Джон покачал головой:
– Ни малейшего желания читать об этом всем. Ты сама перечитываешь?
– Нет. Записываю и выкидываю из головы.
– Ясно. Ну не бойся, я читать не стану. Мне и так хватает проблем.
– Нам всем хватает.
Любопытно – мне очень жалко Джонни в последнее время. Я старше него на два с половиной года, и мне все приходит на ум, что, мол, у меня-то были эти дополнительные два с половиной года со школой, плаванием и друзьями, а его обломали. И может, он проживет на два с половиной года дольше меня, а может, на двадцать, а может, на пятьдесят, но у него все же не будет этих лишних двух с половиной лет нормальной жизни.
Каждый день перед сном я думаю, какой дурой была, жалея себя вчера. Мои среды хуже, чем вторники, а вторники на этой неделе хуже вторников на прошлой. Это значит, каждый следующий день будет хуже, чем сегодня. К чему мучиться жалостью к себе сегодня, если завтра будет хуже?
Та еще философия, но другой у меня нет.
19 декабря
Малыш Лизы должен был уже родиться. Я решила, что она родила и это девочка. Назвала ее Рейчел.
Мне почему-то от этого легче. Ясное дело, я понятия не имею, родила ли Лиза, и если да, то мальчика или девочку, и если девочку, то как ее назвали. Строго говоря, я даже не знаю, жива ли Лиза и жив ли папа, но предпочитаю думать, что да. Я придумала для себя, что они добрались до Колорадо, и папа забрал бабушку из Лас-Вегаса, и все они живут вместе: Лиза, ее семья, папа, бабушка и малышка Рейчел. Когда погода станет получше, он как-нибудь доберется до нас, и мы все переедем в Колорадо, и я стану крестной Рейчел, как и предполагалось.
Иногда Колорадо становится тем, чем был когда-то Спрингфилд, – сказочным местом, где изобилие еды, чистой одежды, воды и воздуха. Я даже воображаю, как наткнусь там случайно на Дэна. Конечно, после того как отмоюсь и отъемся, чтобы не выглядеть совсем уж ходячим трупом. Ну и волосы у меня в мечтах отросли. Выгляжу превосходно, сталкиваюсь с ним, и мы женимся.
Иногда я проматываю подальше, и Рейчел несет букет на нашей свадьбе.
Держу пари, у мамы, Мэтта и Джона есть свои фантазии, но я не хочу об этом знать. В конце концов, в моих мечтах они отсутствуют, как, возможно, и я в их. Мы и без того проводим вместе много времени. Не стоит, пожалуй, околачиваться еще и в фантазиях друг у друга.
Надеюсь, у папы и Лизы все нормально. Интересно, увижу ли я когда-нибудь Рейчел.
21 декабря
Мама решительно топнула ногой (здоровой), и мы все снова сели за учебу. Хоть какое-то занятие помимо стирки и покера.
Сейчас я читаю про Американскую революцию.
Солдатам в Велли-Фордж пришлось несладко.
Прямо сердце кровью обливается за них.
Зима
Часть восемнадцатая
24 декабря
В сочельник случилась совершенно замечательная вещь.
День был похож на все остальные. Завтра будет праздничный обед. (И конечно, мама, Мэтт и Джон не знают, но у них будут подарки. От одной мысли я загораюсь.) И никакой стирки. Мы обернули бельевую веревку мишурой и подвесили игрушки. Мэтт назвал это горизонтальной елкой.
Ну ладно – все это значит, что не такой уж обычный выдался день.
Вечером мы сидели в кругу и вспоминали прошлые рождественские дни. Мама поначалу сомневалась, хорошая ли это идея, – по ней видно. Но она не останавливала нас, и у каждого нашлись свои истории, и мы смеялись, и было хорошо.
И тут до нас донеслось далекое пение. Настоящие рождественские колядки.
Напялив куртки, перчатки и ботинки, мы вышли на улицу. Действительно, чуть дальше по улице какие-то люди распевали рождественские песенки.
Мы сразу присоединились. Благодаря тому, что Мэтт с Джонни расчистили тропу до дороги, путь не потребовал много усилий. (Там есть ледяные участки, и я была не в восторге от того, что мама тоже пошла, но кто бы смог ее удержать!)
Улица по-прежнему покрыта почти метровым слоем снега. Никто по ней не ходил, мы проторили свою тропу.
Как же здорово оказаться еще где-то, помимо дома, петь, быть с другими людьми!
Я узнала Мортенсенов, они живут в полумиле от нас, остальные были совсем незнакомые. Но у нас в этом отношении забавная улица. Даже в хорошие времена мы как-то не очень общались с соседями. Мама говорит, когда она росла, было по-другому, все друг друга знали, но потом много старых семей переехало, поселилось много новых, да и сама идея добрососедства изменилась. Теперь быть хорошим соседом означало не лезть не в свои дела.
Пока мы продирались сквозь снег и пели (громко и фальшиво), к нам присоединилась еще одна семья. В конце концов нас таких набралось человек двадцать – тех, кто праздновал как раньше. Ну или как это показывали в фильмах. Мне кажется, я до сих пор не видела колядующих на улицах.
Наконец, замерзли даже самые стойкие из нас. Закончили «Тихой ночью». Мама плакала, и не одна она.
Мы все обнимались и говорили, что надо чаще встречаться, но у меня сомнения на этот счет. Нам не хочется, чтобы кто-то знал, сколько у нас еды или дров. И никому не хочется, чтобы другие узнали про их запасы.
