В прихожей их ждал Кшиштоф Цегна, который уклончиво отвечал на вопросы Кемпиньских.
— О, как хорошо, что вы обе тут, — сказал он с облегчением при виде Шпульки. — Идем со мной, нужно, чтобы вы дали показания и опознали людей. По снимкам.
— Деточка моя, не могла бы ты оставлять это страшное орудие там, где колешь дрова? — кротко спросил пан Кемпиньский. — Ты обязательно должна носить его с собой?
Тереска посмотрела на топор и покосилась на родителей. Кшиштоф Цегна, сам того не зная, подложил ей… ну может, не целую свинью, но поросеночка уж точно. У нее не было ни малейшего желания посвящать родителей в тайны своей следственной деятельности. Сразу начались бы комментарии, запреты и различные вопли и сопли, а ей сейчас было совсем не до семьи, и хоть в этой области хотелось спокойствия. Она не знала, что делать, но очень испугалась, что он скажет что-нибудь еще. Им со Шпулькой обеим нужно одеться, а ему на это время надо непременно заткнуть рот…
— Мы сейчас придем, — сказала она поспешно и не долго думая, сунула топор в руки милиционеру. — Пока мы одеваемся, отнесите это в подвал. Папа, дрова кончаются, сделай что-нибудь!
Когда Кшиштофа Цегну милостиво одарили топором, у него и у всех Кемпиньских сперва отнялся язык. Повернувшись спиной к родителям, Тереска заговорщицки подмигнула ему и сделала такую страшную гримасу, что Янушек, который смотрел на нее спереди, даже ахнул от восторга. Кшиштоф Цегна отреагировал совершенно правильно.
— Так точно! — отчеканил он и сделал четкий поворот «налево кругом» к подвальной лестнице.
Пока семья Кемпиньских успела прийти в себя и возразить, пока Кшиштоф Цегна убедил их, что ношение топоров не является позорным, пока он вернулся из подвала, Тереска и Шпулька уже были готовы к выходу. Они вытолкали посетителя из дома, не допуская дальнейших разговоров.
— Янушек, что это все значит? — подозрительно спросила пани Марта.
— Ничего особенного, — хладнокровно ответил Янушек. — Они подружились с этим милиционером, и он на ком-нибудь из них женится, только неизвестно пока на ком. Не знаю, у меня нет времени на разговоры, мне уроки делать надо…
В машине Тереска вытащила из сумочки толстую кипу фотографий и самодовольно вручила ее соратнику.
— При моих родителях, пожалуйста, ничего не говорите, — предупредила она. — Потому как они хуже вашего майора. А здесь пожалуйста — вот вам фотографии машин и этих типов, но мы никак не могли поймать их ни на каком приличном преступлении.
Кшиштоф Цегна снова онемел от неожиданности, но снимки жадно схватил.
— Елки-палки, это же как раз то, что нужно! — оживленно воскликнул он, просмотрев некоторые снимки. — Вы как раз этих типов и должны опознать на фотографиях и дать подробные показания. Скоро, наверное, конец всей афере, потому что их почти уже поймали. Только одной мелочи не хватает…
— А у вас как дела? — забеспокоилась Тереска. — Как получается?
— Совсем даже неплохо. Кое-что удалось сделать, но мне хотелось бы побольше. Вся проблема в том, что сейчас зима.
— То есть?
— Те места, где вы были, действительно могут служить для укрытия контрабанды. Они, должно быть, прячут все это там, потому что другой возможности мы просто не видим. А если зарыли, то как сейчас все это найти, когда земля промерзла? В садах можно прятать где угодно, потому что садовник вечно копается в земле, и неизвестно, то ли он там что посадил, то ли зарыл. А сейчас это трудно сделать.
— Так зачем же было ждать до зимы? — с осуждением в голосе спросила Шпулька. — Не лучше было найти все это осенью? Мы вам давно уже говорили…
— Да, но никто не верил, потому что никакие следы к садовникам не вели. То есть участие они принимают, но ведь сами контрабанду не возят. И вообще тут многого не понять…
— Им сейчас тоже труднее, — перебила Тереска. — Ведь они, наверное, в мерзлую землю тоже не закапывают. Куда-нибудь еще прячут.
— Ну да, только все-таки пока неизвестно куда.
Обе девочки были очень горды собой и взволнованы ситуацией, когда с интересом просматривали кипы самых разных фотографий. В отделении, кроме участкового, их ждали еще два симпатичных человека, перед которыми Кшиштоф Цегна упорно пытался вытягиваться по стойке «смирно». Одним из них был майор с птичьим лицом.
На снимках среди множества чужих людей оказалось и несколько знакомых.
— Вот этот, низенький, чернявый и лохматый, он ездит в «фиате», — не колеблясь сказала Тереска, а Шпулька, соглашаясь, кивала головой. — А-а-а, вот и тот, с ухом, из «опеля». О! И тот из «мерседеса», «Наполеон под Москвой»!
— Ой! — воскликнула Шпулька, и в голосе ее прозвучало изумление, смешанное с ужасом. — Это же тот сумасшедший! Тьфу, еще приснится! О, а этот что тут делает?
На одной из фотографий был запечатлен похожий на гориллу молодой человек из Тарчина.
— А этого вы тоже знаете? — поинтересовался майор.
Шпулька кивнула.
