– Причины могут быть самые разные, и ты тут ни при чем. Ты и сама можешь придумать другое объяснение.
Моя обязанность – помочь пациенту самостоятельно рассмотреть все версии, разобраться в своих чувствах к матери, но трудно подавить искушение сразу же утешить девочку, сказать, что мама, конечно же, ее любит.
– Ну да, – согласилась Элли. – Но по-моему, она меня терпеть не может.
Упершись взглядом в пол, она несколько раз шмыгнула носом.
Я подождала, не скажет ли она еще что-нибудь, но она молчала.
– Наверное, ты просто не понимаешь, как мама тебя любит. Просто у нее сейчас много проблем. Элли, иногда в жизни наступает такая пора, что из-за множества трудностей родители не успевают, не в силах проявить свою любовь к детям.
Снова она фыркнула: – Вы-то почем знаете!
– Ты права, я ничего об этом не знаю. Поэтому и спрашиваю, какие у тебя еще версии.
Она подумала.
– Ладно. Может быть, у нее сейчас большие проблемы. Или она еще не готова к тому, чтобы снова стать моей мамой. Годится?
Я улыбнулась:
– Так оно звучит намного правдоподобнее, Элли. Согласна?
Она скорчила гримасу и отвернулась. Потом снова поглядела на меня.
– Я спрашивала у соцработника. Она могла бы взять меня уже в сентябре, если б вела себя как следует и наладила свою жизнь. Но ей наплевать, я же вижу.
– А что ты сейчас делала за компьютером? – спросила я. – Писала маме?
– Я даже не знаю ее нового адреса, – проворчала она. – Я сочиняю письмо, которое отдам ей, когда она в очередной раз явится «в день посещения».
– И что будет в этом письме?
– «Хватит быть паршивой матерью».
– Ну и правильно, – кивнула я. Элли вглядывалась в меня – шучу я или нет. Но я говорила всерьез. – А если ты верно угадала? Если ей нужно разобраться с собственными проблемами?
Лицо Элли снова исказилось:
– Знаете что? Вы ничем не лучше остальных. Вы говорите вроде бы разумные вещи, но смысла в них нет.
Не в бровь, а в глаз. Я отделываюсь от нее банальностями. Поэтому я сказала:
– Ты права. По отношению к тебе она поступает плохо. Это очень обидно.
Уголки ее губ приподнялись в недоверчивой улыбке.
– Вы правда так считаете?
Я кивнула.
– Но может, поверишь ей в последний раз? Вдруг она все-таки хочет устроить все как лучше для тебя? Вдруг есть хоть маленький шансик?
Элли не ответила. Она поднялась с места и направилась к синтезатору. С минуту просидела перед ним неподвижно, потом дотронулась до клавиш и стала медленно подбирать Hey Jude. Потом глянула на меня, иронически изогнув бровь:
– Ну?
Я улыбнулась, взяла гитару и заиграла. Следующие двадцать минут мы с Элли, она на синтезаторе, я на гитаре, играли прекрасную мелодию, которую Пол Маккартни сочинил без малого полвека назад. Повторяли ее снова и снова. Вскоре я услышала, как Элли тихо мурлычет слова, и тоже начала подпевать. После нескольких прогонов я стала менять слова, чтобы они точнее соответствовали ситуации: «Эй, мам… Где ты была? Я так ждала… когда же ты придешь за мной».
Наконец у нас и пальцы устали. Элли вскинула руку, прощаясь со мной – и благодаря. Оглянувшись, я увидела в коридоре Эндрю, он смотрел на нас и улыбался.
Несколько дней я с беспокойством вспоминала этот разговор с Элли, даже спать стала хуже, и сны – или как их назвать – не возвращались. Я лежала возле похрапывающего Дэна, мечтая поскорее забыть о неприятностях Элли, провалиться в сон, чтобы свидеться с Патриком и Ханной. Но потолок все не расплывался, и минуты продолжали тикать, пока сероватый утренний свет не пробивался в стыки жалюзи.
Быть может, в отчаянии думала я, мне больше не суждено проникнуть в жизнь Патрика и Ханны. Может быть, встреча с Ханной была таким заковыристым, окольным способом свести меня с Эндрю, чтобы тот привел меня к Элли. К девочке меня буквально притягивало. В сущности, я только о ней теперь и думала – о ней и о том, как ей помочь. Даже сюрприз Дэна – уик-энд в Хемптоне – не очень-то меня отвлек. Лежа рядом с ним на пляже, я притворялась, будто листаю «Пипл», а в уме прокручивала очередные песни, чтобы с ней разучить. По вечерам Дэн разводил на берегу костер и рассказывал мне всякие истории про своих сотрудников, и я покорно слушала, но думала об Элли.
Во вторник я занималась с Максом, мы довольно долго играли вместе на ксилофоне, потом обсудили нового одноклассника, Тревора, и как он обижает моего подопечного, и наконец Макс задал вопрос, от которого заныло сердце.
– Мисс Кейт… – Он затеребил воротник. – Как так получается, что некоторым родителям не нужны их дети?
– То есть как?
– Не знаю. Просто не нужны, и все.
– Ты о ком? – мягко переспросила я. Он промолчал, и я уточнила: – О маме?
– Нет, что вы! – улыбнулся Макс. – Она меня любит. – Но тут же улыбка сбежала с его лица. – А вот папе я не нужен.
– С чего ты взял, Макс?
– Мне Тоби в школе объяснил. Поэтому папа от нас ушел.
