– Мама боялась за меня, – продолжала Меган. – А преподобный Маршалл тогда только начал проповедовать у нас, и она отвела меня к нему. Я наорала на него. Как Бог мог так поступить с Бекки? Как Он мог поступить так со мной? Я думала, что преподобный Маршалл скажет мне идти домой и что я все пойму, когда повзрослею, но нет. Он сказал, что нам никогда не постичь истинный замысел Божий. Мы просто должны доверять Ему, верить в Него и следовать данным Им правилам, не пытаясь понять Его. Господь действительно мой пастырь, Миранда. Как только преподобный Маршалл донес до меня эту мысль, все мои сомнения и вся моя злоба рассеялись. У наших страданий есть божественные основания. Может, в раю мы все постигнем, но пока нужно просто молить Его о прощении и смиряться перед Его волей.
– Но ведь заморить тебя голодом – вряд ли Его воля?
– Почему нет? Его воля была на то, чтобы Бекки умерла. Смерть может ведь быть и благословением. Подумай, от скольких страданий Бекки избавлена.
– Но ты не можешь молиться о смерти.
– Я молюсь о том, чтобы принимать Его волю без сомнений. Я молюсь о том, чтобы быть достойной Его любви. Я молюсь о вечной жизни на небесах. Молюсь за тебя, Миранда, и за маму с папой, и даже за другую папину семью. И я молюсь, как учит нас преподобный Маршалл, за души всех грешников, чтобы они увидели свет и были избавлены от вечного адского пламени.
– Спасибо, – сказала я за неимением лучшего варианта.
Меган разглядывала меня с сочувствием:
– Я знаю, что ты неверующая. И вижу страдание у тебя в глазах. Ты можешь сказать, что счастлива, Миранда? Что ты в мире со всем миром?
– Нет, конечно. И с чего бы? С чего бы мне быть счастливой, если не хватает еды, люди болеют и даже кондиционер не включишь?
Меган засмеялась:
– Все это абсолютно неважно. Эта жизнь – не более чем миг в сравнении с жизнью вечной. Помолись со мной, Миранда. Единственное, чего мне недостает для полного счастья, это уверенности, что мои близкие достигли спасения.
– Ну, никто и не обещал полного счастья. Я знаю, мне следовало бы порадоваться за тебя, Меган, но, по правде говоря, мне кажется, ты сошла с ума. И если тебя до этого довел преподобный Маршалл, то он просто негодяй. Эта жизнь, наше обычное существование здесь – единственный дар, который нам дан. Отбросить его, стремиться к смерти – вот что грех, как по мне.
Прошлая Меган, моя бывшая лучшая подруга, принялась бы спорить со мной. А потом мы бы вместе посмеялись. Нынешняя Меган опустилась на колени и начала молиться.
Вернувшись домой, я решила снова сходить в лес и притащила еще три мешка хвороста. Может быть, в конце концов я и окажусь в адском пламени, как говорит Меган. Но пока этого не произошло, намереваюсь греться у печки с пламенем самым обыкновенным.
3 июля
После ужина мама сказала:
– Я тут подумала на обратной дороге вчера: как вы смотрите на то, чтобы ужаться до двух приемов пищи в день?
Кажется, даже Мэтт обалдел, поскольку не согласился прямо сразу:
– И до каких именно?
Как будто это что-то меняет.
– Точно оставим ужин. Важно хотя бы один раз в день садиться за стол всем вместе. А завтрак или обед – можно решать каждый день. Лично я бы убрала завтраки. Никогда не могла толком есть утром.
– В школе я иногда пропускал обед, – сказал Мэтт. – Думаю, для меня это не будет проблемой.
– Само собой, это чисто добровольное дело, – продолжала мама. – Наши запасы далеки от истощения, но я подумала, что сейчас, когда Джонни нет, мы все могли бы обходиться чуть меньшим.
Я вообразила, как Джонни на ферме ест яйца, пьет молоко, и на секунду просто возненавидела его.
– Сойдет, мам, – сказала я. – Обойдусь. Переживу.
Интересно, как все это будет у папы и Лизы. У меня уже начинаются видения насчет Спрингфилда. Представляю себе кухню, полную еды, работающий холодильник, фермерские рынки с кучей свежих продуктов, и яиц, и пирогов, и шоколадной помадки. А еще кондиционеры, телевидение и Интернет, а на улице двадцать пять градусов, и крытые бассейны, и никаких комаров.
Меня устроит любая из этих вещей. Ну, любая из них плюс шоколадная помадка.
4 июля
С Днем независимости!
Ха!
Хортон не давал нам уснуть всю ночь, завывая перед дверями комнаты Джонни. Он ужасно дуется и слопал всего половину еды (и маме даже не пришлось его уговаривать).
Электричества нет уже три дня. Температура воздуха где-то тридцать семь или восемь, и ночь не приносит прохлады.
Мне снилось, что рай – это такой ледяной дворец, холодный, белый и манящий.
Сегодня я пропустила завтрак и пошла плавать голодной. Завтра попробую отказаться от обеда. Все время, проведенное с Дэном (недостаточно, и Эмили не дала нам продыху), я думала о еде. Как сильно мне не хватает завтрака. И что я съем на обед. Сколько еще буханок хлеба получится, пока не кончатся дрожжи.
