— Не забудешь?
— Нет. Беги.
— Мам, это кто, Веник, что ли? — Тошка, не отрываясь от компьютера, решил прояснить ситуацию.
— Да, Вениамин. Давай, закругляйся, и к столу. А то спать отправлю.
— А чего он звонил?
— С Новым годом нас поздравлял. Я тебе что сказала делать?
— Да иду уже. Сейчас.
Вот, пожалуйста, нашелся Венька. Где был, почему не звонил, правда, так и не сказал. Да и сейчас, надо же — «за хлебом»… Детский сад какой-то. Ну ничего, если придет завтра — все из него и вытрясем. Главное, что позвонил. И настроение улучшилось. А шампанское я теперь точно открою.
Отвратительное время — первое утро нового года. И совсем не потому, что болит голова от выпитого накануне и бессонной ночи. Нет, просто чувствуешь себя обманутой. Ты ждала чего-то, пусть не чуда, но хоть чего-то. А ничего не случилось. И поэтому на душе пустота и обида. На кого? А ни на кого. Просто обидно и пусто. Вроде ты шла к чему-то, к финалу, к вершине. А вершина оказалась никакой не вершиной, а обычным привалом на ночь. Проснулась и — вперед. По той же самой дороге, которой не видно ни конца ни края.
Одно радует — в холодильнике полно вкусностей и готовить на завтрак ничего не надо. Стол накрывается мгновенно — достаточно просто вытащить из холодильника те блюда, которые пару часов назад туда запихнул.
Дети возвращаются невыспавшиеся, но веселые. Для них праздник продолжается. Появившегося Вениамина встретили радостными воплями:
— Веник! Ты где был? Ты к нам насовсем? Веник, оставайся! Мам, давай за стол, Венька с нами.
— Он вам очень нужен? — пробурчала я, отправляясь переодеться из халата во что-то, более приличествующее случаю. И про себя добавила: — А главное: вы — ему?
Наконец, компания расселась. Вениамин, облизанный Лордом, стукнутый диванной подушкой, подерганный за волосы (и это только то, что я успела заметить), судя по всему, чувствовал себя совершенно великолепно, зажатый на диване между Вовкой и Ксюшкой. Даже Тошка, разбуженный воплями, зевая, пристроился ко мне поближе.
— Ну что? — как всегда, Вовка взял командование в свои руки. — Начнем с шампанского.
— А не слишком? — попыталась я возмутиться. — Ты еще не отчитался, что и сколько вы там выпили за ночь!
— Я сейчас, я же принес! — Веня попытался выбраться из-за стола. Надо сказать, что для этого бы ему пришлось нырнуть под стол. Чтобы не беспокоить Ксюшу с Вовкой, которые беспокоиться явно не собирались.
— Что ты принес? Шампань? Молоток, Веник. Мам, принеси, ты ж видишь — он не выберется.
— Что? Это кто должен подсуетиться и принести? Я, что ли? У тебя совесть есть? Вылазь из-за стола!
— Я тоже не могу, у нас равновесие нарушится.
— Какое равновесие? Диван завалится?
— Не исключено. Во, Тохин, сгоняй на кухню.
Тошка демонстративно зевнул и улегся ко мне на колени: я, мол, вообще-то с вами…
— Не трогай ребенка. Он пить не будет.
— Лерка — будет. Лер, сходи, а?
По тому, что Лера не стала переругиваться, а, стукнув Вовку по лбу, отправилась на кухню, было понятно, что празднованием в общаге она довольна и ей жаль разрушать благостное состояние ради удовольствия поругаться с братом.
Новый год в нашем семействе начался.
— Мы вчера днем приехали, — рассказывал Веня. Его раскололи на подробный отчет о трех неделях, проведенных неизвестно где без нашего ведома. — Мы сразу же уехали в Одессу.
— Венька, да ты ж шатался еще, тебе в санаторий какой-нибудь надо было.
— Вот мамочка и организовала «санаторий». У самого Черного моря, как говорится. Там родственников и с маминой, и с папиной стороны — море целое. Вот и просидели у маминой тетки все это время. Принимая визиты многочисленной родни. А вчера вернулись. Я вчера не мог уйти сразу, Новый год все-таки. Позвонить только удалось. А сегодня… А сегодня уже можно.
— Что значит — можно? Кто разрешает?
— Да сам я себе разрешаю.
— А вчера — не разрешал?
