– За вчерашнее? – тупо переспросила я. Из вчерашнего у меня в памяти осталось одно: как я занималась любовью с покойным мужем.
– За то, что я тебе наговорил. Насчет твоих планов работать с детьми. Я был не прав. И я прошу прощения.
– А! – только и выговорила я.
Он уселся за кухонный стол напротив меня, провел рукой по волосам.
– Я не имел права усомниться в тебе. Но, по правде говоря… Я приревновал. Ревность – дурное чувство, я это знаю и изо всех сил стараюсь его не допускать. Ты знаешь, у меня был неприятный опыт, но он не оправдание.
Я кивнула. В тридцать с небольшим Дэн женился на девушке по имени Шиван, они прожили вместе три года, а потом она изменила ему со своим начальником. На первом же свидании Дэн сообщил мне, что после этого испытывает некоторый страх перед обязательствами и ему трудно кому-либо довериться, но он работает над собой. Я ответила, что после смерти мужа тоже боюсь новых отношений, и он с улыбкой ответил: вот мы уже и нашли что-то общее.
– Я не Шиван, – напомнила я.
– Я знаю. Я знаю, что ты никогда меня не предашь. У меня и капли сомнения нет.
– Никогда, – повторила я, уткнувшись в чашку с кофе. Я все еще чувствовала губы Патрика у себя на горле, его руки на моей груди и как его тело прижимается к моему.
– Кейт? – Озабоченный голос Дэна вернул меня в реальность. – Что с тобой? Ты, кажется, отключилась.
Я подняла глаза:
– Извини, просто не выспалась.
Он все так же заботливо глядел на меня.
– Чем помочь? Если я могу взять какие-то твои хлопоты на себя…
– Большое спасибо. Но не надо, я справляюсь.
– Да, насчет подопечных детей и этого Эндрю… – Он откашлялся. – Если тебе это действительно так нужно…
– Дэн! – перебила я.
– Нет, я просто хотел сказать: я рад, – поспешно закончил он. – Ты, конечно, сможешь многое сделать для них.
Во вторник после занятия с Максом я отправилась в Квинс в головной офис Святой Анны на встречу с Эндрю. Он, как и обещал, ускорил прохождение бумаг, и меня допустили к работе с детьми. Оставалось добыть еще парочку подписей – и я смогу пообщаться с первым своим клиентом.
Сидя в метро, я листала под грохот вагона словарь жестов на айпаде, чувствуя, как нарастает радостное волнение. Всю неделю я изучала статьи о возможностях музыкальной терапии для глухих и слабослышащих детей и пришла в восторг. То, что на первый взгляд казалось немыслимым, выглядит вполне логичным, ведь музыка – это вибрация, ритм, высота тона. Я всегда знала, что музыка – великий дар людям, она соединяет их так, как не могут слова. Если я смогу разделить этот дар с детьми, то сделаю доброе дело.
Эндрю ждал меня у дверей офиса Святой Анны, размещенного в бывшей церкви постройки середины века. Он сидел на крыльце и при виде меня поднялся.
– Нашли дорогу! – улыбнулся он, поднявшись и отряхивая линялые джинсы. Мы встретились на середине дорожки и пожали друг другу руки – слишком официально, так что следом он неуклюже обнял меня.
– Я чересчур разоделась, – виновато сказала я: на нем была старомодная футболка с Бэтменом, а я пришла с работы все в той же шелковой блузке, узкой юбке и на каблуках.
– Вовсе нет, – отвечает он. – Я вынужден так одеваться, потому что играю с детьми на полу, а еще случается что-нибудь чинить в домах у приемных родителей. Я широко известен как мужчина, который творит чудеса при помощи отвертки и дрели.
– А я – женщина, вообразившая, будто сумеет изменить чью-то жизнь при помощи гитары и маракасов, – подхватила я, подмигнув и ткнув пальцем в мою большую матерчатую сумку – в ней проступали очертания нескольких инструментов, что я прихватила с собой.
– Отличная выйдет парочка, – заключил он. Снял с моего плеча сумку, а когда я попыталась возразить, пригвоздил меня взглядом: – Пусть я одеваюсь как малолетка, но я джентльмен. Позвольте поднести вам сумку.
– Но помните: кто тронет мою гитару, тот покойник! – продолжала я, входя в роль супервумен.
– Отлично, грозная женщина-гитарист. Круто!
Я скорчила ему рожу и оглядела здание.
– Так дети, с которыми мне предстоит работать, тут и живут?
Он покачал головой:
– Нет, тут только офис, ну, иногда дети встречаются здесь с кем-то из волонтеров. По большей части они устроены в семьи, а те, у кого пока нет дома, живут в муниципальном общежитии, но мы стараемся, чтобы детки там надолго не задерживались. Я прихватил с собой ваши бумаги, осталось получить ваш автограф – и можем наведаться к ближайшей семье, где живут двое наших детей – Молли и Риэйджа. Годится?
– Конечно.
Он протянул мне два листка на картонке с зажимом: заявление от моего имени, подтверждающее, что вся предоставленная мной личная информация верна, и другое, что я не была осуждена за уголовное преступление. Я подписала и вернула ему бумаги, и мы отправились в путь.
– Что все-таки натолкнуло вас на мысль работать со слабослышащими? – заговорил Эндрю, когда мы свернули на 35-ю улицу.