— Эго самый благородный человек под солнцем, — сказала она убежденно. — Не понимаю, что он делает тут, в этой коллекции преступников. Наверное, это потерпевший?
Майор переглянулся со своим товарищем, потом они оба посмотрели на участкового, а потом на Шпульку.
— Самый благородный, говорите?.. А простите, не будете ли вы так любезны, чтобы нам объяснить, в чем выражается его благородство?
С величайшим энтузиазмом Шпулька еще раз описала подробности каторжной работы по сбору саженцев от населения, причем на этот раз головой в знак согласия кивала Тереска. Работники милиции слушали их с невероятным вниманием. Участковый и Кшиштоф Цегна, которые знали про всю эту историю гораздо раньше, предусмотрительно молчали.
— Ну да, — сказал коллега майора, как-то странно чихнув. — Если судить по внешнему виду, так он — самый страшный бандит, а тут пожалуйста! Такой приличный человек. У вас, девочки, просто поразительные новости для нас!
— Так мы можем вам добыть еще сведений, если хотите, — любезно и очень живо предложила Тереска.
Все представители властей согласно запротестовали так решительно, что девочки даже удивились. Учитывая их заслуги, можно было сказать, что такой протест вовсе неуместен. В конце концов, в чем дело? Никакой опасности, а вон как пригодилось!..
Представители правоохранительных органов, глядя на выражение лица Терески, почувствовали решительное беспокойство. Видно было как на ладони, что ее желание участвовать в деле не умерить никакими силами. Невозможно предвидеть, до чего они еще докопаются и что в связи с этим сделают. При мысли, что, кроме бандитов, надо будет сторожить еще и Тереску, их охватила настоящая паника. Паника вызвала чрезмерное усердие…
— Ты заметила, что именно они нам запрещали так старательно? — сказала Тереска довольным голосом, когда после всех возможных показаний и опознаний они вышли из отделения, подписав протокол. — Вокзалы! Разумеется, дуры мы с тобой набитые и больше никто, раз нам до сих пор это не пришло в голову! Если те возят контрабанду, значит, возят ее поездами, и надо было давным-давно выйти на заграничные поезда!
— Так ведь, наверное, кто-то там следит за такими поездами? — возразила Шпулька.
— Да ведь нам же нужно, чтобы Скшетуский отличился, а не кто-то там, правильно? А из того, что они говорили, можно сделать вывод, что бандитов вот-вот будут брать. Мы должны ему помочь.
— Дрова, — в отчаянии сказала Шпулька, лихорадочно ища аргумент, который заставил бы Тереску заняться чем-нибудь другим. — Ты ведь должна была постараться насчет дров, потому что топить уже нечем.
— Отец должен постараться, чтобы грузовик привез какие-то там отходы пиломатериалов.
— Но ведь пока так и не привезли! Ты должна поехать за дровами, про которые ты мне говорила. Эти… каких… коряги… нет, выкорчеванные пни. Из вырубленного леса.
— О Боже! — подосадовала Тереска. — Еще и это! Ну ладно, делать нечего! Погоди… Мы поедем на санках, ты же говорила, что Зигмунт снова прикрутил полозья? Ты мне поможешь?
Из двух зол Шпулька предпочитала собственноручно вырубить целый лес, чем участвовать в поимке бандитов. Правда, ее тошнило при одной мысли, что придется опять пользоваться столешницей, которой она, правда, уже мастерски научилась управлять. Однако она отдавала себе отчет, что Тереске нужна какая-нибудь повозка, не пешком же она потащит эти коряги. Поэтому Шпулька согласилась.
— Но это послезавтра, — предупредила Тереска. — Завтра мы еще покараулим на вокзале, а тем временем, Бог даст, привезут и эти пиломатериалы на грузовике…
* * *
Морозную зимнюю тьму рассеивали лучи луны, когда Тереска и Шпулька съезжали на столешнице по насыпи, пытаясь не поломать при этом ног. Шпулька была страшно расстроена.
— Если бы ты мне раньше сказала, что это в той деревне за Вилановом, я с тобой ни за какие пироги не поехала бы, — говорила она в двадцать пятый раз. — Куда хочешь, только не туда! Это же наверняка близко от того нахального сумасшедшего!
— Совсем даже не близко, а немного подальше. А ты как хотела, чтобы за дровами можно было поехать в центр города? Успокойся, мы же к тому сумасшедшему заходить не станем! Он на нас сам нападет… Тормози, кто-то едет!
Столешница в виде саней создавала некоторые проблемы. Под горку она съезжала весьма неплохо, по ровной, скользкой поверхности можно было прекрасно ее разогнать, зато совершенно невозможно было придать ей нужное направление. Тяжесть этой махины исключала возможность торможения ногой, как с обычными санками. Надо было все время внимательно следить, чтобы повозка не набирала слишком большую скорость, а в случае чего приходилось просто с нее соскакивать. Съезжать с насыпи, особенно при зыбком свете луны, было весьма и весьма сложно, но дальше дорога просто сама приглашала в прекрасное путешествие. По гладкой, заснеженной, скользкой дороге ехать было просто одно удовольствие, причем найденный метод езды себя полностью оправдывал. Санки, на которых девочки с двух сторон отталкивались ногой, как на самокате, легко скользили, только время от времени норовили съехать на обочину.