— Вовка, угомонись, — пришлось вступиться за Вениамина. Если уж сам он этого делать не собирается.
— Да что за фигня: можно — нельзя? Венька, ты — взрослый мужик, сколько можно сопли жевать?!
— Вовка!
— Что — Вовка? Веник, давай, переселяйся, и будешь жить как хочешь, а не как кто-то разрешает. У нас демократия.
— Если бы было так просто…
— А жизнь вообще — простая штука. Не парься.
— Ты не представляешь, как я соскучился по всему этому, — Веня обвел глазами комнату.
— По дивану?
— И по дивану. Вы снились мне даже. Ложишься спать и ждешь: вот я здесь окажусь. Хотя бы ночью. А потом день пережить — и снова.
— Вень, чем ты там занимался, в Одессе?
— Ничем. Это называлось — нужно лечить ребенка от нервного срыва.
— Какого ребенка?
— Меня.
— Смеешься?
— Если бы. Мне не до смеха было.
— И как ребенка лечили?
— Путем нервного прессинга. Приходят родственники, которых ты в глаза не видел, всем рассказывается подробно о моей тяжелой депрессии и неадекватном поведении. А также о материнских страданиях и приложенных усилиях для восстановления душевного здоровья сына.
— Венька, и ты это терпел? Три недели?
— С трудом. Я пару раз уходил. По набережной побродить одному. Море зимой — особенное. Очень похоже на состояние, что у тебя внутри. Так меня, по-моему, половина Одессы искала. Вся родня «в ружье» поднималась, дескать, очередное обострение, срочно спасать нужно. Пришлось плюнуть и сидеть дома.
— Все время?
— Нет, мы гуляли. С мамой, с тетей, с кем-нибудь еще…
— Почему ты не сбежал от них?
— Уже сбегал. И что вышло? Да и денег просто не было — куда сбежишь без денег?
— Вообще?
— Вообще. Душевнобольным деньги не положены. Зато нет худа без добра: невест не сватали. Ну что ты так смотришь?
— Венька, какой же ты идиот! Как можно быть таким? Ты в самом-то деле — нормальный?
— И ты тоже сомневаешься?
— Конечно. Ни один нормальный человек не позволит так с собой обращаться. Это действительно — психическое отклонение. Мазохизм какой-то. Ты же взрослый, умный, красивый мужчина. Не красней, пожалуйста. Да мои крокодилы и в два года над собой так издеваться не позволяли. А сейчас я их вообще тронуть боюсь. Почему ты разрешаешь все это?
— Мне жалко ее.
— Кого?
— Маму. Ну не усмехайся, правда жалко. Ты не представляешь, чего мне стоило вернуться. Она там до весны прожить собиралась.
— Как — до весны. А работа?
— Мама же на пенсии.
— Причем здесь мама? Твоя работа! Она об этом хоть немножко подумала?
— «Главное, сынок, это твое здоровье. Проживем как-нибудь», — Венька попытался изобразить мамины интонации. — Еще б немного, и я бы действительно свихнулся. Знаешь, почему мы вернулись? Позвонили из ЖЭКа и сказали, что прорвало трубы. Квартиру вскрыли. Потом опечатали. Вот тут мы мгновенно сорвались домой. Тут речь о квартире шла.
— А что, правда?
— Нет. Я Лешке дозвонился (помнишь Лешку, с работы?) и уговорил его подыграть.
— Венька, ну это вообще детский сад какой-то. Как ты додумался до такого?
— Пойми, я до ручки дошел. Думал, приедем — сразу уйду. Прости, я надеялся, что вы меня не выгоните. Не выгнали бы?
— Куда б мы тебя выгнали? Нет, конечно. Так в чем дело?
— Приехали — в доме пусто. Нежилой какой-то дом. Да еще мама поняла, что ее разыграли. Хорошо — не дошло, что я. Подумала на соседей по подъезду. Слезы, конечно. Корвалол. Папу вспомнила. Если бы был жив… Ну, как я ее оставлю? Да еще — в новогоднюю ночь.
— Венечка, а как ты сегодня-то ушел? Куда? Ты же не сказал, что — к нам?
— Нет, конечно. Опять бы скандал был. И никуда бы я не вышел. Я сказал, что должен поехать к своему начальнику, поздравить и узнать, что там у меня с работой. Может, не выгнали еще. А по телефону такие дела не решаются, с этим она согласна.