Мама делает мне чай. Мэтт и Джон играют в шахматы.
Даже Хортон спит на моем матрасе.
Думаю, с нами все будет хорошо.
26 января
Сегодня я забралась на крышу и счистила снег. Дело значилось у меня в списке с той самой кошмарной ночи, но я хотела дождаться, пока кто-нибудь окрепнет достаточно, чтобы меня подстраховать, – мало ли что.
Джон поправляется быстрее, чем мама и Мэтт. И сегодня после обеда я решила, что можно рискнуть. Работа оказалась тяжелая, и мне даже не представить, насколько она была тяжелее тогда, после метели, когда снега выпало гораздо больше.
Вообще, сейчас я делаю абсолютно всю работу за всех: убираю снег, стираю и так далее. Но с завтрашнего дня Джон моет посуду. Так-то он рвется в бой, но мы все согласились, что лучше не торопиться и дать организму время полностью восстановить силы. Маме не очень импонировала идея, что Джон проведет на улице все время, пока я чищу крышу, но работала я быстро, а ему это, кажется, не пошло во вред.
Во мне накопилась усталость, но я думаю, это пройдет. Важно, что я так и не заболела, и мы все считаем, что раз я не заболела до сих пор, то со мной этого уже и не случится. Со мной, Линдой и Мэгги. Надеюсь, их семьям повезло так же, как моей.
27 января
Я стирала на кухне, когда вошла мама.
– Тебе не стоит сюда ходить, – сказала я. – Возвращайся на веранду.
– Через минуту. Мне просто нужно с тобой поговорить.
Были времена, когда такое предисловие означало, что я влипла. А теперь оно значит просто, что она хочет перекинуться со мной парой слов наедине. Я улыбнулась ей и продолжила оттирать белье.
– Хочу, чтобы ты знала, как я горжусь тобой. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность. Без тебя мы бы умерли – нам всем это ясно. Мы обязаны тебе своими жизнями.
– Вы бы сделали для меня то же самое, – сказала я, таращась на грязные трусы.
Знала, что, подняв глаза на маму, расплачусь, а я не хочу этого делать, боюсь, что если начну плакать, то уже никогда не остановлюсь.
– Ты необыкновенная девушка. Нет, ты необыкновенная женщина, Миранда. Спасибо.
– Пожалуйста, – ответила я. – Это все? Если так, то тебе правда лучше вернуться на веранду.
– Есть еще кое-что. Я чего-то недопоняла. Те первые дни смешались у меня в голове, все в тумане. Здесь был Питер? Мне кажется, я помню, что ты уезжала за ним, но не помню, видела ли его потом. А ты видела? Он знал, что мы заболели? Я понимаю, что добраться до больницы почти невозможно, и я даже не знаю, доехала ли ты. Но ты пыталась? Извини. Я всего лишь пытаюсь разобраться и прояснить картину.
На этот раз я подняла глаза от стирки. Вытерла руки и повернулась лицом к маме:
– Я добралась до больницы. В тот первый день. Мэтт уже был совсем больной, так что пошла я. Мне, в общем, сказали, что я и так знала: это грипп, и нужно просто следить, чтобы вы были в тепле, давать вам аспирин и облегчать состояние, пока не станет лучше. Так что я вернулась домой и стала все это делать.
– Ты видела Питера?
– Нет. Я разговаривала с двумя женщинами, вроде бы медсестрами. – Тут я отвернулась и собрала смелость в кулак: – Мам, Питер умер. Они сообщили мне. Вирус подхватили все в больнице: пациенты и персонал. Вы заболели во вторник, а он умер в предыдущие выходные. Мне точно неизвестно, но, похоже, многие в городе умерли. А может, и в стране. Такой вот грипп. Нам ужасно повезло, что вы все выкарабкались. То есть дело не только в удаче. Ты позаботилась, чтобы у нас была еда, вода, кров и тепло. Даже то, что Мэтт заставил нас всех перебраться на веранду, возможно, спасло наши жизни, потому что, когда понадобилось отопление, у нас все еще оставалось немного топлива.
Мама стояла с каменным лицом.
– Мне очень жаль, – сказала я. – Я не хотела тебе говорить. Медсестры сказали, он работал до последней минуты. Настоящий герой.
– Хотелось бы, чтобы нам не нужно было столько клятых героев, – сказала мама и ушла на веранду.
Мне тоже хотелось бы.
30 января
Мэтт по-прежнему очень слаб, и это его очень раздражает. Мама талдычит ему, что люди выздоравливают с разной скоростью и что не надо торопить события.
Но мне кажется, он уже никогда не восстановится на сто процентов.
У Джона сил все прибавляется, и ему не терпится что-нибудь делать, но мама ограничивает его. За исключением того дня, когда я чистила крышу, он все время сидит на веранде. Мы нашли в подвале старый тазик, в котором можно мыть посуду, так что ему даже ради этого не нужно никуда выходить.
Мама не так бодра, как мне хотелось бы, но я понимаю, что она к тому же очень расстроена из-за Питера. Она настояла, чтобы я рассказала Мэтту и Джону, так что теперь все в курсе, но, само собой, ей тяжелее всего.
Теперь, когда после кризиса в болезни у всех уже прошла пара недель, я решила, что могу заняться чем-нибудь для себя. Днем взяла лыжи и вышла на улицу потренироваться.
