— Ну как же, очень даже интересуют. Кажется, по дороге мы прошли мимо одного такого. Наши коллеги проверяют, кто он.
— Когда? Ведь они убегут!
— Не убегут, не бойтесь. Этот вот гражданин обо всем наших предупредил.
Кивком подбородка он показал на Кшиштофа Цегну, который все это время спокойно стоял в сторонке и внимательно слушал. Тереска и Шпулька подозрительно посмотрели на него.
— Как это предупредил? — недоверчиво спросила Шпулька. — Ведь он тут стоит. Не кричал, руками не махал…. Вообще ничего не делал.
Что-то в атмосфере заставило участкового от души развеселиться. Афера могла быть очень серьезной, профилактика преступлений оказывалась делом трудным и сложным, отрываться от позднего ужина было очень неприятно, но действия Терески и Шпульки вносили во всю безнадегу элемент радостной и веселой беззаботности.
— У нас есть свои способы, — ответил он смертельно серьезным тоном. — Такой особый вид профессиональной телепатии…
— Коротковолновая рация, — буркнула Тереска, внимательно посмотрев на Скшетуского в штатском. — Не знаю, где он ее держит, потому что не видать. Наверное, миниатюрная. Так что теперь?
— Ничего. Вы и так дома, а барышню мы сейчас подвезем, и все будет в порядке. А уж этих бандитов мы проверим…
* * *
Ни о чем не думая, без малейших предчувствий, в страшной спешке Тереска одевалась во все самое худшее, что у нее было. Она надела прошлогоднюю юбку, вздувшуюся сзади пузырем, очень старые нечищеные ботинки и старый жакет, где все пуговицы были разные. Они со Шпулькой пользовались весьма дипломатическими методами решения вопросов, основанными на очень тщательном подборе гардероба. Заключая сделку, они надевали самые изысканные и элегантные вещи, чтобы произвести самое лучшее впечатление, а за добытыми саженцами отправлялись, одевшись как можно хуже. Они поступали так не только потому, что элегантные одежды могли бы испортиться во время перевозки деревьев, но и потому, что две элегантные молодые дамы, волочащие груженый палками стол на колесиках или катающиеся на нем с горки, несомненно, обратили бы на себя внимание всех встречных. А две оборванные молоденькие девушки, тянущие на лямке черт-те что, не вызывали ничьего интереса, поскольку их принимали за работников коммунального хозяйства.
Тереска как раз торопливо завязывала перед зеркалом старый платок, поскольку близилась половина пятого, а на это время она договорилась со Шпулькой, которая должна была ждать ее вместе со столом у насыпи. Как раз в этот момент прозвенел звонок у входа. Дверь в Терескину комнату была приоткрыта. До нее доходили голоса, которые затем раздались из прихожей, и Тереска замерла перед зеркалом.
Богусь!!!
Она окаменела, на нее накатила слабость, а лицо запылало румянцем. Она неподвижно стояла, зажав в кулаке концы платка, а сердце плясало гопак, гуляя от горла до колен. Все мысли сперва куда-то разбежались, а потом устроили свистопляску. Боже мой, этот пузырь на заднице… Лицо… Всего лишь чуточка пудры, а где изысканный макияж? Ей надо выходить, черт побери, ведь Шпулька там ждет! Она была права, ну конечно, именно сегодня!! Езус-Мария, что делать-то?!!!
Но все мысли затопило чувство блаженного, безграничного, парализующего счастья. Богусь… Богусь пришел… Он тут… Через минуту она его увидит!..
— Тереска! — окликнула снизу пани Марта. — К тебе гость!
Решительным жестом Тереска сорвала с головы платок. Проехалась расческой по волосам. Потоптавшись на месте, рванула молнию на юбке, потом снова застегнула ее, сняла с ноги один ботинок, снова его надела, и, не отдавая себе отчета, что делает, косо застегнула пуговицы жакета. Неизвестно для чего она схватила платок, похожий больше на грязную тряпку, чем на головной убор, и выскочила из комнаты.
Богусь стоял внизу, облокотившись на перила лестницы и насмешливо смотрел вверх. Долгожданное зрелище оказало на Тереску такое сильное впечатление, что ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть, и медленно сойти вниз на подкашивающихся ногах.
— Ну и везет же мне на тебя, — сказала она расстроенно, но в голосе звучала пылкая радость. — Ты что, не мог раньше позвонить и предупредить, что придешь?
Богусь с интересом смотрел на платок.
— А что, я снова не вовремя? — спросил он с вежливой иронией. — Эта штука кажется мне не такой опасной, как топор… Позвонить я не мог, потому что совершенно не знал, что приду. Просто был тут поблизости и мне пришло в голову, что я мог бы использовать момент и на секундочку заскочить. А ты что, куда-то отправляешься? Не стесняйся, я зайду в другой раз.
Тереска почувствовала, что ей делается холодно изнутри, а душа как-то странно каменеет. Она мгновенно приняла решение.
— Ну что ты, — уверенно ответила она. — Никуда я не собираюсь. Пошли наверх, поговорим спокойно.
