Космодром нас встретил сибирским морозом. За окнами автобуса повсюду снежные заносы, дует сильный ветер. Проезжаем десятую площадку. На улицах почти никого не видно. Вон вдали центральная гостиница с рестораном, в котором в прошлом году в День космонавтики мы пили шампанское. А вон и кафе «Луна», в котором нам не удалось отпраздновать День космонавтики позапрошлого года. Внешне здесь ничего не изменилось. Во всем чувствуется полная изоляция от внешнего мира и какая-то покинутость, обездоленность этого края. Люди здесь живут по многу лет и многого лишены. У них нет даже возможности нормального общения друг с другом. Большинство участвует в совершенно секретных работах. Это все понимают, но об этом нельзя говорить ни в семье, ни в кругу друзей. У людей рождается замкнутость и стремление уединиться, формируется холодный, необщительный характер.
Проехали «десятку». Опять пустынная степь. Справа видны занесенные снегом садово-огородные участки. Они появились сравнительно недавно, несколько лет назад. Военные строители провели сюда водопровод, и теперь здесь можно что-то выращивать. В голодной степи это доставляет особую радость. И вот мы у контрольно-пропускного пункта нашей зоны. Солдат в тулупе с автоматом проверяет пропуска и открывает ворота. Автобус подвозит нас к знакомому входу.
Снова началась предполетная жизнь. Утром — зарядка, завтрак, потом — поездка на вторую площадку, где готовятся корабли, или консультации со специалистами. Во второй половине дня, если других дел нет и удается остаться одним, окончательно оформляем бортовые документы, вписываем точные времена полетных операций. Вечером — кино. Никерясов привез с собой легкие веселые фильмы, и мы их с удовольствием смотрим, почти забывая о предстоящем полете.
В постоянной занятости чем-то время летело незаметно. Быстро наступил день заседания Государственной комиссии. Как обычно, на площадку первыми съезжались кинодокументалисты, журналисты, за ними следом — члены Государственной комиссии, главные конструкторы, ведущие специалисты. Несмотря на стремление руководства ограничить количество участников, народа собралось много. Это понятно. Когда я приезжал сюда как участник подготовки полета, тоже стремился попасть на такое заседание. Оно чем-то напоминало проводы в дальнюю дорогу. Здесь были те, кто отправлял, и те, кто уезжал. И все были взволнованны. Не знаю, кто больше. И никто не хотел показывать своего волнения. Само присутствие здесь усиливало чувство соучастия и ответственности за то, что ты делаешь.
Мы в этот день старались избегать каких-либо встреч. Очень хотелось психологически отдохнуть от всего и не нагружать себя никакими разговорами. Пока прибывали «гости», мы проводили время на берегу реки, чтобы не попадаться никому на глаза, и болтали там ни о чем. О полете никто не говорил. В основном обменивались шутками и забавными историями. Каманин заранее сказал, когда нам целесообразно прийти и на какие места сесть в зале заседания.
Заседание прошло быстро, формально, по обычному сценарию. Все заранее знали почти каждое слово, которое будет произнесено. Мишин сообщил, что ракетно-космические комплексы подготовлены, и предложил осуществить совместный полет двух пилотируемых кораблей со стыковкой на орбите и переходом двух космонавтов из одного корабля в другой. Руководитель командно-измерительного комплекса генерал А. Г. Карась доложил о готовности его средств и служб к управлению полетом. Каманин представил составы экипажей. Когда Каманин называл наши фамилии, мы молча вставали. После выступления Н. П. Каманина поднялся К. А. Керимов и предложил Государственной комиссии принять решение об осуществлении полета. Формально спросил, есть ли у кого-нибудь из членов Государственной комиссии другое мнение по этому вопросу. Он заранее знал, что возражений нет. За несколько часов до этого на совещании Технического руководства почти все уже высказались в пользу полета. Предложение было дружно поддержано, и на этом заседание окончилось. Погасли прожектора, перестали жужжать камеры, все разошлись.
У нас в этот вечер была еще небольшая пресс-конференция. Несколько журналистов сразу после заседания комиссии поднялись к нам на второй этаж гостиницы и в холле, разместившись вокруг небольшого столика, задали нам вполне естественные вопросы о том, какое у нас настроение, и о том, чем заняты в эти часы наши мысли. Ничего, как мне казалось, интересного в ответ они не услышали, но все равно сделали вид, что довольны встречей, поблагодарили и ушли. И мы, наконец, остались одни, свободные от всяких дел.
На следующий день около одной из двух стоявших на старте ракет состоялась встреча с теми, кто готовил полет. Она была очень доброй. В наш адрес произнесли короткие напутственные речи, кто-то прочитал стихи, преподнесли цветы. Мы поблагодарили присутствующих за их труд и пообещали сделать все от нас зависящее, чтобы задуманное сбылось.
Потом мы собирали в гостинице вещи, как и в прошлый раз, отдельно укладывая то, что понадобится на месте приземления, и то, что можно было сразу отправлять в Москву. Вечером звонили женам. Открыто говорить о том, что завтра первый старт, мы не могли. Впрочем, это было и не нужно, они все уже знали. Просто хотелось услышать их голоса и вселить в них побольше уверенности.