И все равно – чудесный сочельник. А завтрашний день будет еще лучше.
25 декабря
Бесспорно лучшее Рождество из всех.
Мы все проснулись в отличном настроении и долго говорили о том, как здорово было вчера попеть. Мортенсены нам даже и не нравятся, но просто увидеть их, знать, что они все еще здесь и здоровы, – это очень вдохновляло.
– Весело мы пошумели, – сказала мама. – Хорошо вспомнить, что такое веселье.
И обед. Какой пир! Сначала был говяжий бульон с устричными хлебцами. Главное блюдо – паста лингуини с соусом из красных моллюсков и зеленой фасолью. Мама даже открыла бутылку вина – ту, что Питер принес вечность назад, и у нас был обед с вином.
На десерт мама подала лаймовое желе, которое я еще летом добыла на бесплатной раздаче еды. Не знаю, как ей это удалось, но она приготовила его втайне от нас, и получился невероятный сюрприз.
Столько еды. Столько смеха. Потрясающе!
Потом мы все позволили себе покряхтеть, помычать и пофыркать. Я сходила к себе за подарками, и – удивительное дело! – мама, Мэтт и Джон тоже разошлись по своим спальням.
Мы снова встретились на веранде уже со свертками. Правда, только мамины были завернуты в настоящую подарочную бумагу. Я для этой цели повыдирала страницы из журналов, а Мэтт и Джон использовали бурые бумажные пакеты из магазинов.
Но все ужасно удивились. Так много подарков!
Оказалось, что каждому из нас будет по два подарка и один – Хортону.
Хортон открыл свой первым – совершенно новая мышка, набитая кошачьей мятой.
– Купил ее в зоомагазине, – признался Джон. – Не сказал никому, потому что, ну, предполагалось, я еду покупаю да наполнитель. Но я подумал, что хотя бы у Хортона пусть будет подарок на Рождество, и взял ее.
На самом деле это был подарок всем нам. Хортон немедленно возлюбил мышь, лизал ее, прыгал на нее и вел себя как котенок. Я все вспоминала, как мне было страшно, когда он убежал. Но он тоже знает, что значит семья, и он вернулся, и мы все вместе, как и должно быть.
Мама попросила открыть ее подарки в первую очередь.
– Ничего особенного, – сказала она. – Питер раздобыл их для меня в больничном киоске, пока тот еще не закрылся.
– Это делает их еще более особенными, – ответила я совершенно искренне. – Жалко, что Питер сегодня не с нами.
Мама кивнула:
– Ну открывайте. Только не рассчитывайте на что-нибудь шикарное.
Я вскрывала упаковку трясущимися пальцами. Это был новый дневник, очень красивый, с розовой обложкой и крошечным замком с ключиком.
– О, мама! Я никогда не видела ничего прекраснее.
Джону достался карманный бейсбол на батарейках.
– Не волнуйся, – вставила мама. – Батарейки прилагаются.
Джон улыбался такой широкой счастливой улыбкой, что она могла бы осветить целую комнату.
– Супер, мам. Будет чем заняться.
Мэтту подарили набор для бритья.
– Подумала, тебе, наверное, понадобятся новые лезвия.
– Спасибо, мам. Я что-то подзапустил себя.
Дальше я настояла, чтобы мама открыла мой подарок. Открыв его и увидев коробку самого всамделишного шоколада, она уронила челюсть.
– Возможно, он малость засох, – сказала я.
– Какая разница! – воскликнула мама. – Ведь это шоколад! О, Миранда! Я, конечно, поделюсь. Не могу же я всю коробку одна слопать. – Тут она запнулась и прикрыла ладонью рот: – Ой, это я ляпнула не подумав.
Я расхохоталась. Джон все спрашивал, в чем соль шутки, но от этого я (и мама) только смеялись громче.
В общем, я велела Джонни открыть мой подарок следующим. Он разорвал бумагу и скинул крышку с обувной коробки.
– Поверить не могу! – закричал он. – Мэтт, ты глянь на все эти карточки. Только посмотри. Сотни. И старые. Из пятидесятых и шестидесятых. Вот, Мики Мэнтл. И Йоги. И Уилли Мэйс. Я такой коллекции никогда не видел.
– Рада, что тебе понравилось, – сказала я, испытывая облегчение, что не пришлось объяснять, откуда это все. – Мэтт, ты следующий.
Мэтт открыл мой подарок.
– Что? – удивился он сначала. – В смысле это очень мило, Миранда, но я не очень понял.
– О! Я знаю, рисунки раскрашены. Но карандаши отлично сохранились, и я подумала, что ты мог бы рисовать на оборотной стороне. Ты ведь раньше превосходно рисовал, и мне пришло в голову, что будешь рад снова заняться этим.
Лицо его просияло:
– Прекрасная идея! Ты пиши свой дневник, а я буду рисовать нас всех. Спасибо, Миранда. Карандаши – это вещь.
Знала бы я, что он собирается рисовать нас, поискала бы простые карандаши. Но в любом случае он вдохновился, и я радовалась за него.
– Теперь ты наш открывай, – сказал Джон, и я охотно открыла.
Наручные часы.
– Откуда вы узнали, что они мне нужны?
– Ты все время спрашивала, который час, – ответил Мэтт. – Нетрудно было догадаться.