Я думаю о Джонни, как он там ест три раза в день, настоящую еду, фермерские продукты, и как мама навязала нам всю эту фигню с двумя приемами пищи едва только он уехал, и это дико злит меня. Выглядит так, словно она считает потребности Джонни первостепенными. Надо подкормить его, чтобы он вырос до метра восьмидесяти. Давайте-ка на всякий случай отдадим ему часть Мирандиной еды.
Надеюсь, это ужасное настроение только из-за праздника. Раньше он был одним из моих любимых. Люблю парады, ярмарки и фейерверки.
В этом году Мэтт привез миссис Несбитт на ужин, и, поев, мы просто сидели на веранде и распевали патриотические песни. Хортон тоже вопил. Трудно сказать, у кого из нас получалось кошмарнее.
Без сомнения, это худшее лето в моей жизни, а впереди еще два месяца.
6 июля
Электричества нет уже пять дней. Никто не произносит этого вслух, но все подозревают, что, возможно, его вообще больше не будет.
Днем было плюс тридцать шесть. Мама заставляет нас пить тонны воды.
Мэтт все рубит дрова, а я таскаю хворост из леса. Сложно представить, что нам когда-нибудь будет холодно.
Думаю, мое решение – это бранч, нечто посередине между завтраком и обедом. Утром иду плавать, а потом возвращаюсь и ем свою порцию. Таким образом мне не придется наблюдать, как Мэтт поглощает свой завтрак, и смотреть, как мама съедает половину обеденного пайка, испытывая чувство вины за то, что я ем больше.
7 июля
Только вернулась с купания, дали электричество. Его не было почти неделю, и мы все скакали от радости.
Мама всегда держит в стиралке белье-которое-нужно-постирать-срочно, так что она сразу же ее включила. Я схватилась за пылесос и начала с пола в гостиной. Мама завела посудомойку и включила кондиционер (сегодня, когда я проснулась, было почти тридцать четыре). Мэтт врубил старый телевизор с кроличьими ушками, но там был только сигнал специального радиооповещения, что бы это ни значило.
Спустя десять великолепных минут ток пропал. Все остановилось: и пылесос, и кондиционер, и стиралка, и посудомойка, и морозильник, который мог бы наморозить нам кубиков льда впервые за неделю.
Мы все стояли – просто стояли и ждали, что вся техника снова заработает. Мама гипнотизировала посудомойку, я не выпускала из рук пылесос.
Минут через пятнадцать я сдалась и убрала его обратно. Мама разгрузила посуду, сполоснула ее и поставила на место.
Со стиркой она повременила до раннего вечера. Потом мы с ней открыли машинку, перенесли мыльное и склизкое белье в ванну и чуть не до ночи полоскали и отжимали его, чтобы потом развесить сушиться на веревке.
Хотите верьте, хотите нет, через четверть часа после того, как мы все развесили, началась гроза. Я думала, мама разревется (мне лично очень хотелось), но она держалась, пока в дом не вернулся Мэтт. Он все время занимается дровами и, видимо, решил, что немного грома и бьющие то и дело молнии ему не помеха.
Мама совершенно вышла из себя. Наорала на него за то, что он остался в лесу во время грозы. Лицо у нее сделалось таким красным, что я уж испугалась, как бы ее не хватил удар. Мэтт вопил в ответ. Он, дескать, знает, что делает, каждая минута на счету, и, если бы, мол, была хоть какая-то опасность, он бы немедленно вернулся.
И тут снова дали электричество. Мы все выбежали наружу, поснимали белье и засунули его в сушильную машинку. Мама завела следующую стирку. Мы включили кондиционер, и Мэтт зашел в Интернет – узнать, нет ли там чего (оказалось, только недельной давности списки погибших и пропавших без вести).
На этот раз ток продержался сорок минут – достаточно, чтобы провернуть вторую стирку. Дождь прекратился, и мама развесила белье на веревке.
Ледяные кубики проморозились не до конца, но все равно лед у нас в стаканах – чистая роскошь. Дом немного остыл, а на улице уже не так парило.
Мама с Мэттом все еще не разговаривают. Хортон по-прежнему требует показать, где мы прячем Джонни.
Я не могу определиться, что хуже: когда совсем нет электричества или когда оно непредсказуемо.
Кто знает, не придется ли мне вскоре решать, что хуже: такая жизнь, как у нас сейчас, или совсем никакой жизни.
9 июля
На улице плюс тридцать девять. Тока нет с субботы, а у меня месячные. Я могла бы убить за шоколадное-с-шоколадной-крошкой-мороженое-трубочку.
10 июля
Вот вам занятный факт касательно конца света: если уж он начался, то не останавливается.
Проснулась утром и сразу почувствовала – что-то изменилось. Трудно объяснить. Было прохладнее (что хорошо), но небо окрасилось в странный серый оттенок, не такой, какой бывает при облачности или тумане. Словно кто-то распылил прозрачный серый краситель.
Я спустилась в кухню, откуда слышались голоса мамы и Мэтта. Мама вскипятила воду для чая, и, хотя я не люблю чай, он все равно дает мне иллюзию чего-то в желудке, так что я заварила себе чашку.
– Что происходит? – спросила я, потому что явно что-то происходило.