Преподобный Маршалл никогда не был толстым, и сейчас тоже. Но он вообще не похудел ни на грамм.
– Вы едите, – сказала я. – Ваши прихожане голодают, а вы едите. Вы заставляете их отдавать вам продукты?
– Мои прихожане приносят мне пищу добровольно, – ответил он. – Я просто принимаю их приношения.
– Презренный человек, – сказала я, и непонятно, кто из нас двоих больше изумился, что я вообще знаю такое слово. – Я не верю в ад и не стану надеяться, что вы туда попадете. Я надеюсь, вы будете последним человеком на земле. Надеюсь, весь мир вымрет до вас, а вы останетесь тут – здоровый, сытый и совершенно один. Тогда узнаете, как чувствовала себя миссис Уэйн. Тогда узнаете, что такое по-настоящему «нечестивый».
– Я буду молиться за тебя, – сказал он. – Меган хотела бы этого.
– Не тратьте время. Мне не нужны одолжения от вашего Бога.
Видимо, люди в церкви услышали мои слова, потому что два человека тут же явились, чтобы меня выпроводить. Я совсем не сопротивлялась. Честно говоря, мне не терпелось убраться из этого места.
Села на велик и поехала к дому Меган. Входная дверь была распахнута. В доме оказалось так холодно, что у меня изо рта шел пар.
Мне было страшно обнаружить там маму Меган, но ее тело куда-то делось. Дом весь перерыт, это ожидаемо. Как только жилье пустеет, люди выносят оттуда все, что может пригодиться.
Я поднялась в спальню Меган. Кровать там еще стояла, так что я присела на нее и стала думать о той Меган, с которой мы когда-то подружились. Вспоминала наши ссоры, и как мы ходили в кино, и тот дурацкий научный проект, который мы вместе затеяли в седьмом классе. Думала о Бекки – как Меган, Сэмми и я навещали ее и хохотали вместе, несмотря на то что Бекки так сильно болела и нам было ужасно страшно. Я сидела на постели Меган, пока это не стало невыносимым.
Вернувшись домой, направилась прямо в кладовку и захлопнула за собой дверь. Вероятно, мама больше не боялась, что я там что-нибудь слопаю, потому что она не трогала меня до самого ужина.
От еды меня воротило. Но я все равно поела. Голод – это выход Меган, не мой.
Я буду жить. Мы будем жить. Я никогда не заставлю маму пройти через то, что выпало миссис Уэйн. Мое существование – это единственный дар, который я могу ей принести, но и этого хватит.
18 октября
Ночью мне приснилась Меган.
Во сне входила в классную комнату и тут вдруг поняла, что это та, которая была у нас в седьмом классе, и там сидела Меган, болтая с Бекки.
Я совершенно растерялась и спросила:
– Это рай?
Седьмой класс был кошмарным, меня расстраивала даже сама мысль о таком рае.
Меган рассмеялась:
– Это ад. Ты что, все еще не можешь их различить?
Тут я проснулась. Непривычно жить в кухне с мамой. Кажется, что она видит мои сны, что даже мысли у меня в голове больше не принадлежат лично мне.
Но мама спала, пока мне это снилось. Видно, ей и своих снов хватает.
21 октября
Мэтт вернулся сегодня с почты и сказал, что, если не найдется добровольных помощников, отделение придется закрыть. В общем, он вызвался помогать по пятницам.
– Чего ради? – спросил Джонни. – От папы ничего не будет.
– Это неизвестно, – сказала мама. – Я думаю, поработать на почте – хорошая идея. Нам всем следует занять себя чем-то полезным. Вредно сидеть сложа руки и ничего не делать. Надо выходить, помогать другим. Так у нас будет смысл существования.
Я закатила глаза. Хожу за хворостом, навещаю миссис Несбитт, стираю белье, чищу туалет Хортона. Серьезно – вот вся моя жизнь. Кульминация каждого моего дня – сидеть с миссис Несбитт у нее на кухне и молчать.
– Ладно, – сказала мама. – Можешь ничего не говорить.
– Кто, я? – сказали мы с Джонни одновременно, и это правда было смешно.
– Всем нам несладко, – продолжала мама. – Мэтт, я рада, что ты будешь помогать на почте. Джон, Миранда, делайте что хотите. Мне безразлично.
Часть меня почти желает, чтобы она говорила всерьез. Но в основном я боюсь, что она и в самом деле имела это в виду.
24 октября
Сегодня минус девять, что у нас тут теперь прокатывает практически как жара. Если очень сильно приглядеться к небу, можно почти увидеть солнце.
– Бабье лето, – сказала мама, когда шкала термометра подошла почти к нулю. – Нет, серьезно. Спорим, если бы не такой толстый слой пепла, сейчас была бы золотая осень.
Термостат у нас на десяти градусах, так что все равно всегда холодно. Я прикинула, что, может, никогда уже и не увижу отметки выше нуля.
– Покатаюсь-ка я на коньках, – сказала я. – Пруд уже месяц как замерз. Мам, твои коньки у тебя в шкафу?
– Наверное, – ответила мама. – Будь осторожна, Миранда. Не рискуй, мало ли лед треснет.
– Не буду, – пообещала я, но меня так распирало от предвкушения, что все ее наставления пролетали мимо моих ушей.
У нас с мамой примерно одинаковый размер ноги, так что ее коньки должны были мне вполне подойти. Я пошла наверх и быстро их отыскала. Успела забыть, какие они красивые.
