Жизнь, которая не стала моей — страница 28 из 54

– Кейт! – Шейла, сидевшая между девочками, поднялась, подошла к нам и крепко меня обняла. – Очень рада видеть вас снова. А уж как девочки ждали новой встречи!

Я посмотрела на девочек. Молли так и не подняла на меня глаз, а Риэйджа задумчиво ко мне присматривалась. Потом она снова уткнулась в блокнот и принялась рисовать.

– И я очень ждала новой встречи, – ответила я Шейле. – Спасибо, что привезли их сюда.

– О, без проблем, – отмахнулась она. – Всегда приятно выбраться из дома. – Она выглядела такой же усталой и растрепанной, как в прошлый раз, но глаза ее и в самом деле радостно светились.

– Посмотрим, как пойдет дело сегодня, – предложил Эндрю, – и, если девочкам тут понравится, можно и на будущее так договориться. Если вас и Кейт это устроит, Шейла.

– Мне кажется, прошлое занятие пошло им на пользу, – сказала Шейла. – Я с радостью буду их привозить.

Эндрю коснулся моей руки:

– Может быть, начнете с Риэйджи? У меня есть запасной кабинет в конце коридора. Перейдем туда?

Я подумала.

– Знаете, мне кажется, было бы лучше нам с Риэйджей на этот раз остаться вдвоем, – сказала я. – К тому же я выучила за неделю новые фразы на языке жестов.

– Все-таки вам будет трудно ее понять, если она вздумает общаться только знаками.

Я покачала головой:

– В том-то и смысл. Нам нужно, чтобы она захотела общаться либо словами, либо музыкой. И потом, чтобы от занятий была польза, нам необходимо сблизиться, а для этого опять-таки лучше заниматься наедине.

Кажется, Эндрю остался при своем мнении, однако кивнул.

– Ладно, вероятно, вы правы. – Потом переспросил: – Так вы новые фразы выучили? Самостоятельно? – Обернувшись к Шейле, он пояснил: – Лучшая моя ученица, первая в группе!

Я почувствовала, как щеки заливает румянец. Глупо, конечно.

– Вот что я выучила. – Сделав глубокий вдох, я медленно сложила: «Знаю, ты считаешь меня глупой, потому что я плохо понимаю язык жестов. Имеешь право. Но сегодня мы обойдемся без слов. Сегодня будет только музыка, и мы будем говорить на одном языке, я и ты».

Эндрю ошеломленно уставился на меня:

– Вы самостоятельно выучили это, чтобы объясняться с Риэйджей?

– Да. У меня правильно получается?

– Кейт, да просто идеально! Когда вы только успеваете практиковаться?

– Во сне, – слабо улыбнулась я, и он рассмеялся, конечно же приняв это за шутку.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда начнем.

Он подошел к Риэйдже. Опустился на корточки и начал говорить на языке жестов так быстро, что я ничего не успевала разобрать. Я следила за его руками, потом за ее, они проворно обменивались жестами, спрашивая, отвечая, споря. Я все еще объяснялась скованно и неуклюже, а это выглядело словно визуальная музыка: плавные, точные движения, очень красивые, как будто великий дирижер управляет слаженным оркестром.

Риэйджа поначалу, кажется, упиралась, но в итоге, выразительно закатив глаза, повиновалась и направилась к дверям. Эндрю подмигнул мне и поманил за собой.

Как и было обещано, для нас оставили пустой, необставленный кабинет. Из мебели там было всего два стула, и, когда Эндрю включил свет, комната показалась мне бедной, голой. Зато, когда я слегка постучала носком правой туфли об пол, дерево откликнулось легкой вибрацией. Идеальное помещение для наших занятий.

«Кладовка?» – с презрительной усмешкой уточнила Риэйджа.

Я смотрела накануне это слово в словаре жестового языка и теперь узнала.

– Нет, музыкальный театр, – опередила я Эндрю. Он изумленно вскинул брови, а Риэйджа лишь фыркнула, плюхнулась на стул и отвернулась.

– Что ж, – сказал Эндрю, неуверенно поглядывая на Риэйджу. – Пожалуй, оставлю вас пока. Если вы уверены…

– Уверена, – ответила я. – Да, вот еще что: мы тут, возможно, будем сильно шуметь. Ничего?

– Ничего. Коллег я предупрежу. – Он снова поглядел на меня, на Риэйджу, но не двигался с места. – Вам точно не требуется моя помощь?

– Эндрю, – улыбнулась я, – предоставьте мне делать мое дело.

Видимо, мне удалось придать своим словам больше уверенности, чем я чувствовала в глубине души: он кивнул и наконец-то двинулся к двери.

– Повеселитесь на пару, – пожелал он нам уже из коридора.

Дверь за ним закрылась, и я обернулась к Риэйдже, которая все так же демонстративно не обращала на меня внимания. Я несколько раз произнесла ее имя, но девочка твердо вознамерилась вести себя так, словно меня тут нет. Я обошла ее, встала прямо перед ней. Она глянула на меня и отвернулась – выразительно, подчеркнуто.

Этого я и ожидала по опыту прошлой встречи, но на этот раз я подготовилась. Из большой сумки я вытащила свой айфон и две маленькие, но мощные колонки, подключающиеся через блютус.

– Риэйджа, Эндрю говорил мне, ты любишь слушать музыку.

Нет ответа.

– А случалось ли тебе почувствовать музыку?

И снова никакого ответа.