Прикусив губу, я судорожно подбирала слова. Джойя растила ребенка одна с десяти месяцев: в один прекрасный день отец ушел на работу и не вернулся. Через три месяца пришли бумаги на развод, и Джойя все подписала. Ей не пришлось сражаться за опеку: бывший муж отказался от всяких прав на ребенка. Однажды она мне сказала: вот и хорошо, что Максу не придется иметь дело с человеком, который не хочет быть его отцом.
– Во-первых, Макс, ты уверен, что Тоби все знает о твоей жизни?
Он подумал:
– Может, и нет.
– Так что же, по-твоему, случилось с твоим отцом? – Я затаила дыхание: только бы не причинить мальчику лишней боли.
– Не знаю. Мама ничего не говорит. – Он помолчал. – Может быть, папа не захотел быть моим папой.
Я снова подумала:
– Может быть, он просто не был еще готов стать отцом? И дело не в тебе?
Мои слова его озадачили.
– А как же он стал отцом, если не был готов? Что-то странно.
– Это как контрольная в школе, – пояснила я. – У тебя бывают контрольные?
Он кивнул:
– Я хорошо пишу словарные диктанты.
– Но ты ведь к ним готовишься?
Он снова кивнул:
– Мама заставляет.
– А учить слова – дело нелегкое, верно?
– Очень трудно!
– Но когда ты приходишь на контрольную, ты уже готов и потому-то и пишешь диктант так хорошо.
– Угу, – кивнул он.
– Вот и быть родителем – что-то наподобие. Надо много и тяжко работать. Все время учиться, тренироваться, стараться изо всех сил.
– Или влепят кол!
– Вот именно! – подхватила я. – А бывает, человек так трудиться не готов. И тогда у него не получается стать отцом.
Он долго размышлял над моими словами и наконец улыбнулся:
– Значит, папа просто не хотел учиться как следует.
– Скорее всего, – осторожно ответила я. Не хотелось зря обнадеживать парня, ведь его отец, по всей вероятности, никогда этого не захочет.
Когда занятие окончилось, я отвела Джойю в сторону и кратко передала наш разговор.
– Видно, человек так устроен: надеется вопреки всему, что те, кто ушел от нас, еще могут вернуться, – вздохнула она. – Придется Максу к этому привыкать.
Она ушла, а ее слова эхом отдавались в моей голове. Похоже, я, как Макс, все никак не привыкну к мысли, что Патрик ушел навсегда и никакие мои мысли и молитвы его не вернут.
– О, какой загар! – приветствовал меня Эндрю на следующий вечер, когда я пришла на занятия. Он уже стоял у стола, перебирая бумаги, и мне стало неловко: я явилась, когда он как раз беседовал с Эми, единственной ученицей, пришедшей заранее.
– Так заметно? – переспросила я, надеясь, что в сумрачном помещении не видно, как вспыхнули щеки. – Значит, я была совсем уж бледной немочью.
– Вовсе нет, – улыбнулся он. – Просто позавидовал: одни загорают на пляжах, а другие в это время сохнут над бумагами. – Он выдержал паузу. – Или нет, погодите: это был не пляж? Мгновенный спрей-загар?
Он откровенно меня поддразнивал, и щеки у меня разгорались все сильнее.
– Не хочу никого разочаровывать, но загар действительно из Хемптона. Провели там выходные.
– Я так и знал! – простонал Эндрю. – Все, теперь я умру от зависти.
– С женихом ездили? – громко встряла Эми. – Вы же, наверное, выходные с ним проводите? Со своим женихом?
Я сморгнула:
– Да. Конечно. У его кузена таймшер в Монтоке. – Ого! – присвистнула Эми.
Я пожала плечами и повернулась к Эндрю:
– Мы тоже думали, что ого, пока не поняли, что нам предстоит жить в трехкомнатном коттедже с еще четырьмя парами.
Эндрю хихикнул, Эми скорчила гримасу:
– Но все-таки ваш жених в средствах не стеснен, если может позволить себе Монток хоть в каком-то виде.
Она уже действовала мне на нервы.
– У него все в порядке. – Я не стала вдаваться в подробности, а Эндрю подмигнул мне за ее спиной.
– За такого надо держаться, – посоветовала она. – Уж я бы оценила, если б меня кто свозил на уикэнд. – И она захлопала ресницами, отчего Эндрю смутился и снова уткнулся в свои бумаги.
Я села. Один за другим входили остальные ученики. Эми собрала свои вещи и устроилась возле меня.
– Похоже, вы с Эндрю закорешились, – прошептала она, убедившись, что Эндрю отошел на другой конец комнаты и разговаривает там с Грегом.
Не глядя ей в глаза, я ответила:
– Да, мы кое-что делаем вместе. Я занимаюсь с детьми из Святой Анны. Вот и все.
С минуту она изучала мое лицо.
– И между вами ничего нет?
– Ничего. – Я демонстративно приподняла левую руку: – Помните? Я обручена.
– Значит, вы не против, если я приглашу Эндрю на ужин?
Я затянула с ответом:
– Разумеется, нет.
Она фыркнула, явно истолковав мое замешательство как признак тайной влюбленности в Эндрю. Я-то прикидывала, как бы помягче дать ей понять, что Эндрю она не интересует.
Эндрю подозрительно оглянулся на меня и попросил всех занять свои места. Отбросив посторонние мысли, я сосредоточилась на том, чтобы выучить тридцать новых глаголов и столько же существительных. Под конец урока Эндрю рассказал, как строится фраза на языке глухонемых, и разделил нас на пары, чтобы мы отработали друг на друге двадцать записанных на листочке фраз. Я обрадовалась, когда он назначил мне в пару Вивиан, но сам он, оказалось, составил пару Эми: нас в группе было нечетное число. Почему-то стало неприятно.