Что Джонни и сделал. Хортон заурчал, как котенок, и на минуту в мире снова все стало правильно и хорошо.
1 августа
Оказалось, что под мамино определение праздничного ужина подпадает компания из всех нас, папы и Лизы, миссис Несбитт и Питера. Мне кажется, немного странно приглашать Питера, но, с другой стороны, Лиза у нас в гостях – это не менее странно, так что почему бы и нет.
Мама попросила меня скататься на велике до миссис Несбитт и оповестить ее, а потом доехать до кабинета Питера и пригласить его тоже. Джонни рубил ветки со спиленных папой и Мэттом деревьев, так что, кроме меня, было некому.
Миссис Несбитт дуется на папу с момента развода, но, когда я позвала ее, она прямо засияла от предвкушения.
– Что-то я почти перестала ходить по гостям, – призналась она, и это прозвучало так смешно, что мы обе хохотали до слез.
Я покатила в город, вдыхая влажный пыльный воздух, и приехала сначала к кабинету Питера, где обнаружила знак, мол, кабинет закрыт, а найти Питера теперь можно в больнице.
Неудивительно, что Питер закрыл кабинет, но это лишний раз напомнило мне, как все изменилось. Последние пару дней жизнь хороша, и я начала забывать о происходящем. Даже серость, к которой, казалось, привыкнуть невозможно, теперь просто часть повседневной жизни.
Все по-другому, когда знаешь, когда у тебя следующий прием пищи.
Я поехала в больницу, где обнаружила невероятную толпу народа. Меня остановили в вестибюле и спросили, к кому я. Сказала, что к Питеру по личному вопросу.
В больнице электричество по-прежнему есть – странно было видеть полностью освещенное здание. Словно волшебная страна, ну или как минимум парк аттракционов. «Больниция!» Тут мне вспомнился недавний сон про парк развлечений.
Конечно, и в больнице тоже было по-другому. Закрыты лавка с подарками и кафе. Но даже и так, без всяких излишеств, место казалось волшебным.
Охранник (как я заметила, вооруженный) наконец нашел Питера в списке и велел мне подняться на третий этаж, в восточное крыло.
– Лифты только для больных, пожилых и инвалидов, – сказал он.
Я поняла намек и пошла по лестнице.
Питер выглядел вымотанным, но в целом нормально. Я сообщила, что к нам приехали папа с Лизой, и что Джонни благополучно вернулся из лагеря, и что завтра будет праздничный ужин и мама приглашает его прийти.
Если Питеру все это и показалось странным, виду он не подал. Улыбнулся почти так же широко, как миссис Несбитт, и сказал, что будет счастлив присоединиться:
– Я уже неделю отсюда не выходил. Один выходной вечер мне положен.
Тут есть некоторая неловкость. Я, вообще-то, боюсь визитов Питера. Он всегда приходит с гостинцем, пусть даже с банкой шпината. Но кажется, единственные доступные ему темы для разговора – это болезни и смерть.
Однако после приглашения вид у него стал до того довольный, что я порадовалась, – завтра он придет на настоящий ужин и проведет приятный вечер, пусть даже в странной компании его как-бы-подружки, ее детей, ее бывшего мужа, беременной жены бывшего мужа и, само собой, миссис Несбитт.
В коридоре по дороге к лестнице я нос к носу столкнулась с Дэном. Это было так неожиданно, что я аж вскрикнула. Он тоже был в шоке.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я, не дав ему шанса задать тот же вопрос мне.
– У меня мама здесь, – ответил он. – Западный Нил. Вроде поправляется. Но две последние недели тяжко пришлось.
Мне стало ужасно стыдно за то, что я злилась на него.
Дэн взял меня за руку:
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты сейчас куда?
– На лестницу. В смысле домой поеду.
– Я провожу тебя вниз, – сказал он и отпустил мою руку, что меня огорчило. Почему-то я думала, что его ладонь скользнет к моей и мы пойдем, держась за руки, как раньше. Вместо этого мы шагали рядом как два совсем чужих человека, каждый со своими заботами в голове.
Мы вышли на улицу к велопарковке, где я оставила свой велик на цепи с двойным замком.
– Миранда, – произнес Дэн и замолчал.
– Все нормально. Говори.
– Я скоро уеду. Наверное, в следующий понедельник. Уехал бы раньше, но хотел убедиться, что мама выкарабкается.
Я подумала о Сэмми, папе и Лизе и сколько еще людей исчезнут из моей жизни.
– А ты уже знаешь куда?
Дэн помотал головой.
– Сначала мы думали ехать все вместе. Мама, папа и я. В Калифорнию – там живет моя сестра. А потом нашли ее имя в списке. Вот так и доходят новости. Никто не сообщает. Просто обнаруживаешь в списке имя. Папа принял это нормально. Не сходил с ума, ничего такого. Но мама впала в истерику, отказывалась верить, и я сказал, что, если придумаю как – поеду.
Мне хотелось сказать ему, как я сочувствую. Хотелось поцеловать его, обнять, утешить. А я просто стояла и слушала.
