Джоан, как всегда, ждала меня у станции в серебристом «вольво». Я забралась на пассажирское сиденье, мы неуклюже обнялись, перегнувшись через центральную консоль. Она торопливо клюнула меня в щеку и включила зажигание.
– Рада тебя видеть, лапонька, – сказала она. – Хорошо выглядишь.
– И ты, – ответила я, почувствовав, как уходит стресс и расправляются плечи.
Джоан уже свернула на Футмил-лейн, к своему дому. Вечер за окном тускнел, серебряные волосы моей свекрови переливались в свете фонарей. В 2002 году на моих глазах ирландское черное дерево стремительно превратилось в перец с солью, а теперь исчезли и последние черные пряди, так напоминавшие шевелюру ее сына. После смерти Патрика она растолстела, а после смерти мужа – еще больше, и теперь выглядела как миссис Санта-Клаус.
– Как подвигается подготовка к свадьбе? – спросила она и прежде, чем я успела ответить, рассмеялась: – Извини. Как же я возмущалась миллион лет назад, когда мы с Джо были помолвлены и все задавали мне этот вопрос. У тебя, наверное, после помолвки минуты свободной не было?
– Да уж, – ответила я, хотя на самом деле мне хватило времени записаться на курсы языка глухонемых, да еще и вызваться волонтером.
– Если тебе какая-нибудь помощь понадобится, лапочка, ты сразу скажи, – продолжала она. – Ведь твоя мама далеко и… – Она вдруг вздохнула: – Еще раз извини. Это ведь некрасиво с моей стороны, да? Ни к чему, чтобы бывшая свекровь помогала тебе готовить свадьбу.
– Джоан, ты моя свекровь навсегда, – ласково ответила я. – Это неотменимо. И я буду очень благодарна за помощь.
Мы остановились перед домом Джоан, домом, где вырос мой Патрик. Джоан предложила мне подождать на веранде, пока она сходит за холодным чаем.
– Ужин в скороварке, – сообщила она, – но я подумала, сначала посидим тут, на воздухе, поболтаем. Вечер такой чудный.
– Может, помочь? – вызвалась я.
– Нет-нет, я через минутку вернусь. – Сетчатая дверь захлопнулась за ней, а я уселась в деревянное адирондакское кресло и прикрыла глаза. Со стадиона через дорогу, где шла встреча детских команд, донеслись аплодисменты, потом высокий жестяной звук – алюминиевая бита ударила по бейсбольному мячу. Зрители разразились приветственными криками, и я невольно улыбнулась. Мы с Патриком всегда слышали эти же звуки, сидя тут на веранде летними вечерами и болтая – рано или поздно шум, доносившийся с бейсбольного поля, побуждал Патрика и его отца пуститься в оживленное обсуждение последней игры «Янкиз».
С берега тянуло солью, я инстинктивно дотронулась рукой до висевшего у меня на цепочке серебряного доллара, вспоминая, как мы с Патриком бросили монету в океан – всего в нескольких кварталах отсюда – сразу после свадьбы. «Благодарность мирозданию за лучшее, что случилось в моей жизни», – сказал тогда Патрик. А можно попросить мироздание вернуть денежки, если жизнь пошла совсем не так, как мы надеялись?
– Патрик тебе рассказывал историю про серебряные доллары – всю, до конца? – спросила Джоан, вернувшись с двумя стаканами ледяного чая. Открыв глаза, я увидела, что сжимаю в руке мою монету.
Я покачала головой.
– Он только сказал, что его дедушка – твой отец – собрал целую коллекцию и с детства бросал их наудачу.
Она улыбнулась:
– Все верно. Начало этой традиции положил мой прадед, почти сто лет назад, когда мой отец был еще маленьким. Он вручил моему отцу пятьдесят только что отчеканенных серебряных долларов и сказал: каждый раз, когда с ним случится что-то чудесное, нужно возвращать одну монету в мир, чтобы кто-то другой мог загадать на нее желание.
И я улыбнулась: Патрик рассказывал мне, как его дед в 1936 году бросил серебряный доллар в воду с Бруклинского моста – его любимая команда, «Янкиз», выиграла мировой чемпионат. И они еще три года подряд побеждали, так что дед твердил: это все его монеты, удача, вернувшаяся в мир, уберегает команду от поражений.
– Да, я помню, Патрик говорил. И он действительно в это верил.
Джоан кивнула:
– И я верю. Мой отец утверждал, что придерживать монеты нельзя: нарушится гармония мира. После моего рождения он отложил пятьдесят монет для меня, и потом столько же для Патрика. Весь смысл в том, чтобы благодарить мироздание за то, что с тобой случилось хорошего, и передавать удачу дальше.
– Мне всегда нравилась эта традиция.
– А известно тебе, что Патрик выбросил одну монету наутро после встречи с тобой? – спросила Джоан.
Что-то во мне дрогнуло.
– Нет, – прошептала я. – Этого я не знала.
– В тот день он позвонил мне, – продолжала Джо-ан, взгляд ее блуждал далеко, в прошлом. – Я сразу поняла, как для него это серьезно. Патрик зря монетами не разбрасывался.
– Ого! – пробормотала я. Больше ничего выговорить не получалось: в горле встал ком. Я снова потянулась к серебряному доллару на цепочке; Джоан внимательно следила за мной.
– Ты ведь знаешь, – ласково продолжала она, – что этот доллар тоже нужно выбросить?
Я глянула на нее с испугом.
