Дама, прижатая ко мне так, что я ощущала нас с ней двумя половинками одного сэндвича, завозилась, стоило машине тронуться, и активно начала отвоевывать «место под солнцем».
— Мужчина, пройдите, нечего тут стоять. А вы подвиньтесь, ваша рука мне мешает. Давайте, давайте, шевелитесь…
— Блин, чего толкаешь? Корова, места ей мало! Да ты меня своим локтем проткнула уже.
— Я — корова? А ты — кто, бегемот недоделанный? Ишь, растопырился. Двигай, я тебе сказала!
— Да как я двину, если ты мне на ноги вперлась? Ты хоть глянь, на чем топчешься, а потом ори. Как на асфальте!
— А один черт — что асфальт, что твои ласты.
— Да уберите ее от меня, она ж меня раздавила уже. Два центнера живого веса!
— Ах ты, хам! Да я тебя!..
Народ радостно внимал дискуссии. На очередном повороте меня буквально вжало в стоящего впереди мужчину. На светлой дубленке четко отпечаталась моя новая «орифлеймовская» помада праздничного ярко-вишневого цвета.
— Ой, простите. Я не хотела.
Главное, и отодвинуться невозможно. Мужик озадаченно смотрел на испорченную дубленку.
— Вы не волнуйтесь, она отстирается. Вернее, ототрется. — Я чувствовала себя виноватой, хотя — ну, «не виноватая я». — Средства есть всякие. Жена ваша знать должна.
— Да? — Голос у мужика был явно мрачный. — И как я, по-твоему, это жене предъявлю? Скажу, что в транспорте измазали? Да кто мне поверит?! Ты бы — поверила? Вот и она — не поверит!
— Но ведь правда же. А хотите, я телефон дам, пусть она позвонит, и я подтвержу?
— Нет, ну, коза. Меня по ее милости скандал грандиозный ждет, а она мне телефончик всучить пытается! Ну, какова! Так лихо мужиков клеить!
— Да не нужны вы мне сто лет! Я же — ради вас, чтобы конфликта с женой не было. Я же извинилась.
— А на кой мне твое извинение? Мне моя теперь все волосья повыдергивает. Она у меня, знаешь, какая? Из дома вытурит — мне что, к тебе жить приходить?
— Боже упаси! — испугалась я. — Ко мне не надо.
Что ж там за жена, способная выгнать из дома такого громилу? Мое лицо находится как раз на уровне его плеча. Не хочу я с ней объясняться.
— Слышь, мужик, — заржал парень с соседнего сиденья. — Ты не о том с дамочкой беседуешь. Мне моя в такой же ситуации всю плешь проела. Как глянула на помаду на воротничке, так и пристала: «Хочу такую же, хочу такую же». Замаялся, пока доставал. Так что ты лучше разузнай, где такая продается, а то будешь потом по всему городу рыскать. Зато девчонки, я тебе скажу, в салонах работают… Мечта холостяка. Так что вы, дамочка, еще разочек к нему приложитесь, для верности. Чтоб супруга уж точно заметила.
— Да пошел ты, советчик.
— Так я ж для тебя стараюсь, — не обиделся парень. — Глядишь, вместо своей мегеры еще такую девчоночку отхватишь — всю жизнь меня благодарить будешь.
— Да пошел ты… — похоже, несчастного заклинило на одной фразе. Да хоть на одном слове, лишь бы меня больше не трогал. Тем более что времени, чтоб добежать до проходной, остаются буквально секунды.
Стайером я, к сожалению, не была никогда, даже в средней школе. Что ж говорить о теперешнем времени, когда лишние килограммы — и в руках, и на талии — самым явным образом ограничивают скорость перемещения, невзирая на приложенные усилия? Будь я женщиной умной, села бы в первый подошедший автобус, а не дожидалась полупустого.
Короче, я опоздала. На одну минуту. Вроде бы — не много. Для тех приснопамятных времен, когда пропуска нам выдавали тетеньки, сидящие в стеклянных кабинках. Да, они получали премию за определенное количество «собранных» нарушителей, но все же люди есть люди. Всегда оставался шанс разжалобить суровую вахтершу, сославшись на семейные, погодные, транспортные — да мало ли какие! — неприятности, и уговорить ее не фиксировать опоздание.
Но мы бодро идем в ногу с прогрессом, и человеческий фактор был вытеснен автоматизированной системой турникетов, перекрывающих вход на любимое предприятие ровно в означенное время. Секунда в секунду. И — кто не успел, тот опоздал. Машину не разжалобишь, про день рождения не расскажешь.
А дальше — отлаженный ритуал, целью которого является нанесение максимального психического ущерба нарушителю трудовой дисциплины. Я позвонила в родной отдел, через пятнадцать минут нарисовался мой начальник и, не обратив внимания на мое робкое попискивание: «Здрасьте», скрылся в дверях отдела кадров. Пять минут его не было, а я маялась под дверью, проникаясь чувством, которое должен испытывать винтик, выпавший из паза. Сейчас по его вине весь механизм пойдет вразнос, да и его раздавит по дороге. Так. Значит, премии в этом месяце мне не видать. Радостно, нечего сказать. Я-то на нее рассчитывала…
Появившийся начальник ткнул мне бумажку с разрешением на вход и молча двинул в направлении нашего корпуса. Я, подхватив свои пакеты, засеменила следом.
