Вениамин сидел, отрешенно глядя вдаль, в каждой руке у него было по пакету, из одного капало что-то белое, образовав у ног афериста небольшую лужицу, которую тот даже не заметил. Наверное, слишком сосредоточенно обдумывал свой аферы.
Просыпающейся собакой во мне медленно заворчала досада: «Ну что ему опять надо?! И молоко небось протекло. Вот раззява!»
— А я вас жду! — раззява радостно взмахнул руками, и моя просыпающаяся досада сменилась мгновенно проснувшейся яростью: белые капли из его пакета тут же оказались на моей свежевыстиранной юбке. — Мороженое вот принес. И кости.
— Ка-ки-е кос-ти?!
— Говяжьи. Специально на рынок ходил.
— Зачем?
— За костями.
— Кости вам зачем?!
— Так Вова сказал, что это — лучший способ установить контакт с собакой.
«Вова сказал! — как вам это нравится?! — Вова сказал»!!!
— Зачем?
— Что?
— Зачем с собакой устанавливать контакт?
— Так я же говорил, я собак боюсь панически. А если я буду каждый раз давать ему что-то вкусное, он привыкнет ко мне. Вова сказал, что больше всего он любит говяжьи кости.
— Кто?
— Да Лорд же! — возмущаясь моей тупостью, Вениамин снова взмахнул руками, и на этот раз белая жидкость шмякнулась на его джинсы.
— Ой, — только и сказало это недоразумение, — мороженое…
— Идем, — процедила я, скрипнув зубами. А что еще оставалось делать?
Сейчас отмоется, посажу его пить кофе и в процессе кофепития выясню, наконец, что ему от нас надо. Раз и навсегда. И закроем этот вопрос.
Щас…
Представьте себе восторг одинокой, брошенной, запертой в пустом доме собаки, к которой мало того, что вернулись хозяева, так еще и привели с собой гостя с подарком в виде безумно сладко пахнущих настоящих говяжьих косточек! Семьдесят килограммов живого восторженно-оглушительно лающего веса сшибли несчастного, стоило тому переступить порог моей квартиры (я, как воспитанная хозяйка, сдуру пропустила гостя вперед). В долю секунды тот был истоптан, облизан и с ног до головы вымазан остатками растаявшего мороженого из разорванного пакета.
С воплем: «Ну, скотина лохматая!» я бросилась на пса, пес ринулся удирать, не забыв утянуть в зубах пакет с вожделенными костями. Гость был брошен на произвол судьбы. Хватит с ним цацкаться, знал, на что шел, чай, не в первый раз!
Действительно, в обморок он уже не падал, и когда я, пнув наглую псину пару раз в воспитательных целях, вернулась в коридор, он мало того, что уже стоял, старательно растирая грязь равномерно по всей одежде, но и, ужасно довольный, заявил:
— Кажется, он мне обрадовался.
Ну что ж, если опрокинутый, донельзя перемазанный пострадавший не кричит возмущенно и не топает ногами в бешенстве, то я — тем более не буду. Но в порядок этого идиота привести все-таки надо: в таком виде ему просто нельзя показываться на улице.
— Ладно, Вениамин, раздевайтесь, будем что-то с вами делать.
— Как, раздевайтесь? — судя по ошарашенному взгляду, такая мысль в голову ему не приходила.
— А вы что, таким красавцем домой пойдете? Раздевайтесь, я застираю пятна, а потом утюгом высушим.
— А… я?
— Что? Вы хотите стирать сами?
— Нет. Да. Я… — Боже! Он опять покраснел! — А как я… буду?
— А, так вы стесняетесь. Сразу бы и говорили, а то… Так, Веня (какие уж тут церемонии!), попробуйте влезть в Вовкины джинсы (вот тебе, солнышко мое! Затащил к нам это недоразумение, пусть твои джинсы и отдуваются!), нет — будете сидеть в моем халате.
Джинсы подошли, только не застегнулись, но данное место было целомудренно прикрыто Вовкиной же футболкой навыпуск. И пока я пыталась отстирать одежду от мороженого и грязных собачьих лап, пока на кухне закипал чайник, крупный специалист в области фэн-шуй по собственной инициативе вымыл пол в коридоре, приведя помещение в благопристойный вид. Самое интересное, что я не испытала от этого никакой неловкости. Сам захотел — вот пусть и моет. В конце концов, стираю же я его одежду. А если вспомнить про мою испорченную юбку…
Потом мы уселись за стол. Хорошо, что к чаю нашлись остатки печенья, не до конца уничтоженного вчера вечером нашей многочисленной семейкой. А после взгляда на чисто вымытые полы мой гнев как-то подрастаял, и я обрела способность к почти задушевной беседе.
— Веня, ну ладно — кости, а мороженое-то зачем вы приволокли?
Вениамин как-то застенчиво улыбнулся:
— Вова сказал, что вы все любите. А с пустыми руками… Неудобно…
— ?
— Понимаете, вино, там, коробка конфет или торт… это все вроде официально, будто в гости пришел и меня надо к столу приглашать… Неудобно. А что еще? Вова сказал, что можно — мороженое, его все любят, и оно — просто так, ни к чему не обязывает. Только я ждал долго. Вот и растаяло. Извините.
Ну и как, скажите, продолжать на него после этого злиться? Может, он и аферист, непонятно пока с какой целью пытающийся внедриться в наш дом. Но до сих пор я была уверена, что в мире существует только одна мокрая курица, умудряющаяся в две подряд сказанные фразы дважды ввернуть слово «неудобно». Это я сама. И вот, пожалуйста, еще один экземпляр. Можно сказать — родственные души. Такая же курица. Вернее — петух.