13 января 1969 года Володю Шаталова разбудили за шесть часов до старта. Ему предстояло пройти предполетный врачебный осмотр и установить медицинские датчики для контроля работы сердца и дыхания во время полета.
Мы встали позже и присоединились к Володе уже за завтраком. После завтрака поднялись в комнату присесть перед дорогой. Сели, несколько секунд помолчали. Потом вдруг Володю осенила идея: «Давайте перед отъездом на старт расписываться на дверях! Отсюда ведь люди отправляются в космические полеты! Двери будут хранить историю этих комнат. Представляете себе, потом сюда будут приезжать молодые космонавты, расшифровывать наши подписи, вспоминать о том, что было до них, и передавать эстафету следующим». Он встал, взял с тумбочки фломастер и на белой двери поставил свою размашистую подпись с датой. И мы пошли вниз к автобусу. Буквально все, кто работал с нами на семнадцатой площадке, уже были внизу. Они создали живой коридор от лестницы до выходной двери и ждали Володю, чтобы его проводить. Сколько невысказанной доброты было в их глазах! Сколько волнения за его судьбу! Одни стояли молча, другие негромко выкрикивали: «Счастливо!», «Ни пуха!», «Удачи!». Володя с улыбкой сказал традиционное: «К черту!» — и мы пошли в автобус.
Уже знакомая дорога к старту. Опять все взволнованны, и опять все стараются это скрыть. Каждый по-своему пытается отвлечь Володю от мыслей о риске, на который он идет. Как и при прошлых проводах, кто-то начинает петь, кто-то рассказывает анекдот. Общими усилиями заполняется все время этого ни с чем не сравнимого переезда. Все понимают, что для улетающего в космос он может оказаться последним путешествием по Земле.
Въезжаем на стартовую площадку. Прощаемся. Кто-то говорит: «До встречи на орбите!»
Смотрим через окно, как Володя выходит, докладывает Керимову о готовности к полету. Идет к лифту. Через минуту он появляется на самом верху, машет всем на прощание руками и исчезает из поля зрения. Понимаем, что сейчас он, наверное, снимает верхнюю одежду и входит в корабль.
Чтобы следить за дальнейшим ходом подготовки уезжаем на наблюдательный пункт. Слушаем репортаж. Володя уже в корабле, проверяет состояние пульта. Наземные службы работают с носителем. Все идет по графику… Нет, опять что-то не то… Задержка докладов… Просто так этого не бывает… Бункер замолчал… Что это значит?.. Проходит пять минут, десять, двадцать… Потом короткий доклад: «Старт отменяется». Мы бежим к автобусу, чтобы ехать за Володей.
Когда приехали на стартовую площадку, его там еще не было. Потом он появился из лифта. Опять в земной одежде. Явно расстроенный. Вошел в автобус, и мы поехали назад на семнадцатую. По дороге он сказал, что есть замечание к носителю. Старт отложили на завтра. В том, что завтра старт состоится, ни он, ни мы уверены не были. Ехали в основном молча. Настроение такое, как будто заблудились, — не ясно, что делать и что нас ждет впереди.
На семнадцатой опять почувствовали себя, как дома. Здесь люди очень тактичные, они видели разное. Все вели себя так, как будто в этот день вообще ничего не происходило. Были приветливы и спокойны. Ни о чем не спрашивали.
Часа через три приехал со второй площадки Каманин. Он сказал, что в причине отклонений от нормы разобрались, сейчас из ракеты сливают топливо, потом будут менять один из приборов системы управления. Есть уверенность в том, что завтра старт состоится. После этого он пожурил Шаталова за то, что он в такой мороз поехал на старт в полуботинках. А было, действительно, очень холодно — около тридцати градусов. Велел завтра надевать унты.
Остальную часть дня мы провели в полном безделье. Гуляли, после ужина смотрели кино. Ждали сообщений со стартовой площадки. Поздно вечером нам сказали, что дефект устранен и начался новый отсчет стартового времени. Эта весть сразу вернула нам чувство реальности предстоящего полета.
Потом все шло точно так же, как накануне. Сон в запланированное время, осмотр и экипировка Володи, завтрак, проезд в автобусе к старту, доклад Керимову, посадка в корабль и, на этот раз, реальный старт. Мы, затаив дыхание смотрели, как Володя уходит от Земли. Дождались конца работы ракеты-носителя, узнали, что корабль на расчетной орбите, и вернулись к себе готовиться к завтрашнему старту.
Когда мы приехал в гостиницу, радио и телевидение уже передавали сообщение о полете «Союза-4». На экране — фотография Володи. Рассказывают его биографию. Говорят о том, что начавшийся полет является очередным шагом в программе освоения космического пространства. Конечно, не упоминается ни о завтрашнем старте, ни о вчерашней неудавшейся попытке. В то время, если ситуация позволяла, о проблемах не сообщали. И, по-моему, совершенно напрасно. Если бы люди знали, какие трудности при этом преодолеваются, они бы еще больше ценили успехи. Но у руководства страны было другое мнение по этому поводу. Оно стремилось давать как можно больше положительной информации, чтобы воспитывать чувство патриотизма у своего народа и вместе с тем укреплять авторитет страны за рубежом. Надо признать, что это ему удавалось. А мы в таких случаях гордились вдвойне — и тем, что было достигнуто, и тем, что нам довелось в этом участвовать.