Мэтт, мама и я едим раз в день, но хотя бы семь дней в неделю. Может, чуть-чуть все-таки потеплеет, и нам станет легче.
Часть семнадцатая
2 декабря
По пятницам Мэтт рано утром уходит на почту. В последнее время он возвращается домой ранним вечером. Дни все одинаково серые, но все же пока есть разница между днем и ночью, и темнеет теперь совсем рано.
Мама, Джон и я сидели на веранде, и дело было до полудня, потому что Джон еще не обедал. У нас горели две масляные лампы – даже среди бела дня и с огнем в печке света для чтения не хватает.
Джон заметил это первым.
– Вам не кажется, что стало как-то темнее? – спросил он.
И был прав. Стало темнее. Сначала мы проверили лампы – не погасли ли они. Потом посмотрели на печку.
Мама задрала голову.
– Снег пошел. Крышу засыпало.
Окна забиты фанерой, нам не видно, что снаружи. Но поскольку за последние месяцы в отношении погоды менялась только температура, можно было и не смотреть.
Окно на кухне тоже забито, в столовую не пробраться, так что мы отправились в гостиную.
Снег шел, наверное, уже час или больше. Сыпался с бешеной скоростью.
Едва осознав снегопад, мы заметили, что поднялся ветер.
– Да это метель, – сказал Джонни.
– Неизвестно, – ответила мама. – Снег может через минуту прекратиться.
Я не в силах была ждать. Напялила куртку и выбежала на улицу. То же самое я сделала бы ради дождя или солнца. Что-то наконец изменилось, требовалось срочно испытать это на себе.
Джон и мама последовали за мной.
– Странный какой снег, – заметил Джонни.
– Не совсем белый, – добавила мама.
Именно так. Он не был темно-серым, как бывают подтаявшие сугробы в марте. Но и чисто белым он тоже не был. Как все теперь, он был каким-то грязноватым.
– Жалко, Мэтт не дома, – сказала мама, и я сначала подумала, что она хотела бы разделить этот момент с ним, поделиться радостью от выпавшего снега.
Но потом до меня дошло, что она беспокоится о том, как он доберется до дома. Почта в четырех милях отсюда. Не так уж далеко, если на велике, но пешком – довольно долгая прогулка, особенно в пургу.
– Хочешь, схожу за ним? – предложил Джон.
– Нет. Он, возможно, уже идет домой. Заблудиться не заблудится. Просто хотелось бы, чтоб он был здесь.
– Одна радость, – сказала я, – у нас будет запас воды, если придумаем, как ее собрать.
Мама кивнула.
– Джонни, вынеси на улицу бочки и мусорные контейнеры. Пусть снег в них копится.
Мы с Джонни собрали все емкости, подходящие для снега, и выставили их вдоль стены дома. К тому моменту, когда последний мусорный контейнер занял свое место, в ведро уже насыпало с дюйм снега.
Джон был прав. Метель.
Мы вернулись в дом, но никто не мог сосредоточиться на книжках. Не раздеваясь, мы сидели в гостиной, наблюдали, как падает снег, и ждали Мэтта.
Через некоторое время Джон приготовил себе поесть. Пока он был на веранде, я спросила маму, не стоит ли мне пойти за Мэттом.
– Нет! – ответила она резко. – Я не могу рисковать вами обоими.
Она словно ударила меня. Мэтт просто не может пропасть. Мы ведь не выживем без него.
Мама ничего больше не сказала, и я понимала, что лучше держать рот на замке. Наконец она вернулась на веранду, и тогда я выбралась на улицу и подошла к дороге – проверить, какие там вообще условия. Ветер дул с такой силой, что едва не сбивал с ног. Снег летел почти горизонтально, и на расстоянии в несколько метров было уже ничего не рассмотреть.
До проезжей части я еле добрела, а там все равно была нулевая видимость. Мэтт мог быть в пяти метрах от меня, а я бы и знать не знала. Мама права. Мне не добраться до города. Оставалось надеяться, что Мэтт одолеет долгий переход и что он догадался уйти с почты в начале снегопада.
Я вернулась в дом и наплела какую-то чушь – мол, ходила проверять, как работает наша снегосборная система. Если мама что и заподозрила, то ничем не выдала этого.
Мы слонялись между верандой и гостиной. Мама вышла на улицу, просто за дверь, и стояла там, пока я не заставила ее возвратиться в тепло.
Джон очень возбужден – так дети возбуждаются при виде снега, это заметно. И ему убийственно тяжело подавлять эту радость. И так же убийственно тяжело для мамы подавлять страх. Так же убийственно тяжело мне видеть их обоих, скрывающих свои чувства.
С течением времени становилось все темнее и ветер бушевал все яростнее.
– Я правда думаю, что мне надо пойти поискать Мэтта, – не выдержал Джон. – Могу взять одну из масляных ламп.
– Может, и надо, мам, – поддержала я.
Сейчас Джон сильнее меня и намного сильнее мамы. Может статься, он даже сильнее Мэтта, потому что больше ест. Если Мэтту нужна помощь, только Джон сможет ее оказать.
– Нет, – ответила мама. – Мэтт мог остаться в городе у кого-то из друзей, переждать бурю там.
Но я уверена, Мэтт бы так не поступил. Он бы вернулся домой. Или хоть попытался бы. Он беспокоился бы о нас не меньше, чем мы о нем.