Восхитительно было оказаться одной вне дома и для разнообразия не заниматься уходом за больными и домашней работой. К тому же со дня гонки до больницы я все думала, что надо бы освоить лыжи получше. Не знаю, когда Мэтт наберется достаточно сил для хоть какой-то дистанции, а одному из нас надо быть в форме. Остаемся мы с Джоном, и у меня фора.
Настало мое время. Я это заслужила.
2 февраля
Маме очевидно лучше. Спросила меня, как поживает учеба.
– Она не стояла у меня в списке приоритетов, – ответила я.
– Что ж, пора это поменять. Нам всем. Джонни, больше нет причин откладывать алгебру. Мэтт может помочь. А я забуду весь французский, если не начну заниматься. Мы не хотим, чтобы у нас загнили мозги.
– Мам, – сказала я, – я делаю всю работу по дому и еще тренируюсь на лыжах. Чего еще ты от меня хочешь?
– Точно могу тебе сказать, что не хочу, чтоб ты дерзила. А теперь открывай свой учебник по истории и принимайся за дело.
Хорошо, что я его не сожгла. А может, не так уж хорошо, что я его не сожгла!
4 февраля
Мэтту понадобилось что-то в своей комнате.
Маме тяжело ходить наверх со времен второго вывиха, поэтому, когда ей что-то нужно, в ее комнату поднимаюсь я. Джон начал наведываться на второй этаж только на прошлых выходных. До этого я приносила ему все, что он просил, и, само собой, делала то же для Мэтта.
– Думаешь, ты готов? – спросила мама.
– Конечно. Не пошел бы, если бы не был готов.
Мама переглянулась со мной, но, когда я сделала было движение встать и пойти с ним, едва заметно покачала головой.
Мэтт вышел с веранды, пересек кухню и прихожую, подошел к лестнице. По-моему, мы все затаили дыхание при звуке его тяжелых шагов по ступенькам.
А потом звук замер.
– Иди, – сказала мне мама.
Я выбежала в прихожую. Мэтт стоял на четвертой снизу ступеньке.
– Не могу, – сказал он. – Будь оно все проклято. Не могу подняться.
– Тогда и не пытайся пока. Спускайся, попробуешь в другой раз.
– А что, если не будет другого раза? Что, если я бесполезный инвалид до конца своих дней?
– Даже если ты инвалид, ты никогда не будешь бесполезен. Мэтт, тебе не приходило в голову, что твоя слабость – из-за той ночи, когда ты помогал вытащить маму и Джона с веранды? Что, возможно, ты принес свое здоровье в жертву, чтобы спасти их жизни, и этим стоит гордиться? Они не выжили бы, если б не ты. Ты понятия не имеешь, сколько ты даешь нам ежедневно. Думаешь, мне нравилось за вами ухаживать? Да я просто ненавидела это. Но я все время думала, как ты все делаешь, не жалуясь. Просто делаешь, что нужно. И я стараюсь быть как ты. Так что спускайся с лестницы, иди в постель, и, даже если ты навсегда останешься таким, как сейчас, ты все равно будешь самым сильным человеком из всех, кого я знаю.
– От такой и слышу, – сказал он.
– Вот и отлично. Мы с тобой наилучшайшие люди в мире. А теперь скажи, за чем ты собирался, и возвращайся на веранду, пока мама не впала в истерику.
И он пошел. Я наблюдала, пока он не спустился с лестницы, а потом побежала наверх за тем, что ему нужно.
Если Мэтт не поправится, нам конец. Но ему это знать необязательно.
7 февраля
Мамин день рождения.
В Рождество, когда мама поделилась с нами конфетами, я съела две из четырех, а две сохранила.
Вот и подарок маме на день рождения – две конфеты.
Джон дал ей обыграть себя в шахматы.
А Мэтт трижды дошел до лестницы и обратно.
Она сказала – это лучший день рождения за всю ее жизнь.
Часть двадцатая
9 февраля
Джон достаточно окреп для лыж, а у меня кончились предлоги, под которыми можно было не пускать его на тренировки.
Я каждое утро выхожу на улицу и катаюсь одна по часу или больше. Лыжи в том числе заставляют забывать о еде, и это хорошо.
После обеда я выхожу с Джоном и смотрю, как он ездит. Мама не выпускает его одного. Брата пока хватает только на пятнадцать – двадцать минут, но и это неплохо.
Мэтт доходит до лестницы и обратно трижды утром и четыре раза после обеда. Думаю, на следующей неделе он попробует подняться, на пару ступенек для начала, постепенно увеличивая нагрузку, сколько бы времени это ни заняло.
Мама не готова стирать, но уже делает нам обеды. Почему-то на вкус все лучше, если приготовлено мамой.
По моему настоянию (и как же я рада, что выиграла этот спор) мы не закрыли окно фанерой. На окнах в крыше снега почти нет, так что в комнате гораздо больше естественного света. Вряд ли воздух стал чище, но зато заметно прибавляется световой день.
Много что вызывает беспокойство, но я дала себе отпуск. Всегда можно побеспокоиться на следующей неделе.
12 февраля
Вернулась с лыжной тренировки утром и обнаружила, что мама жарит что-то в сковороде.
Пахло дивно. У нас очень давно не было свежих овощей, а жарить консервированный шпинат или зеленую фасоль не имеет смысла. К тому моменту, как мама подала обед, мы чуть не прыгали от предвкушения. Я все никак не могла разобрать, что мы едим. По консистенции напоминало лук, но на вкус было более горьковатым.