Вот интересно, а как он будет теперь меня поздравлять? Я представляю, насколько зол он сейчас: потеряно полчаса рабочего — его! — времени, отодвинулись какие-то запланированные дела, пришлось таскаться на проходную и обратно, что в масштабах нашего завода — далеко не ближний свет, иметь разговор с кадровиками, и все это — из-за того, что эта курица, то бишь я, не соизволила добраться вовремя.
А мне что — легче? Мало того, что премию теперь снимут, так еще и на оперативке наслушаюсь комплиментов по полной программе. Хорошо хоть мероприятие это проводится раз в неделю — есть надежда, что к следующему четвергу наберутся и другие отрицательные факторы, так что мое опоздание не будет первой скрипкой в оркестре разборок по подразделению.
День потек своим чередом. Это ведь только у меня он оказался испорченным с самого начала, а народ жаждал праздника. Поневоле и я начала проникаться общим настроем и к обеду уже забыла об утренних неприятностях. Подумаешь, дело большое. На то и пятница — тринадцатое. Зато букет роз мне вручили шикарный, и тосты под принесенное, вернее — с риском быть уволенной — пронесенное через проходную, вино говорились тепло и весело. Даже начальник душевно расщедрился и толкнул проникновенную речь о том, какой, оказывается, я ценный работник. Может, не лишит премии?
— Николай Егорыч, мы ж — одна команда. — Витек, наш системщик, взял вместо меня ответное слово, — такого коллектива не было, нет и нигде больше не будет. Поэтому мы, ваши подчиненные, пользуясь торжественностью, так сказать, момента…
— Какого момента? Жанниного дня рожденья?
— Это — само собой. Но я не об этом. В свете грядущего праздника всеобщего обожания ваш прямой долг перед нами, всецело зависящими от вашей начальственной длани, походатайствовать перед лицом вышестоящих товарищей об улучшении материального, а значит — и морального, положения вверенного вам подразделения…
— Виктор, не юродствуй. Сейчас вместо меня на рандеву к генеральному отправишься — будет тебе возможность походатайствовать.
— Николай Егорыч, так я ж полномочиями не обладаю. Вот был бы я, на худой конец, вашим замом, я б коллектив в беде не бросил.
— Договоришься ты у меня сейчас. Точно на ковер отправлю. Ладно, вы тут закругляйтесь с посиделками, обед кончился.
— Обижаете, шеф.
— Не обижаю, а призываю к дисциплине. Кто знает, где отчет по статору?
— Егорыч, на твоем столе, — патриарху отдела позволялась кое-какая фамильярность. — Ты хоть раз в неделю бумаги по стопочкам раскладывал бы. А то помните, как он всех тут на уши поставил из-за договора с французами, а тот у него в папочке под телефоном лежал. Чтоб аппарат не дребезжал.
— Ладно тебе, Парфентьевич, с тебя бы пару раз стружку сняли, ты б тоже забыл, куда штаны вешал.
Начальник ушел, мы стали сворачиваться. В самом деле, пора и честь знать.
— Не, ребята, шеф у нас, что ни говори, мужик нормальный. Грех жаловаться. Хотя — стареет, стареет. — Витек разлил остатки вина по чашкам (из чего еще пить вино на работе, если пить его там не положено?). — Давайте за подъем материального благосостояния в наших конкретных рядах! Думаю, с этой моей мыслью согласны все!
— Кончай треп, Витя. Давайте, ребята, допиваем и сворачиваемся. А то еще принесет кого нелегкая — мало не покажется.
Не успели мы навести марафет в помещении, как нелегкая действительно принесла. Шефа. Николай Егорович с отчетом в руках и щеками, покрытыми красными пятнами, стал посреди отдела и сдавленно процедил:
— Так, а теперь каждый подходит ко мне и читает, что здесь написано. Виктор! — Выражение лица у шефа было такое, что Витька не рискнул отпустить ни одной из привычных хохмочек, а по-пионерски бодро прочел:
— «Утверждено. Президент объединенной ассоциации машиностроения Васильев И.В. Технический отчет № 435/109. Расчет напряженно-деформированного состояния и циклической долговечности статора ТВД двигателя Д-199М». И что?
— Что?!! Следующий! Парфентьич!
Парфентьич пожал плечами и прочел то же самое. А что он еще мог прочесть, кроме того, что там написано? Затем наступила очередь прочих сотрудников. С каждой попыткой звукового воспроизведения текста с заглавного листа технического отчета лицо шефа становилось все мрачнее и мрачнее. Но он держался. Наконец свое умение читать подтвердили все присутствующие. Наступила пауза. Первым не выдержал, как всегда, Витя:
— Николай Егорыч, а в чем дело-то? Ну, прочли…
— Прочли, говоришь?! — шеф с такой силой швырнул злосчастный отчет о ближайший стол, что все бумаги, разложенные аккуратными стопочками, стайкой испуганных воробьев спикировали на пол. — Прочли?! Да хоть один человек здесь умеет читать?!! Буковки складывать?! Меня сейчас, как пацана, — мордой об асфальт! Да мне никогда в жизни так стыдно не было! Читайте!
Мы снова уставились на титульный лист. Что написано — то написано. Водяных знаков тут нет — бумага самая обычная. Парасимпатическими чернилами тоже никто не пользуется.
— По буквам читайте! — надрывался шеф. — По одной букве! Всех депремирую, к чертовой матери!