One Direction, о своем «самом страстном желании» (так и сказала) – получить новый айфон. Я видела, как Патрик, скрывая улыбку, выслушивает ее восторженный монолог о преимуществах этого гаджета, и, когда мы с ним обменялись понимающими взглядами, я вновь почувствовала глубокое сожаление: конечно, если бы я в самом деле жила этой, предназначенной мне жизнью, я бы этот идеальный вечер принимала как должное. Как то, что мне причитается. Но поскольку эта жизнь не состоялась, каждое ее мгновение ощущалось как чудо.
Я отвела взгляд, притворяясь, будто рассматриваю афишу, скрывая слезы и от мужа, и от дочери.
Вернувшись домой, я вновь удивилась, как надолго мне удалось задержаться в этой реальности. Может быть, мне будет дарована и ночь здесь, и я снова проснусь утром рядом с Патриком? Кажется, я откуда-то уже знала, что этого не будет, но все-таки тешила себя надеждой.
– Уложишь Ханну? – ласково улыбнулся мне Патрик, когда девочка вышла из ванной, окутанная облаком пара, и прошлепала к себе в комнату. – Я пока вымою посуду.
– Конечно. – Сердце затрепетало от мысли, что я проведу несколько минут наедине с Ханной, скажу ей, как я ее люблю, пожелаю сладких снов.
Я быстро прошла по коридору, постучала в ее дверь, осторожно заглянула в щелку, чтобы не застать девочку врасплох. Она успела надеть длинную розовую ночную рубашку.
– Ханна! – позвала я, и она обернулась.
– Да, мама! – улыбнулась она мне, а потом добавила на языке жестов: «Зубы почистить забыла», – и выскочила за дверь.
Я стояла в ее комнате, медленно вдыхая и выдыхая, ожидая ее возвращения. Все стены, заметила я, обклеены постерами One Direction, вон постер первой серии «Голодных игр», а над кроватью сикось-накось были прикноплены фотографии Ханны с подругами. Там же висел листок из блокнота с надписью Лучшие качества Ханны, исписанный розовыми и лиловыми чернилами. Подпись: Мэгги. В этом списке обнаружилось: «У Ханны всегда есть время для друзей» и «Ханна так смешно всхрапывает, когда хохочет». С грустной улыбкой смотрела я на этот перечень, составленный любящей подружкой. Как все-таки несправедливо, что у меня не было шанса составить подобный список – самой.
Но вдруг оказалось, что этот список у меня уже есть. Все, написанное девчачьим почерком Мэгги, старательно выводившей сердечки над i вместо точек, я и сама каким-то образом знала и любила в Ханне. И все ж я не имела возможности сама сделать эти открытия, мне достались лишь готовые воспоминания, не мои. С такой утратой трудно смириться.
Стряхнув печаль, я стала внимательнее разглядывать стены. На них висели и карандашные рисунки. С улыбкой я отметила под каждым подпись Ханны. Отличные наброски, чего тут только не было: лица людей, животные, морские пейзажи, улочки. Я наклонилась поближе, чтобы разглядеть рисунок справа от кровати: на нем безошибочно можно было узнать Патрика и меня, мы держали с обеих сторон за руки маленькую Ханну – лет девяти или десяти, – и она так и светилась от счастья. Над ее головой, привязанный ниточкой к запястью, парил шарик с Микки-Маусом, за спиной у нас вздымался замок Золушки, тянулась Главная улица Диснейленда. Я подождала, пока нахлынет поток воспоминаний, и увидела, как мы шли к замку, ели Микки-Маусово мороженое в шоколаде. Вспомнила, как Ханна стояла на палубе пиратского корабля и таращила глаза на простиравшиеся под нами декорации Лондона – это был аттракцион, посвященный Питеру Пэну. Воспоминания были совершенно отчетливыми, но я не знала, откуда они взялись.
Ханна влетела в спальню – волосы еще влажные, личико все еще розовое после душа. Обернувшись к ней, я медленно, тщательно проговорила на языке жестов: «Замечательные рисунки». И вслух, все еще не оправившись от изумления:
– Какая ты талантливая, Ханна!
Она смешно округлила глаза.
«Опять ведешь себя странно, – ответила знаками. – Как будто в первый раз их видишь».
Но я видела, как она прячет улыбку. Ей было важно услышать это от меня.
«А это?» – показала я жестами, изобразив на лице вопрос, и указала на портрет нашей семьи в Диснейленде.
Лицо Ханны посветлело.
«Мое любимое», – знаками ответила она. Потом вслух:
– Лучший день моей жизни. Вы с папой впервые свозили меня в Диснейленд.
– О, – пробормотала я, чувствуя, как сжимается сердце. – Хорошо бы еще разок съездить.
Ханна забралась в постель и улыбнулась мне.
«Спокойной ночи, мама», – сказала она на пальцах и устало зевнула.
«Спокойной ночи, Ханна, – жестами ответила я. – Я люблю тебя». И на всякий случай повторила эти слова вслух. Хотя бы затем, чтобы услышать их самой.
– Тоже тебя люблю, – ответила Ханна. Сняла наушники, положила на тумбочку у кровати и повернулась на бок, подтянув одеяло до подбородка. Я сидела возле ее постели и смотрела, как она уплывает в сон.
Патрик ждал меня в гостиной.
– Убаюкала? – спросил он, когда я пристроилась рядом с ним на диване.
Я кивнула.