– Папа сказал, это ошибка, и надо продолжать жить, что мама совершенно не в себе и не надо ее слушать, – рассказывал он. – Ты не знаешь, каково это. Я рад, что не знаешь. Рад, что это пока не коснулось тебя, Миранда. И надеюсь, не коснется. Когда наступило лето, было непонятно, что же мне делать. Поэтому я плавал. Думал влюбиться в тебя, но это казалось ужасно нечестным по отношению к тебе и к себе самому. Потому что папа решил, что мне все-таки надо уехать. Это он придумал план и посвятил в него сначала меня, а уж потом маму, так как знал, что она снова впадет в истерику. Он обменял машину на мотоцикл и научил меня водить его. Я не хотел уезжать. Не хотел оставлять семью и тебя. Но папа настаивал, и я бы уехал еще несколько недель назад, если бы мама не заболела. Мы с папой оба беспокоились, что, если я уеду до ее выздоровления, она не выдержит. Но сейчас она пошла на поправку, и мне надо выдвигаться, пока погода еще нормальная. Папа говорит, через пару недель начнутся заморозки.
– В августе?
Дэн кивнул:
– Он считает, нам повезет, если доживем до сентября без сильных морозов. Твоя семья думает насчет переезда?
– Отец и мачеха да, – ответила я. – Они побудут у нас несколько дней, а потом уезжают на запад.
– Может, встречу их по дороге, – сказал Дэн. – Миранда, мне бы так хотелось, чтобы все было по-другому. Хочу, чтобы ты знала, – ты нравилась мне задолго до всего этого. Я просто собирался с духом, чтобы пригласить тебя на выпускной.
А я стояла и думала о том, как много значило бы для меня это приглашение.
– Я бы согласилась. Может быть, в один прекрасный день мы еще сможем пойти на выпускной.
– Если я окажусь здесь, то все в силе. Постараюсь писать, но не уверен, что письма будут доходить. Я никогда не забуду тебя, Миранда. Что бы ни случилось, буду помнить тебя и Мельников пруд. Это лучшее, что со мной было.
Мы поцеловались. Чудно́, сколько значил для меня этот поцелуй. Возможно, мне больше никогда не придется целовать парня – так, как я тогда поцеловала Дэна.
– Мне надо возвращаться, – сказал Дэн. – А то мама меня потеряет.
– Удачи тебе. Надеюсь, в том месте, где ты устроишься, будет лучше.
Мы снова поцеловались, но это был всего лишь краткий прощальный поцелуй. Дэн зашагал обратно в больницу, а я стояла и смотрела ему вслед.
Ну да, Дэн считает меня везучей, потому что меня «не затронуло» все происходящее. Ясно, что так и есть. Думать по-другому – это предаваться жалости к себе. Но иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли, чтобы в тебя сразу прилетела бомба с новостями о смерти кого-то близкого, чем изо дня в день тянуть лямку существования в неизвестности.
Хотя, на самом деле, конечно, не лучше. Дэн потерял сестру, а я никого не потеряла. По крайней мере из моих родных, насколько мне известно, никто не умер. И Дэн точно так же должен тянуть лямку существования, только у него еще и мама была при смерти.
Честно, я знаю, мне повезло.
Но мое сердце практически разбито – до того жаль, что он не пригласил меня на выпускной в мае. Это навсегда осталось бы со мной. А теперь поезд ушел и мне даже мечтать не приходится о чем-то столь же чудесном.
2 августа
Какой пир!
Мама и Лиза испекли хлеб (с остатками дрожжей). Ясное дело, обычный салат приготовить не из чего (поразительно, о чем только не начнешь скучать! Кто бы мог подумать, что мне будет не хватать листьев айсберга?), но мама открыла банку стручковой фасоли и банку просто фасоли, перемешала все это с оливковым маслом и уксусом и провозгласила «двухфасолевым салатом». Главным блюдом были спагетти с мясным соусом. Конечно, мясо из банки, но я уже и забыла, когда мне в последний раз доводилось есть обычную говядину, разве что во сне. За овощи сошли грибы.
Питер принес аж две бутылки вина, белое и красное, поскольку не знал, что будет на ужин. И мама разрешила нам с Джонни выпить по бокалу, потому что, ну елки, мир катится к концу, можно и гульнуть.
Миссис Несбитт приготовила десерт. Сделала меренговые формочки из порошкового яичного белка и заполнила их шоколадным пудингом.
Ели на веранде. Накрыли складной металлический стол, постелили красивую скатерть и притащили столовые стулья из гостиной. Мама зажгла свечи, в печке гудел огонь.
Мама всегда гордилась своим кулинарным искусством. Вечно пробовала новые рецепты. В том мире, каким он был, она никогда в жизни не подала бы на стол мясо или грибы из банки. Но сегодняшний ужин тоже вызвал у нее гордость и душевный подъем. И мы не меньше нахваливали десерт миссис Несбитт.
Может, запах свежеиспеченного хлеба, а может, вино, а может, просто-напросто достаточное количество еды сделали этот вечер дивным для всех нас. Я все переживала, каково будет папе и Питеру на одной территории, но они справляются, как и мама с Лизой, типа они лучшие друзья и ужинать вместе – самая обычная для них вещь на свете.
Все разговаривали. И шутили. И прекрасно проводили время.
После ужина мы с Мэттом убрали со стола. Никто не хотел, чтобы вечер заканчивался, мы засиделись.
Даже не помню, о чем шла речь, но вряд ли о чем-то серьезном, потому что за весь вечер никто ничего серьезного не говорил (даже Питер придержал при себе свою смертную хронику), и вдруг Джонни спросил: