— Зачем ты так? А вдруг, он хорошим окажется? И будет Пашку твоего любить. Мама же Пашкина не зря его, наверное, полюбила. А папа?
— А у папы, оказывается, давно уже тетка другая есть. И ребенок другой даже. Представляешь? Там — ребенок, и здесь — ребенок. То ходил туда-сюда, а теперь вообще уйдет.
— Ну и пусть. Представляешь, маме каково было узнать об этом?
— Мам, ты не понимаешь, у Пашки была СЕМЬЯ. А теперь — нет ничего. У мамы — своя семья, у папы — своя семья. А у Пашки — никого.
— А вдруг все-таки новый папа будет хорошим?
— Он не папа, он отчим. Он — чужой.
— Солнышко, а представь, вдруг бы я влюбилась?
— Ты не можешь.
— Почему? Думаешь, я такая старая?
— Ничего ты не старая. Ты — мама.
— Ну и что?
— Ты же не можешь нас бросить.
— А зачем бросать?
— Когда влюбляются — на всех наплевать, всех бросают. А ты же нас любишь?
— А ты сомневаешься?
— А я не буду влюбляться. И жениться. Потому что потом плохо всем. И детям особенно. Я с тобой жить буду.
— Всю жизнь?
— Всю жизнь. Ты не думай, я тебя никогда не брошу.
— Счастье ты мое. Какой ты еще маленький!
— И ничего не маленький. Мам, а знаешь, как у нас в классе их называют?
— Кого?
— Ну, отцов бывших. «Биологический родитель».
— Кто называет?
— Все.
— И ты?
— А чего он нас бросил, а? Так, если что, мы возьмем Пашку? А то вдруг он — и вправду?.. Человеку же нужно, чтоб его кто-то любил…
Господи, что же такое творится?! Это же только второй класс, им же всего по восемь лет! «Биологические родители». Четыре настоящих отца на весь класс, а остальные — биологические!
Любови у них новые взыгрывают. А дети — на крышу лезть собираются. От недолюбви. Я ж помню, как рыдал Тошка, когда ушел наш собственный папа. И никогда забыть этих слез я не смогу. И простить — не смогу.
Только вот у меня, похоже, нет никаких перспектив. И не потому, что нет на свете мужчины, способного засунуть шею в хомут, который представляет из себя наша семейка. А потому, что никакого постороннего мужчину, похоже, все члены этой семейки не примут. Жить вместе могут только родные люди. Любой, даже самый замечательный (Боже, какая фантастика!) человек останется все-таки чужим. Ну и ладно.
А что ж я тогда с этим Интернетом дурака валяю? Но может же у меня быть хоть иллюзия какой-то личной жизни? А детям про это знать — совсем не обязательно.
«Наконец получил твое письмо. Рад согласию на встречу. Предлагаю встретиться в субботу в пять часов у входа в Центральный универмаг. Если будет холодно — буду ждать внутри, возле эскалатора. Не опаздывай».
В субботу — так в субботу. Будет время привести себя в порядок, накраситься там, что-то с прической сделать. Хотя какая прическа под шапкой? Все равно все помнется.
А вообще, мне все меньше и меньше нравится этот тип. Тон какой-то чересчур приказной. А может, не приказной, а просто… А что — просто? Даже если он привык кем-то командовать на службе, я здесь — ни при чем. Ладно, что зря гадать — сходим, посмотрим. Благо, суббота послезавтра. По крайней мере будет что вспомнить.
В субботу в две минуты шестого я выбралась из маршрутки перед ЦУМом. Поскольку термометр на здании показывал пятнадцать градусов мороза, мужчины в кожаной куртке с газеткой в руке на улице не наблюдалось. Я вошла в магазин — во-первых, здесь тепло и хочется надеяться, что за несколько минут на морозе мой нос не успел приобрести ярко-красную окраску (на первом свидании лучше обойтись без экстрима во внешнем облике), а во-вторых, если я не заметила, и этот Владислав мерзнет где-то снаружи, то все равно он зайдет сюда, долго там не выдержать.
Изображая озабоченную предстоящими покупками особу, я двинулась в направлении эскалатора. Народу, как всегда в такое время, — тьма, половина из них — мужчины, половина мужчин — в кожаных куртках. Ну, и к кому мне подходить?
— И здесь — вы! Куда ни пойди — всюду вы, — передо мной возник хозяин бультерьера. Только его здесь не хватало, да еще именно в такой момент! — Вам что, в нашем районе магазинов мало?
— Между прочим, культурные люди вначале здороваются с дамой, — огрызнулась я, — а потом уже хамят. Только у вас мне осталось проконсультироваться, где покупки делать.
— Ну, здрасьте. Вам легче стало?
— Значительно. До свиданья. Всего хорошего. — Я повернулась к газетному киоску. Сделаю вид, что изучаю прессу, да и этот хам пусть уйдет.
— Эй, уходите — так уходите. Что это вы тут застрять собираетесь?
— Корм собачий выбираю.
— Какой еще корм? Что вы мне голову морочите? Здесь одни журналы.
— А я вот сейчас возьму журнальчик по кинологии и почитаю, чем лучше мою собаку кормить. Сбалансированнее.
— Да вы что, издеваетесь надо мной?!
— Слушайте, ну что вы ко мне пристали? Я вас трогала? Не трогала. Идите, куда шли, и оставьте меня в покое. Прямо, что собака — то и хозяин.
— В каком смысле?
— Хватка у вас, как у бультерьера. Идите уже, Бога ради.
— Да сами валите на все четыре стороны. Я сюда первый подошел.
— Ну и что, что — первый?