Я нашла в телефоне небольшой список подобранных с утра записей, подключила колонки, максимально увеличила звук, поставила колонки на пол и продолжала свою речь:

– Музыку не только слушают ушами. Ее можно и нужно воспринимать всеми чувствами.

И, не дожидаясь ответа, я нажала на пуск.

В комнате загремел Филадельфийский оркестр, исполняющий увертюру «1812 год» Чайковского. Я включила такую громкость, что Эндрю и его коллеги могли слышать каждый звук с другого конца коридора, но меня это не беспокоило. Главное – звуковые волны настолько сильны, что пол завибрировал у Риэйджи под ногами. Нужно, чтобы она почувствовала ритм, поняла, что воспринимать музыку можно не только ухом, – вот чего я добиваюсь. Я стою у нее за спиной и улыбаюсь, видя, как все ее тело поневоле вторит мелодии. Как она вздрагивает от каждого крещендо, как ее грудь вздымается точно в такт.

Я ждала – между музыкальными отрывками я умышленно оставила паузы, – и, как я и надеялась, Риэйджа обернулась ко мне.

«Музыка? – спросила она на языке жестов. – Где?»

Я не отвечала, лишь улыбалась, ожидая, пока за меня ответит айфон. Через мгновение заиграла группа OutKast – The Way You Move, «Как ты движешься»; паркет завибрировал от басов. Риэйджа снова глянула на меня, почти испуганно, и заметила, что я губами повторяю слова этой песни. Она сморгнула и медленно стала поворачиваться на стуле, пока не оказалась со мной лицом к лицу. Теперь она пристально следила за мной.

Когда песня закончилась, включилась следующая, – My Generation группы The Who, – но Риэйджа подняла руку и встала. Я нажала на паузу. Она быстро что-то спросила меня на языке жестов, я успела уловить слова что и петь.

– Мне нравится, как ты движешься, – сказала я.

Она повторила эту строку на языке жестов, и я кивнула. Затем повторила, медленно и внятно:

– Мне нравится, как ты движешься.

Глядя мне в глаза, она снова повторила фразу на языке жестов. Я кивнула и повторила эту же фразу вслух, но на этот раз – ритмично, сильно топая, чтобы девочка уловила ритм.

Закончив строку, я продолжала отбивать ритм ногой, надеясь, что Риэйджа присоединится. Она поглядывала на меня неуверенно, и тут меня осенило: я снова поставила начало трека OutKast и продолжала отбивать ритм, который девочка не могла не слышать. Когда зазвучал рефрен, я стала подпевать. На третьем рефрене Риэйджа все-таки присоединилась ко мне.

Голосок у нее был приятный, с легкой хрипотцой, и хотя в ноты она не попадала совершенно, но ритм держала. Сперва она следила за моими губами и за движением ноги, отбивающей такт, но потом, к моему удивлению, закрыла глаза и так, с закрытыми глазами, ждала следующего рефрена. На этот раз она даже не глянула на меня, а плюхнулась на пол, обеими ладонями уперлась в него и стала подпевать – точно, идеально в такт.

Когда песня закончилась, я нажала на паузу и подождала, пока девочка откроет глаза.

– Ты пела, – сказала я ей.

Она посмотрела на меня и расцвела улыбкой.

– Я пела, – выговорила она совершенно отчетливо. Упускать момент было нельзя.

– У тебя есть любимая песня? – спросила я.

Она кивнула и, к моему удивлению, назвала You’re Beautiful, которую Джеймс Блант исполнял под гитару лет десять тому назад. Я пошарила в ай-фоне и отыскала ее.

– Слова знаешь? – спросила я.

– Да, – ответила она вслух. – Мне нравится эта песня.

– Что тебе в ней нравится?

Она подумала:

– В ней говорится, что бывает так, что ты человека не замечаешь, а он все-таки думает о тебе. Может быть, кто-то даже любит тебя, а ты об этом не знаешь.

Я кивнула.

– Как ты думаешь, о тебе тоже кто-то думает, даже если сейчас ты этого человека не видишь и не знаешь?

Она пожала плечами.

– Кто это может быть? – уточнила я.

– Может, кто-то – ну, типа, та, кто была моей мамой, вроде того.

У меня перехватило горло.

– Хочешь послушать ритм этой песни?

Она кивнула.

– Только на этот раз подпевай вместе со мной, или я выключу, – предупредила я.

Нажала кнопку. Мы смотрели друг на друга, прислушиваясь к первым гитарным переборам, заполнившим комнату. А потом раздался обаятельный хриплый голос Бланта, и я едва сдержала гордую улыбку, когда Риэйджа запела во весь голос: «У меня замечательная жизнь». И вновь она точно попадала в ритм, хотя и перевирала мелодию.

Следующие три минуты голос Джеймса Бланта эхом отражался от стен, и мы обе пели вместе с ним. В отличие от Риэйджи я не помнила всю песню наизусть, но знала достаточно, чтобы подхватывать. Затихли последние ноты, и девочка обернулась ко мне.

– Конец довольно грустный, – сказала она.

– Это конец его истории, – возразила я. – Но не твоей.

Она молча пожала плечами.

– Значит, музыку ты любишь, – зашла я с другой стороны.

– Смотря какую, – ответила Риэйджа. Приподняв волосы над правым ухом, она показала мне наушник внутреннего протеза. – Подарок от Святой Анны, – пояснила она. – Благодаря им я разбираю слова песен, это клево.