— Веня, а как ваша фамилия?
— Петухов. А что?
Ну?!!
— Да нет, просто интересно. Мы же, фактически, так и не познакомились. Вень, а если серьезно, что вам от нас нужно? Вам заварки долить? А может, кофе будете?
— Нет, спасибо. Чай у вас вкусный.
Понятно — к заварке домешиваются мята со смородиной, выросшие вместо капусты и помидоров на даче, где мы появляемся в год два раза. Причем мяты значительно больше, чем заварки.
— Знаете, если честно, я и сам не пойму. Я знаю, как глупо выгляжу, и вечно что-то случается… но… не прогоняйте меня, пожалуйста. Я вам с ремонтом помогать буду, вам же нужны мужские руки…
Что это еще за песенка о мужских руках?! С чьего голоса?
— Веня, зачем вам это надо? Вы, вообще, кто?
— Да, конечно, вы же меня не знаете. Я… А давайте, вы меня будете спрашивать, а я — отвечать. А то я толком не знаю, что про себя рассказывать. Знаете, у вас очень хорошо дома. Спокойно.
Это у нас — спокойно?!! Да большего сумасшедшего дома, чем у нас, специально искать — не найдешь! Все — личности (включая псину) и все — со своими прибамбасами. Свихнуться можно!
— Аура в вашем доме хорошая. Тянет сюда. Просто посидеть у вас.
Ну да. Именно потому, что сюда тянет, мой бывший муженек и слинял отсюда. А из-за хорошей ауры мне все больше хочется сесть и повыть на луну…
Правда, все действительно любят приходить к нам, и, учитывая количество членов семьи, блаженные моменты, когда мы дома одни и ничьи друзья не толкутся рядом, выпадают крайне редко. Но я подозреваю, что это вовсе не из-за гипотетической ауры, а, просто-напросто, потому, что я, раз и навсегда наплевав на свои обязанности гостеприимной хозяйки и заботливой матери, стараюсь забиться в комнату подальше и, по возможности, еще и прикрыть за собой дверь. И — делайте, что хотите! Вот все и чувствуют себя, как дома: свободно до невозможности. Причем бедлам не смущает ни гостей, ни хозяев.
К слову сказать, мои дети переняли эту тактику, и если раньше нам с подругами буквально слова не удавалось сказать друг другу — все внимание тянули на себя дети, отогнать которых не было никакой возможности, то теперь общаются только заинтересованные в общении лица, а остальные рассредоточиваются по разным комнатам и занимаются своими делами. Как когда-то заявила одна моя подруга: «Как у вас хорошо, прямо как в общежитии!».
И вот, пожалуйста, — аура хорошая!
Хотя уж этот-то гость ни с кем практически, кроме Лордика, не общался. И вряд ли такое общение доставило ему удовольствие.
— Вень, а откуда вы у нас-то взялись? Я все-таки ничего не пойму.
— Люда прислала. В качестве практики. Я ведь действительно фэн-шуй здорово увлекался. Хотите, расскажу, как и что тут по науке подкорректировать надо? Хотя у вас и так хорошо, — он улыбнулся. — Но — не по науке.
Хм, хорошо… Если это — хорошо, то как же — плохо?! А улыбка его мне нравится.
Когда-то я открыла для себя факт, что определяю, симпатичен ли мне человек, по улыбке и по голосу. Прочие внешние данные не имеют никакого значения. Рост, объем, черты лица — все теряется за улыбкой, и если она «изнутри», то есть освещает лицо мгновенным светом, словно включенная внутри лампочка, если она — интеллигентная да еще и — немного застенчивая (что, впрочем, входит в понятие интеллигентной улыбки как ее составляющая), я мгновенно ощущаю к человеку безграничное расположение.
Впрочем, нет, вторую важную составляющую — располагающий голос — тоже нельзя сбрасывать со счетов. Он не должен быть ни слишком высоким, ни слишком низким, ни, Боже упаси, гнусавым, он тоже должен быть «интеллигентным».
И вот тогда я проникаюсь к человеку самой горячей симпатией и прощаю ему многие недостатки, находя им оправдания и тем самым сводя в разряд недостатков мелких. Может, и глупо, но я за всю жизнь ни разу не встречала человека с хорошей улыбкой и плохими душевными качествами.
Так вот, улыбка у Вениамина была хорошая. Какой же он аферист при этом?!
— Ну, а «по науке»?
— Вы не смейтесь, это, действительно, очень интересно. Это — совершенно потрясающее мироощущение. Будто все — абсолютно все — вокруг обладает сознанием, и ты взаимодействуешь, общаешься со всем миром. Не мыслями, а ощущениями. Ты «чувствуешь» мир. Да вам не интересно, наверное?
— А почему вы занялись этим? Я понимаю, когда в мистику ударяются женщины. А — вы?
— Ну почему — в мистику? Это совсем не мистика.
— Ну, ладно, в эзотерику.
— Наоборот, удивительно, когда женщины всерьез чем-то занимаются.
— Это еще почему?!
— Да просто у женщин другой круг интересов.
— То есть?
— Ну, кулинария, конечно. Мама моя способна рецепты всякие часами обсуждать. Одежда, косметика…
— Та-ак, и как вы полагаете, почему это мы такие — ограниченные? — мой феминизм, исчахший от тяжкой жизни в роли главы семьи, мгновенно сделал стойку, словно хорошо дрессированный фокстерьер.