– Но это последнее, что он мне подарил! – Я жадно вцепилась в свою монету.
– Я знаю. Но знаю и то, что он дал ее тебе потому, что случилось что-то хорошее. И он бы ее выбросил, как только поделился с тобой этой хорошей новостью.
Я кивнула и на миг увидела перед собой его лицо, то необычное выражение лица, с каким он вручал мне монету. «За ужином расскажу», – пообещал он. Но так и не вернулся домой. Та хорошая новость, которую он собирался мне сообщить, погибла вместе с ним в разбившемся такси.
– Я так и не узнала, о чем он хотел мне рассказать.
– Быть может, это так и останется тайной. Но серебряные доллары не полагается оставлять у себя. Во всяком случае, в нашей семье не полагается.
Ее слова рвали мне душу – потому, что хотя я и помыслить не могла расстаться с монетой, которую надевала каждый день, но понимала: Джоан права.
– Я еще не готова, – призналась я наконец.
– Ничего. – Она сжала мне руку. – Когда-нибудь. Наступит день, и придется это сделать.
Я кивнула, и с минуту мы сидели в дружеском молчании. Я думала о Патрике, о том, как он верил в магию серебряного доллара. Но доброе волшебство не спасло ему жизнь.
С бейсбольного поля донесся очередной крепкий удар алюминия по коже мяча, заорали зрители.
– Патрик планировал когда-нибудь стать тренером дворовой команды, – нарушила молчание Джоан. – Он бы прекрасно учил таких ребят. Он умел обращаться с детьми.
Я слабо улыбнулась.
– У него замечательные отношения с Ханной. – Спохватившись, я прикрыла рукой рот.
– С кем? – переспросила Джоан.
– Ни с кем. Извини, – заторопилась я. – Я хотела сказать… Прости меня, Джоан.
– За что, лапонька? – удивилась она.
С минуту я тупо разглядывала собственные ладони.
– Если б мы с ним родили ребенка!
– Кейт… – заговорила Джоан, но я перебила:
– Я думала, нам еще рано. – Тысячу раз я вела этот разговор сама с собой, но вслух – впервые. – Патрик был готов в любой момент, но я еще училась и попросила отложить на несколько лет, а он согласился. Мне казалось, у нас сколько угодно времени впереди.
– И ты была права, Кейт, – попыталась она меня утешить. – Ты поступила совершенно правильно. Как ты могла предугадать беду? Конечно, я счастлива была бы внуку или внучке, но это не входило в Божий замысел, и уж себя-то винить ты не должна.
Мы еще с минуту помолчали, погрузившись в свои мысли, а потом Джоан спросила:
– А вы с Дэном не собираетесь завести детей?
Я не сразу собралась с духом.
– У меня не будет ребенка, – тихо выговорила я. – Пару недель назад выяснилось.
– Ох, лапонька! Мне так жаль! Что ты думаешь с этим делать?
– Пока не пойму, – ответила я.
– А ЭКО не получится?
Я покачала головой.
– Или суррогатная мать? – У меня нет яйцеклеток.
– Тогда усыновить? – просияла она. – Ты подаришь ребенку прекрасную семью.
– Возможно. Я пока не знаю, как к этому отнесется Дэн.
– А ты сама-то хочешь?
Я подумала. Сколько уже лет я забывала спросить себя, чего хочу я.
– Я хочу стать матерью, Джоан, – тихо ответила я. – Думаю, мне предназначено было стать матерью.
Глава 11
Волна благодарности захлестнула меня, когда я, проснувшись, поняла, что вернулась в старую свою квартиру и лежу рядом с Патриком.
– Спасибо, – шепнула я, и он проснулся.
Повернулся, сонно поморгал и потянулся ко мне: – Ты что-то сказала, моя хорошая?
– Нет. То есть да. Сказала. Но не тебе. – Я все еще колебалась. – Наверное, я обращалась к Богу, – призналась я. Да, я благодарила Бога за это, чем бы оно ни было, за дар, который позволил мне заглянуть в ту жизнь, какая могла у нас быть.
– А, ладно, тогда хорошо, – сказал Патрик, притягивая меня ближе. – С этим парнем наверху можешь и при мне поговорить, разрешаю.
Он стал целовать меня, медленно, глубоко, и счастье щекотно разливалось по телу, но тут из груди вырвалось рыдание.
– Кейт? – Патрик отодвинулся, посмотрел на меня с тревогой. – Что такое?
– Ничего, – пробормотала я. – Все в порядке.
– Но ты же плачешь.
– Просто я… так скучала по тебе! – призналась я. Наш мир замерцал, потускнел, это предупреждение.
Ничего не заметив, Патрик погладил меня по волосам:
– Вот же я, Кэтили.
Я постаралась улыбнуться:
– Да. Вот же ты. Конечно, ты тут.
И комната вновь сделалась отчетливой, цвета просияли уже привычной ослепительной яркостью. Я выдохнула с облегчением.
Он ласково утирал мне слезы, шершавый большой палец скользил по моей щеке. Я хотела сказать что-то еще, о чем-то спросить, но Патрик перекатился на другой бок, глянул на часы и воскликнул:
– Черт! Мы опаздываем. Надо собрать Ханну.
Я ошарашенно заморгала:
– Куда собрать?
– В лагерь, на один день. – Он вновь озабоченно глянул на меня. – Ее мама Питера отвезет. Ты не забыла?
Не дожидаясь ответа, он встал, а я следила за ним, не в силах вдохнуть. Вот он уже натягивает на голую грудь серую футболку.