— А то, что никуда отсюда я не уйду.
Конечно, этот осел сейчас упрется и назло не сдвинется с места. А мне что делать? Как я смогу подойти к незнакомому человеку на глазах у этого крокодила? Он же определенно выкинет какую-то гадость и все испортит! Нет, ни в коем случае!
— Ну и как угодно. Девушка, — я повернулась к продавцу, — покажите мне, пожалуйста, все, что у вас есть по кинологии.
Придется что-нибудь купить, но зато у меня появится уважительный повод стоять здесь сколько угодно. До победы.
— По чем?
— По собаководству. Можно? Я выберу, что мне больше подходит.
— Да пожалуйста, — девица вывалила десятка полтора экземпляров журнально-газетной продукции. — Смотрите.
— Слушайте, вы действительно надо мной издеваетесь. Я же вас по-человечески прошу уйти. По-хорошему.
— А то — что?
— Что — что? Не знаю — что. Нельзя же, в самом деле, быть такой стервой.
— Это я — стерва? Да… — у меня от такого хамства просто дыхание перехватило. — Да вы… Да какого черта вы ко мне вечно цепляетесь?!
— Да русским же языком прошу — уйди! Ко мне женщина должна подойти, так нет — ей надо крутиться здесь. Именно тут ей медом намазано.
— Какая еще женщина?
— Не ваше дело!
— А я здесь при чем?
— Только, кажется, жизнь наладится — нет, вечно найдется ведьма, которая все испортит! Кто вас просил лезть?!
О, Господи! Вот это да… Только б не догадался!
— Девушка, извините, возьмите назад журналы. А вы бы вначале вежливости поучились, а то от вас все женщины шарахаться будут!
Я чуть не бегом помчалась из магазина. Вот это номер! Этот хам, этот бультерьер-собачник и есть тот самый Владислав, на свидание с которым меня сюда принесло. Кожаная куртка, газета в руках, ожидаемое свидание с женщиной — все сходится. Фотография? Да, похож он на ней, только лет на тридцать моложе себя нынешнего. Тридцать лет и пятьдесят килограммов тому назад. Потому мне и показалось знакомым лицо на фото!
Пути Господни… Остается надеяться, что до него не дошло, с кем именно он должен был встретиться. Пусть думает, что как Лордик погрыз его псину, так и я разбила его наметившуюся личную жизнь!
Да чтобы я еще раз вляпалась в подобную авантюру?! Все. Хватит с меня подобных экспериментов. Нашла, называется, способ! Нет, это не я нашла, это — Женька. С ее подачи. А я? Пошла, как теленочек на веревочке!
Но зато ведь — не скучно? Да уж…
В преддверии Всенародного детского праздника дом оказался охвачен единым трудовым порывом. Почему — трудовым? Ну, с моей точки зрения, иначе, как тяжким трудом, не назовешь заполнение бесчисленного количества «валентинок». А грядущий праздник — это, соответственно, День Святого Валентина — праздник, с долей иронии воспринимаемый нами, зато с превеликим энтузиазмом подхваченный молодым поколением.
Надо сказать, что лично у меня к нему совершенно особенное отношение. Дело в том, что четырнадцатого февраля — мой день рождения. То есть мой личный, персональный праздник. Мой день. Был — моим. Пока в чью-то чересчур умную голову не пришла романтическая идея передсадить трагическую историю западного монаха на нашу. Нам ведь — как? Чем праздников больше — тем лучше. В нашей школе уж который год традиционно отмечается Хеллоуин. Ну вот и скажите: нам что, своей нечистой силы мало было?
Нет, если бы День Святого Валентина сделали государственным праздником, законным выходным днем, я бы нисколечко не возражала. Выходной — он и в Африке выходной. А в свой законный день рождения нет ничего лучше, чем, вдоволь выспавшись, устроить себе день ничегонеделания. Абсолютного. И никуданехождения.
Но я, как и положено, несусь с утра на работу, накрываю, как и положено, деньрожденный стол, а поздравляют все — друг друга. С Днем влюбленных. Ну чему, спрашивается, радуются четырнадцатого февраля сорока- и пятидесятилетние тетки, ежедневно в течение последних двух-трех десятков лет костерящие почем зря своих благоверных? Но сердце — не камень. Дай только повод, и пробьют панцирь повседневной озлобленности робкие росточки любви, и потянутся туда, откуда повеяло, хоть и ненадолго, теплом. Ну и пусть радуются. Меня, в конце концов, тоже ведь поздравить не забудут.
В этом году как раз идеальный вариант: четырнадцатое приходилось на субботу. Значит, «накрывать поляну» я должна буду в пятницу. Тринадцатого.
— Может, перенесешь? — предложили коллеги. — Нехорошее все-таки число. Ничего страшного, отпразднуем в понедельник.
— Ну нетушки. Тринадцатого — так тринадцатого. Я вам — тортик, вы мне — цветы.
Легко сказать «тортик». Тортиком, попятное дело, не отделаешься. Два огромных пакета с провизией грозили порваться в любую минуту. Пришлось пропустить два автобуса, забитых настолько, что и сама-то, проехав пару остановок, рисковала перейти в паштетообразное состояние, и влезть только в третий, относительно свободный, сразу же попытавшись пристроить свои пакеты на колени к уже сидящим мужчинам. Идея уступить место, как совершенно фантастическая, не пришла в голову ни мне, ни им, — спасибо, что «багаж» подержать согласились. Втиснувшиеся следом десятка три пассажиров обещали доставить друг другу массу удовольствия. «Радость человеческого общения» — это как раз о поездках в общественном транспорте в час пик.