Комната выглядела довольно прилично, туда можно было привести гостя. Наученная страшным опытом, Тереска категорически отреклась от всяких генеральных уборок, пока наконец не установятся вымечтанные контакты. Она быстро кинула в шкаф разбросанные кое-где на стульях детали туалета и положила платок на письменный стол. Богусь с любопытством огляделся вокруг и уселся на тахту.
— Как вижу, тут у тебя вполне сносное жизненное пространство, — заметил он снисходительно. — Ты тут что-нибудь устраиваешь, а?
Комнату родственников Тереска заняла всего лишь несколько месяцев назад, поэтому ничего до сих пор не устраивала, но смысл вопроса, который прозвучал неоднозначно, она поняла правильно.
— Ах, в последнее время почти ничего, — небрежно ответила она — Некогда мне этим заниматься, что-то хлопот прибавилось.
Богусь внимательно посмотрел на этажерку, письменный стол и шкаф.
— А музыка какая-нибудь у тебя есть? Поставила бы что-нибудь…
— Что? Ничего у меня нет. Радио внизу.
— Как это? У тебя нет магнитофона? Или хотя бы проигрывателя?
В голосе у него прозвучало изумление, смешанное с презрением и недовольством. В глубине сердца Тереска почувствовала страшное унижение. У нее не было ни магнитофона, ни проигрывателя, ни даже транзисторного приемника. И до сих пор ей не приходило в голову, что у нее должны быть такие вещи. Семья Кемпиньских не могла вкладывать в детей сказочных сумм, а атмосфера в семье вынуждала мириться с существующим уровнем жизни. Только в этот момент Тереска почувствовала себя хуже, беднее, зауряднее остальных. Богусь привык к определенному уровню жизни, а она что?..
— Я вот как раз и думала что-то купить, — сказала она, пытаясь говорить небрежным тоном и создать впечатление, что отсутствие элементарных предметов культурного быта — всего лишь результат ее рассеянности, а не отсутствия денег.
— Я вижу, что к тебе надо приходить не только готовым к сюрпризам, но и с собственным транзистором, — издевательски сказал Богусь и вынул сигареты. — Закуришь?
Тереска подскочила на стуле.
— Как это, ты куришь?!
— Конечно. А ты нет?
На миг характер Терески взял верх над чувствами.
— То, что все курят и что это модно, на меня не производит впечатления, — презрительно сказала она, — я не курю, потому что мне не хочется, а мода в данной области меня не интересует. Действия стада баранов для меня не аргумент. На турбазе ты не курил…
Богусь пожал плечами.
— Турбаза для меня была последними минутами детства, — снисходительно объяснил он. — В детстве я действительно не курил. Я решил, что не стану начинать ничего, пока из детства не выкарабкаюсь. Теперь я не вижу поводов для ограничений. Пока я был школьником… сама знаешь, как это бывает. Не люблю прятаться по сортирам.
Тереска кивнула головой. Чувства вернулись на свое место. Богусь казался ей невероятно гордым, невероятно мужественным, страшно взрослым и еще более желанным, чем раньше. Что бы он там ни делал, что бы ни говорил, он вызывал только восхищение и уважение.
— Естественно, теперь у тебя нет оснований ограничивать себя, — поддакнула она.
Богусь довольно критически на нее посмотрел.
— Слушай, а ты точно никуда не собиралась? У меня такое впечатление, что я тебе помешал и теперь ты сидишь как на иголках.
— Ну что ты! Почему?
— Ну, разве только, то, что на тебе, — это твоя домашняя одежда. Признаюсь, что в качестве пеньюара она очень оригинальна.
Счастливое чувство, что он рядом, под рукой, что она с ним вместе, что на него можно сколько угодно смотреть, слушать его слова, было так сильно, что все остальные дела отошли на второй и третий планы. Теперь, как гром с ясного неба, на нее свалилась выкинутая из головы противная действительность в виде Шпульки, которая ждала на насыпи со столешницей на колесиках. А также ее собственный внешний вид. Переодеться, снять жакет, сменить эту трижды проклятую юбку, омерзительные чоботы, показаться ему как-нибудь по-человечески… Потом станет страшно поздно, Шпулька по темноте не поедет, а это уже последняя поездка.
Тереска заколебалась.
— Честно говоря… — сказала она мужественно.
Богусь немедленно вскочил на ноги.
— Ну и почему ты сразу не сказала?
Тереска медленно и неохотно встала со стула.
На свете было очень немного дел, которые могли бы оставаться важными в присутствии Богуся. Надо же такому случиться, что он пришел, как раз когда ей надо ехать за саженцами… Надо ему как-то объяснить, рассказать, а то ведь он может обидеться, подумает, что его считают тут назойливым, в конце концов, сколько можно наносить неудачных визитов?! Надо показать ему, что помимо ее воли обстоятельства гнетут и велят свое… Почему-то в глубине души она смутно понимала, что общественная работа и сад для несчастных детей, — не такие вещи, чтобы Богусь мог это понять, наоборот, он скорее высмеет, отнесется к этому издевательски… Да ведь дело даже и не в саженцах, тут другие моменты играют роль…
— Искренне говоря, — сказала она в приливе внезапного вдохновения, — мне действительно нужно выходить, потому что я еду за город, а по темноте мне нельзя возвращаться.