Я призадумалась. Упомянуть Ханну значило бы показаться чокнутой, а чокнутые волонтеры нужны не всем.
– По-моему, музыка помогает каждому человеку, – сказала я наконец. – И есть много способов воспринимать ее не только ушами. И слабослышащий, и глухой ребенок могут получить удовольствие от музыки, хотя многие об этом не догадываются.
Мы свернули за угол, налево, на 34-ю авеню.
Эндрю глянул на меня.
– Обожаю наблюдать, как эти дети разрушают мрачные прогнозы, – сказал он. – Глухота или сниженный слух – сами по себе немалая трудность для ребенка, а тут еще и жизнь в приемной семье. Некоторые из них в группе риска, понимаете? Нельзя дать им пропасть.
– Пропасть в системе усыновления?
Я еще мало знала Эндрю, но понимала, что он подобного не допустит.
– Не совсем. Святая Анна замечательно работает, к тому же это не единственное агентство в городе. Нет, я о другом беспокоюсь: что они могут утратить шанс стать здоровыми, счастливыми детьми. У них снижена самооценка. Часто они думают, что никому не нужны, что родители от них отказались. Они склонны к плохому поведению, ищут выход агрессии. А тут еще особые потребности, и потому для них гораздо труднее найти постоянную семью, чем для «обычных» детей. Не так много приемных родителей с необходимыми навыками.
– И что же будет с этими детьми? – тихонько спросила я.
– Одним найдут дом. Кто-то вернется к биологическим родителям. Но есть и такие, кого, к несчастью, так и будут переводить из семьи в семью или же они окажутся в детском доме. Так что я, наверное, застряну на этой работе до конца жизни, – добавил он, сворачивая на дорожку к узкому кирпичному дому в ряду таких же. – Пусть ребятишки знают, что по крайней мере я всегда рядом. Чтобы у них всегда, всегда был взрослый, который думает о них. Человек, к которому они могут обратиться с любой проблемой.
– Эндрю, вы просто потрясающий! – еле выговорила я, и он тут же смутился.
– Прошу прощения за идиотский пафос.
– Нет, – тихо ответила я. – Ничего подобного. Хотела бы я тоже войти в жизнь этих детей – надолго.
Он посмотрел на меня немного удивленно, но кивнул.
– Ладно, хватит умных разговоров. Пойдем к детям.
Он надавил на кнопку звонка, и почти сразу же дверь отворила женщина с темными, чуть тронутыми сединой волосами. Под глазами у нее были мешки, но на губах улыбка. Она отерла руку о фартук и подала ее Эндрю.
– Извините, – сказала она. – Пирожки пеку. Заходите.
Эндрю переступил порог и жестом пригласил меня.
– Шейла, – представил он. – Это Кейт Уэйтмен, музыкальный терапевт, мы с вами о ней говорили. Кейт, это Шейла Мильявада, она печет пирожки и спасает жизни.
– Рада знакомству, Кейт, – рассмеялась Шейла и закрыла дверь. Внутри домик весь пропах ванилью. – Сейчас позову девочек и пойду к своим пирожкам, пока не упустила.
– С девочками Кейт позанимается в другой раз, – предупреждает ее Эндрю. – Сегодня только знакомство, на несколько минут. Можно нам зайти в комнату Молли?
– Да, конечно. Последняя дверь справа. – Она махнула рукой в сторону узкого коридора и скрылась в кухне.
– Шейла у нас одна из лучших, – тихо пояснил Эндрю, ведя меня по коридору. – Молли семь лет, а Риэйдже десять. Они у нее уже почти год. Приятные девочки, вы с ними справитесь.
Он явно нервничал, и я поняла, как он хочет, чтобы начало прошло без сучка без задоринки.
– Начнем с Молли? – уточняю я.
Он кивнул.
– Она почти потеряла слух в четыре года, тяжелая инфекция и неудачное лечение. Жила с матерью, но у матери появился бойфренд, и ситуация в доме сложилась опасная для девочки. Ее забрали до тех пор, пока мать не избавится от этого человека. Молли почти не общается с другими детьми и заметно отстает в учебе, потому что не хочет участвовать в занятиях. Осенью она снова пойдет в выпускную группу детского сада – с детьми на год, а то и на два года младше. Она как раз одна из тех, за кого я боюсь.
– И ей не ставили имплант?
– При ее форме нарушения слуха имплантов не ставят, – ответил он. – Она общается главным образом на языке жестов, но я стараюсь учить ее читать по губам и говорить вслух. Мне кажется, это способствует социализации. Может быть, вы сумеете заняться с ней развитием речи, если она к этому готова.
Дверь была немного приоткрыта, Эндрю вошел первым и остановился перед Молли – бледной маленькой девочкой с прямыми соломенными волосами. Его руки пришли в движение, и я видела, как на лице девочки мгновенно сменяются подозрение, радость, настороженность. Одна против всего света – но хотя бы капельку доверяет Эндрю, подумала я.
– Привет, Молли! – вслух дублировал Эндрю то, что сообщал ей жестами. – Это Кейт, мой друг. Музыкальный терапевт. Она хочет познакомиться с тобой.
Лицо Молли помрачнело.
– Нет! – резко выговорила она со странным акцентом, «е» почти как «я». Она что-то ответила Эндрю, но я не сумела прочесть ее жесты. Эндрю покачал головой.