– Мы возили ее в Диснейленд, – сказала я, представляя себе этот рисунок, наши улыбающиеся лица, как Ханна ухватила тот самый момент, который мне хотелось бы увидеть вживую.
Снова этот удивленный взгляд.
– Конечно, возили.
И тут я припомнила разговор, давний, мы еще только начинали встречаться. Патрик спросил, какое у меня самое счастливое воспоминание детства, и я ответила: тот день, когда родители отвезли нас со Сьюзен в Диснейленд, это было в конце восьмидесятых. «Когда-нибудь, когда у нас будет ребенок, мы поедем с ним в Диснейленд», – пообещал мне Патрик.
– Мы сделали все то, о чем говорили тогда? В самом деле? – прошептала я, и на сердце стало еще тяжелее.
Он свел брови, комната чуть потускнела.
– Конечно, Кейт.
Под его озабоченным взглядом я снова с тревогой вспомнила о Джоан.
– Патрик, а твоя мама… – Мой голос сорвался. – Чем помочь?
– Ты и так столько сделала, хорошая моя. Она поправляется, – сказал он. – На следующей неделе возьму отгул и повожу ее по врачам. – Зевнув, он притянул меня к себе: – Ложимся спать?
Мгновение я, не открывая глаз, прислушивалась к биению его сердца.
– Подожди, пока не хочется, – пробормотала я.
Он молча взял мою руку и провел пальцем по линии жизни на моей ладони.
– Помнишь, какой сегодня день? – прошептал он, и я увидела, как тает по краям комната, как вновь опускается пленка, отделяющая сон от яви.
– Патрик! – окликнула я, но уже не услышала собственного голоса.
– В этот день, тринадцать лет назад, я сделал тебе предложение, – сказал он, но его голос утонул в накатившем гуле, с каким океан втягивает в себя отлив. – Ты сказала «да», – продолжал он, – и сделала меня самым счастливым человеком на Земле.
Внутри у меня словно распахнулась дверь.
– Позволь мне остаться! – крикнула я Богу, поднимая глаза к небу. – Прошу Тебя!
– Что? – донесся издали недоуменный вопрос Патрика.
И он исчез, его лицо растворилось в тумане, голос – лишь эхо в темноте.
– Я люблю тебя! – крикнула я вслед, но и мой голос канул в бездну.
Глава 16
– Что такое, малыш?
Сонный голос Дэна проник сквозь завесу тумана и вытащил меня на поверхность. Задыхаясь, я уставилась во тьму. Снова в обычной реальности.
Когда я повернулась и увидела рядом с собой вместо Патрика Дэна, желудок скрутило от разочарования.
– Ничего, – пробормотала я, стараясь выровнять дыхание и сфокусировать взгляд. – Просто сон. Или что-то такое. Прости. Не хотела тебя разбудить.
Он улыбнулся, подтянул меня к себе.
– И я тебя люблю, малыш.
Видимо, последние слова, обращенные к Патрику, прозвучали уже здесь, и Дэн принял их на свой счет.
Я выдавила улыбку, но повторить признание не смогла. С каждым возвращением из той, предназначенной мне жизни я смотрела на Дэна все более трезво.
Но правда ли это? В самом ли деле в наших отношениях наступает ясность или я поддаюсь бессмысленной тоске по прошлому, которое не вернуть? Ведь какой бы природы ни были эти визиты к Патрику и Ханне, это не реальность. Патрик ушел навеки. А Дэн – вот он тут. Как тот, кто долго-долго простоял зажмурившись, я уже не понимала ни кто я, ни где.
– Кейт? – Голос Дэна звучал вопросительно, и, сфокусировав взгляд на его лице, я увидела желание. Он потянулся погладить мою щеку, очень нежно, потом рука спустилась ниже, к изгибу ключицы, скользнула на грудь. – Кейт! – повторил он, и это уже не вопрос, а ответ. Я закрыла глаза, стараясь не думать и не чувствовать, когда его губы встретились с моими, когда он осторожно перенес на меня тяжесть своего тела. – Кейт! – повторил он, на этот раз хрипло, и я поняла, что вот-вот потеряю связь с реальностью.
Я молчала, боясь произнести «Патрик!», и, отдавшись на волю тела, пыталась утихомирить взвихренный разум. Дэн, говорила я себе, здесь и сейчас. Это Дэн. Дэн здесь. Он хороший человек. Он тебя любит. Он хочет тебя.
Как выяснилось, я тоже его хотела. Мое тело давно уже научилось вытеснять воспоминания, и я позволила ему сделать это, позволила физическим ощущениям подхватить меня и лишь один раз проговорилась: мозг вдруг рванул управление на себя, и я услышала свой шепот: «Не могу» – как раз в тот момент, когда Дэн входил в меня.
– Не можешь что? – спросил он, замерев и глядя на меня с тревогой.
Я так испугалась, что не сразу нашлась с ответом. И пролепетала нелепое «Ничего».
Кажется, он не вполне мне поверил, но все же возобновил движение, и я сосредоточилась на этом и постаралась выкинуть из головы все остальное.
День оказался намного прохладнее, чем обещали накануне. Включив утром телевизор, мы услышали, как местный ведущий рассказывает о вторжении холодного фронта. По пути к двери я прихватила кардиган, а вопросы постаралась вытряхнуть из головы.
Только в середине дня, когда мы с Дэном и его друзьями Джоном и Кристин сходили пообедать, а потом вместе с Джиной и Уэйном посмотрели кино, я вспомнила наконец, что происходит с Джоан в моем сне.