На Мельниковом пруду я не бывала с тех пор, как перестала плавать. За последнее время я провела кучу времени в лесу вокруг нашего дома, но сегодня была самая дальняя прогулка по нему. Тропа вся засыпана сухими листьями, но идти было легко.
Самое необычное – это тишина. Я уже привыкла к безмолвию. Ни телевизора, ни компьютера, ни машин, ни шума. Но тут впервые заметила, как тихо стало в лесу. Птиц нет. Насекомых нет. Белки не носятся вокруг. Зверюшки не разбегаются при звуке моих хрустких шагов. Видимо, все животные покинули город. Надеюсь, их-то пустили в Канзас.
Издалека я увидела, что на пруду кто-то уже катается. Я вся горела от нетерпения. На один нелепый миг мне подумалось, что это Дэн.
Но чем ближе я подходила, тем яснее видела, что катается профессионал. Какое-то время я стояла и молча наблюдала, как фигурист приземляется из двойного акселя.
Целую секунду мне казалось, что лучше просто вернуться домой. Но слишком уж меня разобрало. Остаток пути до пруда я практически пробежала – хотела убедиться, что права, что это Брэндон Эрлих.
Так и было.
– Вы живы, – сказала я, а он поклонился в ответ на мои аплодисменты.
– Я-то да, а вот мои четверные нет, – ответил он.
– А мы думали, вы погибли. В смысле ваши фанаты думали. Вы же тренировались в Калифорнии. И никаких новостей про вас не было.
– Я был в туре. Мы оказались в полной безопасности в Индианаполисе. Вести до моих родителей шли очень долго, и еще больше времени ушло на дорогу сюда. Но я здесь уже несколько месяцев. Ты катаешься?
Я смущенно уставилась на мамины коньки.
– Раньше каталась. Брала уроки у миссис Дейли.
– Правда? Она мой первый тренер.
– Знаю. Она иногда рассказывала нам, как у вас дела. Мы все горой за вас стояли. Готова спорить, олимпийская медаль была бы ваша.
Брэндон улыбнулся:
– Моя мать все еще на это надеется. Как будто к февралю все внезапно наладится. У тебя получалось? В соревнованиях участвовала?
– Немного. Средний уровень. У меня были все двойные, и я как раз работала над тройным тулупом, когда сломала голеностоп. И даже не на льду. Просто глупая травма, как это бывает. В конце концов переключилась на плавание.
– Плавание. Утраченное искусство. Надевай коньки. Посмотрим на тебя.
– Это мамины. Я уже давно не каталась.
Странно было шнуровать коньки под пристальным взглядом Брэндона.
– Не прыгай пока. Просто поскользи. Погляжу, как ты управляешься с ребрами коньков.
И я поехала, а он катился рядом. Сначала я немножко вихляла, но потом почувствовала свои ноги, и скольжение превратилось в самую естественную вещь на свете.
– Неплохо. Спорим, миссис Дейли расстроилась, потеряв тебя.
Я забыла, как это потрясающе – кататься на коньках, лететь по льду. Останавливаться вообще не хотелось. Но через несколько минут стало трудно дышать.
– Это воздух, – сказал Брэндон. – Я уже две недели занимаюсь и понемногу привыкаю. Не переусердствуй сегодня. Дай легким время приспособиться.
– А ваши родители в порядке? – спросила я, отдышавшись. – Моя мать знакома с вашей. У вас достаточно еды?
– А что, у кого-то ее достаточно? Мы пока не голодаем, будем считать, все нормально. – И он полетел по периметру пруда, чтобы набрать скорость, и сделал либелу, вращение в «ласточке». У него самая прекрасная либела в мире. – Ну-ка, – сказал он, – а как твои вращения? Удовлетворяли стандартам миссис Дейли?
– Нет, – призналась я. – Нога в воздухе всегда была, по ее мнению, слишком низко.
– Хорошо, что сейчас она не смотрит. Покажи мне.
Мне было страшно неловко.
– Только не заклон. Я вообще не в форме.
– Ну, во всяком случае, лишнего веса у тебя точно нет. Будешь тренироваться, и все получится. Устроим свои собственные олимпийские игры. Можно выиграть и золото, и серебро, и бронзу.
Он взял меня за руку, и мы заскользили вместе, беззвучно, если не считать скрипа лезвий (в основном, моих). Я знала, он едет медленно, чтобы я успевала. И знала, что я отвлекаю его от тренировки прыжков, вращений и шагов. Знала, что конец света и правда настал, потому что я катаюсь с Брэндоном Эрлихом, прямо как в своих фантазиях.
Это в самом деле был рай, пока я не раскашлялась.
– Хватит для одного дня, – сказал он. – Посмотришь на меня? А то мне публики не хватает.
В общем, я стояла у пруда и смотрела, как Брэндон выполняет дорожки шагов и вращения.
Через несколько минут закашлялся и он, после чего подкатил к краю льда:
– Холодно здесь. Холоднее, чем на катке.
– И темнее.
Он кивнул.
– Так ты моя поклонница? Потому что я родом отсюда? Или тебе правда нравилось, как я катаюсь?
– И то и другое. Миссис Дейли все время рассказывала про вас. И мне очень нравится ваше катание. Ваша линия. Ваш размах. Вы – не только и не столько прыжки. Я действительно считала, что вы можете претендовать на олимпийское золото.