– Следующий год будет, – сказала я.
Невозможно было сейчас представить что-то другое.
Дэн расплылся в улыбке:
– Я смотрю, школу в следующем году ты не гарантируешь.
– С моим-то везением – школа будет, – ответила я. – И обязательно учтут мои оценки за этот год.
– Мы с родителями собирались летом поездить по разным колледжам, – сказал Дэн. – Посмотреть на школы по дороге к моим бабушке и дедушке. Они живут во Флориде. – Он на секунду замолк. – Жили. Мы нашли их имена в списках.
– Мне очень жаль.
– Им там очень нравилось. Всегда было чем заняться. Мы думаем, скорее всего все случилось очень быстро, с первыми же цунами. У них дом был прямо на берегу океана, поэтому, видимо, так все произошло.
– У моей мамы родители давным-давно умерли. Когда она еще маленькая была. Ее растили бабушка с дедушкой, там, где мы сейчас живем. А мать отца в Лас-Вегасе, мы более-менее уверены, что с ней порядок.
– Я стараюсь не думать об этом. В смысле о том, что дальше. Но все равно, конечно, думаю. И ужасно злюсь. Я понимаю, никто не виноват, но власти должны были что-то предпринять.
– Что, например?
– Предупредить людей. Эвакуировать жителей побережья. Пусть бы оказалась ложная тревога. И что-то же точно можно сделать с электричеством. И ценами на бензин. И с едой. Где-то же наверняка есть склады с продуктами – еду просто не довозят до нас.
– А я, наверно, считаю, что нет никакого толку злиться.
Мы одновременно прихлопнули по комару и вдруг расхохотались. Такое синхронное движение, прямо как в балете. А потом Дэн произнес совершенно потрясающую вещь:
– Если все еще будет мир и если все еще будет школа, пойдешь со мной на выпускной в следующем году?
– Настаиваю на бутоньерке, – сказала я. – И лимузин, пожалуйста.
– Стретч-лимузин, – уточнил он. – И орхидеи.
– Ты в смокинге, – добавила я. – Я в вечернем платье.
– Король и королева выпускного, – сказал Дэн.
– Почту за честь, ваше величество, – сказала я.
Дэн наклонился и поцеловал мою руку. Наши лица встретились, и мы поцеловались, по-настоящему. Это был самый романтичный момент в моей жизни, и он был бы еще более романтичным, если бы какой-то мелкий пацан не завопил «фу, целуются, беее», что слегка подпортило атмосферу.
Дэн проводил меня до дома, и мы снова поцеловались возле задней двери.
– Это свидание, – сказал он.
– Мы же увидимся до выпускного? – спросила я. – Он ведь только через год.
Дэн засмеялся:
– Давай завтра у пруда. В десять, если не будет дождя.
– Хорошо, – сказала я, и мы поцеловались на прощание.
Это был абсолютно волшебный момент, поэтому, естественно, его испортил Джонни.
Он открыл дверь, заметил Дэна и сказал:
– Мама на тропе войны. Тебе лучше поговорить с ней.
Я нашла маму на веранде.
– Где ты была? – закричала она.
– На улице, – ответила я.
Один из лучших ответов на все времена: на улице.
– Это понятно. Но где именно? Чем ты занималась?
– Плавала. На Мельниковом пруду. И намереваюсь заниматься этим все лето, поэтому не читай мне, пожалуйста, лекций о комарах.
Кажется, я никогда не видела маму в такой ярости. Мне даже на секунду показалось, что она сейчас ударит меня, чего никогда раньше не случалось.
Я не совсем уж идиотка, так что сразу извинилась.
– Прости, – сказала я. – В чем именно я виновата?
– Ты ушла, не сказав, куда идешь и как долго тебя не будет.
– Я не знала, что должна. Я уже много лет ухожу не докладывая.
– Сейчас другие времена, – сказала она, и я видела, что она уже немного успокоилась. – Я полагала, ты достаточно взрослая, чтобы понять это.
– А я полагала, я достаточно взрослая, чтобы ходить куда угодно среди бела дня, не вызывая внезапного кризиса.
– Возраст тут ни при чем. Как бы ты себя чувствовала, если бы вдруг не смогла найти меня и не имела бы понятия, куда я ушла, и зачем, и когда вернусь? Подумай, Миранда. Как бы ты себя чувствовала?
Ну я и подумала: у меня сжались все внутренности.
– Я была бы в ужасе, – призналась я.
Мама улыбнулась краешком губ:
– Хорошо. Мысль о том, что ты не скучала бы по мне, невыносима.
– Мам, извини. По правде говоря, я просто боялась, что ты меня не отпустишь. А мне очень хотелось. И я просто слиняла. Прости.
– Почему бы я тебя не отпустила?
– Из-за комаров, – пояснила я. – Вирус Западного Нила, малярия, все такое.
– Ах да. Все такое.
Я глубоко вдохнула в ожидании, когда мама запретит мне выходить из дома. Но она ничего не сказала.
– Так что? – спросила я, чтобы она уже запретила, и я могла бы на нее наорать, и мы бы как следует поругались.
– Что «так что»? – не поняла она.
– Можно мне ходить на Мельников пруд?
– Конечно можно. Хотелось бы, конечно, завернуть тебя, Джонни и Мэтта в пеленки и защитить от всего на свете, но я знаю, что это не в моих силах. Вы все имеете право хоть как-то развеиваться. Для тебя это плавание, для Джонни бейсбол, для Мэтта бег.
– А для тебя?
– Сад. Даже если в этом году придется растить овощи, а не цветы. Я собираюсь работать в саду, невзирая на вирус Западного Нила. И не ожидаю от тебя, что ты бросишь плавать. На пруду были еще люди?
– Довольно много, – сказала я. – Включая Дэна из моей школьной команды.
– Вот и хорошо. Мне спокойнее знать, что там есть еще кто-то. Просто с этих пор сообщай, когда уходишь.
– Я тебя люблю, – сказала я.
Не помню, когда в последний раз говорила ей это.
– Я тоже тебя люблю, солнышко. Ты голодная? Обедать будешь?
Как странно, что мама спрашивает меня, буду ли я обедать, а не что я хочу на обед.
– Да я не очень голодна. Может, попозже что-нибудь поем.
– Ладно, – сказала она. – Я буду в саду, если тебе что-то понадобится. Там сорняки ждут не дождутся меня.
Я пошла к себе и переоделась из все еще мокрого купальника в шорты и футболку. Думала о маме и о том, как меня целовал Дэн, и как на самом деле страшно хочется есть, и сколько я могу продержаться без еды. Думала о комарах, выпускном и конце света.
А потом пошла в сад и помогла маме бороться с ее сорняками.
16 июня
Мы с Дэном плавали. И целовались. Мне так нравится и то и другое, я даже теряюсь – что больше.
17 июня
Мама вернулась с почты с улыбкой до ушей. Уже больше ничего не развозят по домам, поэтому мама ездит в почтовое отделение пару раз в неделю и забирает, что нам пришло. У нее только письма (люди пишут их теперь куда больше, потому что другие способы коммуникации отвалились). Ах да, и счета. Счета приходят исправно. Но зато никакого спама и каталогов. Просто письма и счета – непонятно, сколько это продлится.
Я видела, как мама о чем-то разговаривает с Джонни, а вечером она рассказала нам, в чем дело.
– Я получила письмо из бейсбольного лагеря Джонни, – сказала она за ужином (лосось, грибы из банки, рис). – Они намерены открыться в положенное время. У них достаточно припасов на пару недель, и, как минимум, столько они будут работать. И вот еще дополнительное очко.
– Ха, – сказал Мэтт, обращаясь ко мне. – Бейсбольные разговоры.
Я проигнорировала его и спросила:
– Что за дополнительное очко?
– У владельцев лагеря есть ферма, непосредственно примыкающая к нему. В дополнение к бейсболу мальчики будут работать на ферме. И получат свежее молоко, яйца и овощи.
– Ух ты, – сказала я, и именно это и имела в виду. Я все еще вспоминаю те два яйца от миссис Несбитт. – Это отлично. Рада за тебя, Джонни.
– Да, нормально будет, – ответил он.
Думаю, он предпочел бы просто играть в бейсбол.
Я посмотрела на маму: она прямо сияла от радости. Джонни будут кормить целых две недели, и не только консервированной едой. Яйца, овощи, молоко. Целых две недели ей не придется тревожиться об одном из нас.
Неудивительно, что она улыбалась.
19 июня
День отца. Мы попытались позвонить папе, но безуспешно. Пока в большинстве случаев удается дозвониться по местным номерам, но я уже и не помню, когда в последний раз получалось поговорить с кем-то из тех, кто живет подальше.
Гадаю, пробовал ли сам папа набрать нас, или обижался, что мы не звоним, или вообще не думал о нас. Может, и к лучшему, что Лиза беременна.
Знаю, это тупо. Я же скоро увижусь с папой, мы с Джонни проведем с ним и Лизой целый месяц в Спрингфилде. Он наверняка думает о нас так же часто, как мы о нем.
И даже, скорее всего, чаще. Иногда весь день проходит, и я понимаю, что ни разу не вспомнила о нем.
21 июня
Сейчас рассвет, я уже пишу, потому что проснулась от кошмара и засыпать снова слишком поздно, а вставать слишком рано.
Весь день был точно таким же, как другие дни. Очень жарко, последнюю неделю все время за тридцать градусов и ночью ничуть не прохладнее. Электричество зачастую дают среди ночи и редко больше чем на час, дом не успевает остыть, даже если врубить кондиционер. Маме на прошлой неделе аж пришло письмо от электросетей, мол, приносим извинения за доставленные неудобства. Она говорит, коммунальные службы впервые в жизни просят прощения.
Лучший момент каждого дня – заплыв в пруду. В воде я чувствую себя так, будто ничего плохого не случилось. Размышляю о рыбах: вот они вообще не в курсе, что происходит. У них все как раньше. Более того, сейчас, наверно, лучше, чем раньше, быть тунцом, сардиной или лососем – меньше шансов стать чьим-то обедом.
Комары становятся злее, или, может, люди больше беспокоятся из-за лихорадки Западного Нила – так или иначе, на пруду народу поубавилось. Это было бы на руку нам с Дэном, если бы Карен и Эмили из команды не стали бы плавать в то же время, что и мы.
Плавать вчетвером веселее, поскольку мы устраиваем гонки и играем в догонялки в воде по-жесткому, но после плавания уже так себе: не можем же мы с Дэном просто слинять в лесок, чтобы побыть наедине.