– Мам, мне действительно кажется, что Джон должен пойти, – сказала я. – Просто пройтись по дороге, но с лампой. Уже так темно, Мэтт может запросто миновать дом и даже не заметить.
Я видела, что маме претит сама идея. И попробовала зайти с другого конца:
– Давай я пойду первая. А через несколько минут меня сменит Джон, а потом снова я его. Будем дежурить по очереди, тогда ни с кем ничего не случится.
– Ага, мам, – вступил Джон. – Я пойду первым. А ты пошли Миранду через некоторое время.
– Ладно, ладно, – сдалась мама. – Пятнадцать минут – и я отправляю Миранду.
Джон явно взбодрился, и, честно говоря, его можно понять. Мама проследила, чтобы он как следует закутался: куртка, перчатки, шарф, ботинки. Велела ему не удаляться слишком далеко и держать лампу повыше – как маяк Мэтту.
Мы с мамой сидели рядом и ждали. Не разговаривая. Я не смела, а мама, конечно, была слишком взвинчена для светских бесед. Наконец она жестом велела мне собираться.
– Надеюсь, мы не совершаем ошибки, – произнесла она.
– Все будет нормально. Спорим, приведу Мэтта домой.
Но, добравшись до дороги, я даже не была уверена в том, что найду Джона. И неважно было, сколько на мне слоев одежды, – бешеный ветер продувал все насквозь. Лицу особенно доставалось. Я натянула шарф на рот и нос, но даже так оно горело от холода. Сквозь снег и тьму ничего нельзя было разглядеть – лишь маленький пятачок, освещенный лампой. Я несколько раз споткнулась, пару раз меня свалил ветер. Снег залезал под штаны, так что даже термопанталоны стали мокрыми и холодными.
В один момент я стянула шарф с лица, чтобы вдохнуть как следует. Но тут же свалилась в снег и, наглотавшись его, раскашлялась. Хотелось бросить все это и вернуться в дом, к печке. Но где-то там был Джон, ждущий, когда я сменю его на посту. Моя идея. Моя великая умная идея.
Понятия не имею, сколько я продиралась до брата. Он прыгал на месте, от чего лампа бешено скакала.
– Так теплее, – сообщил он мне.
Я кивнула и отправила его домой. То есть махнула рукой в ту сторону, где, по моим представлениям, был дом.
– Скажи маме, у меня все хорошо, – попросила я, хотя мы оба видели, что это очевидное вранье.
– Скоро вернусь, – сказал он.
Я смотрела, как он бредет обратно. Но через минуту-другую его силуэт полностью исчез из виду, хотя он явно не ушел далеко.
Стоя на дороге, я смеялась над собой, над своим отчаянным желанием побыть в одиночестве. Тут я настолько одинока, насколько вообще может быть одиноко человеческое существо, и мне хотелось лишь одного – оказаться на веранде, где толпились бы Мэтт, Джонни, мама и Хортон.
Я знала, что если не буду метаться в разные стороны, то со мной ничего не случится. Заблудиться тут негде, и мама проследит, чтобы я не замерзла до смерти и даже до обморожения. В настоящей опасности был только один из нас – Мэтт.
Однако трудно почувствовать себя в безопасности, когда хлещет ветер, слепит снег, а все тело коченеет от холода и сырости. Ко всему прочему я была голодна. Вообще-то, я всегда голодная, за исключением времени сразу после ужина, но в тот момент голод был такой, какой бывает непосредственно перед ужином, а значит, было около пяти часов вечера.
Осознав, что Джон прав насчет движения, я принялась бежать на месте. И все было нормально, пока порыв ветра не застал меня врасплох. Я свалилась в снег, а лампа погасла.
Мне понадобились все мои силы, физические и моральные, чтобы не удариться в истерику. Я твердила себе, что справлюсь, что меня отыщет Джон, что Мэтт вернется, что лампу можно снова зажечь, и все будет в порядке.
Но на миг мне показалось, будто какой-то могучий великан встряхнул меня в стеклянном шарике со снегом, что я пленница и никогда не смогу выбраться. Я чувствовала, что конец света все-таки настал и, даже если Мэтт вернется домой, все равно мы все умрем.
Вставать не было смысла. Я сидела, сжимая бесполезную лампу, в ожидании Джонни, в ожидании Мэтта, в ожидании того, как мир скажет: «С меня хватит. Я пас».
– Миранда?
Это Мэтт? Ветер? Галлюцинация? Я правда не знала.
– Миранда!
– Мэтт? – ответила я, с трудом поднимаясь на ноги. – Мэтт, это правда ты?
– Ты что здесь делаешь? – спросил он, и это был такой тупой и в то же время такой разумный вопрос, что я расхохоталась.
– Тебя спасаю, – проговорила я, хватая ртом воздух, от чего меня разобрал еще больший смех.
– Что ж, спасибо, – ответил он и, наверно, тоже посмеялся, хотя не знаю. Ветер и напавшее на меня безумие не дали мне это понять.
– Давай. – Он протянул руку, чтобы помочь мне встать. – Пойдем домой.
И мы начали двигаться к дому против ветра. Мэтт одной рукой вел свой велосипед, другой поддерживал меня. В какой-то момент буря сбила меня с ног, я потянула за собой Мэтта, а он – велик. Понадобилось время, чтобы все мы вернулись в вертикальное положение, и как раз тогда в отдалении замаячила лампа Джонни.